В историю нашего времени Фёдоров вошел примерно таким, каким его увидел Сергей Волнухин – замечательный скульптор автор памятника первопечатнику, установленного в центре Москвы в 1909 году. Скульптор создал образ настоящего русского мастера, сосредоточенного и несгибаемого. Таким мы его и представляем! Вот уже 115 лет он стоит возле китайгородской стены, неподалеку от древнего печатного двора – и напоминает нам о подвиге первопечатника. О великом книжнике снимали кинофильмы. В 1941 году – «Первопечатник Иван Фёдоров», а в 1991‐м – «Откровения Иоанна Первопечатника». В наше время только кино способно воскресить образ великого человека в сердцах миллионов людей. Замечательно писали об Иване Фёдорове и его книгах Дмитрий Лихачёв, Евгений Осетров, Евгений Немировский. Это важно – сохранять память о подвижнике, о великом первопроходце. Каждый год наши дети впервые берут в руки волшебную книгу – «Азбуку». С тех пор изменился алфавит, возникли новые правила грамматики, но принципы русской учебной книги создал Иван Фёдоров, и во многом они остаются неизменными. Будем помнить, кому мы обязаны этим вечным учебником.
Легенды русской академии
300 лет назад была основана Российская академия наук. А точнее, по замыслу Петра Великого, Академия наук и художеств. Пётр с его страстью к централизации мечтал о великом центре знаний и искусств, который преобразит Россию. «Я предчувствую, что россияне когда-нибудь, а может быть, при жизни нашей пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках». Его начинание удалось воплотить уже после смерти императора.
В XVIII веке слово «просвещение» звучало как имя и гимн эпохи. Исследовать мир, изучить его, рассказать о нем, изобразить. История, математика, география, живопись – всё воспринималось как неразделимая ценность. В последние годы жизни Пётр Великий придавал особое значение наукам. «Оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству через искусства и науки», – говорил он. К началу 1720‐х император действительно создал мощную армию и флот. Теперь великого монарха интересовало, где проходят границы его империи. Он досконально продумал план экспедиции Витуса Беринга – Первой Камчатской, первой в мире столь масштабной научной экспедиции, которую организовало государство. И создал план Академии…
Светские науки в России в XVII веке развивались медленно и робко, хотя об их полном отсутствии говорить нельзя. Нужен был прорыв – и Пётр I понимал это, как никто другой. Вполне закономерно, что первыми российскими академиками почти сплошь стали немцы и другие уроженцы Западной Европы, представители тамошних университетов и научных школ. В выборе «академиков» преемники Петра Великого, бывало, ошибались. Но в Петербург охотно приезжали и выдающиеся учёные, настоящие светила мировой науки. Например, швейцарец Леонард Эйлер. Когда в 1735 году академии потребовалось выполнить сложный расчёт траектории движения кометы, Эйлер сделал это всего за три дня. От перенапряжения едва не лишился зрения, но задачу выполнил. Такой норов. Всем бы иностранцам на русской службе так самозабвенно трудиться…
Любопытно, что первым русским академиком стал Александр Данилович Меншиков – видный государственный деятель и полководец, любимец Петра, не имевший никакого отношения к науке. По легенде, он даже был малограмотным. Его избрали в британское Королевское общество, о чем «полудержавному властелину» в велеречивом послании сообщил сам Исаак Ньютон, назвавший Меншикова «высочайше просвещенным» и «стремящимся к наукам». Вскоре членом Парижском академии избрали и Петра Великого. Но именно Меншиков оказался первым…
Хотя в петербургской академии в XVIII веке доминировали выходцы с Запада, немалую роль в научной жизни нашей страны в те годы сыграли и русские учёные. О них мы и поведем речь.
Токарь Петра Великого
Андрей Нартов был совсем молод, когда его представили царю. С 16‐ти лет он трудился токарем в Московской школе математических и навигацких наук – и проявил себя как настоящий самородок простого происхождения. Скорее всего, он был сыном «посадского человека». Но ловко научился носить европейскую одежду и пышный парик. А главное – работал лучше, чем любой голландец или немец. Император назвал его «остропонятным». Пётр велел ему переехать в Петербург. Нартов стал работать в личной токарне императора – и снова проявил себя самым лучшим образом. Таких людей император уважал – инициативных, неуемных. Таким все по плечу. Он стал настоящим «птенцом гнезда Петрова».
Император направил его в путешествие по Европе. Нартов побывал в Англии, в Пруссии, в Голландии для «приобретения знаний в математике и механике». Впрочем, в университетах он не учился. Зато бывал на лучших фабриках и видел работу выдающихся мастеров. Но Нартов вовсе не был восхищенным гостем зарубежных технических мэтров. Он написал императору из Лондона: «Здесь таких токарных мастеров, которые превзошли российских мастеров, не нашёл; и чертежи махинам, которые ваше царское величество приказал здесь сделать, я мастерам казал и оные сделать по ним не могут». В этих словах – и гордость, и патриотизм. Русский мастер знал себе цену и никогда не сомневался в величии российской державы. Нартов обучал токарному делу прусского императора Фридриха-Вильгельма и президента Парижской академии наук Жана-Поля Биньона.
Когда он вернулся в Россию, Пётр вверил ему придворную токарню, которая располагалась по соседству с царским кабинетом. Пётр заходил в токарню почти каждый день, проводил там по многу часов и беседовал с Нартовым больше, чем с кем-либо из приближенных. Ведь самодержец любил часами коротать время за токарным станком, обсуждая с механиком тонкости этого непростого дела. Многие вельможи старались угодить Нартову, зная, как он близок к императору. Для таких как Нартов Пётр и создавал Академию, у истоков которой стоял великий механик. Первый русский академический деятель высокого ранга. Он не имел официального образования, но знал механику, как мало кто в мире.
В 1717 году Нартов изобрел и создал первый в мире токарно-винторезный станок с набором сменных зубчатых колёс. Этот станок освободил руки токарям! Он до сих пор хранится в коллекции Эрмитажа как наша технологическая святыня. Пройдет сто лет, прежде чем нечто подобное сконструирует англичанин Генри Модсли. Россия уже опережала Европу по части технических прорывов – как и мечтал Пётр. Другое дело, что и механиков, и инженеров у нас не хватало. Как не хватало учебных заведений. Нартов, работая в Академии, пытался решить и эту проблему. Его ученики трудились на лучших заводах и при дворе.
Андрей Нартов
А Нартов не почивал на лаврах, работал неутомимо. В 1721 году его станок для нарезки зубчатых часовых колес и станок для вытачивания «плоских персонных фигур» обеспечили русским мастерам (прежде всего оружейникам) мировое лидерство в обработке материалов.
В 1722 году Нартов построил станок для сверления фонтанных труб для Петергофского парка. Участвовал в техническом обустройстве Кронштадта. А потом он представил Петру проект учреждения Академии художеств, к которому император отнесся всерьёз.
После смерти Петра его на полтора десятилетия отдалили от двора. Но потом вернули в Академию наук и художеств – заведовать учебным процессом в Токарной и Инструментальной палатах станкостроения, медальерного и токарного искусства. Но очень скоро его роль в Академии стала гораздо важнее. Он создал для артиллерии «инструмент математический с перспективною зрительною трубкою, с прочими к тому принадлежностями и ватерпасом для скорого наведения из батареи или с грунта земли по показанному месту в цель горизонтально и по олевации». Это изобретение получило мировое призвание. До Нартова механиков такого уровня в России, пожалуй, не было.