Тем временем, мы свернули с мостовой на старую проселочную дорогу и медленно стали пробираться вглубь ночного леса.
– Ты как? – спросил Георг, и, не дав мне ответить, продолжил: – Послушай, Жак, скорее всего, мой план не удастся. Гильотина опередил меня буквально на несколько минут, что и неудивительно – он всегда на шаг впереди. Сейчас его список пополнился еще одной жертвой, потому что, нет сомнений, он узнал мой голос. Вдвоем нам точно не выбраться. И времени у нас не много.
– Почему его трясет? – спросил я.
– Не знаю, – пожал плечами Георг. – Такова его специфика. Знаю только, что на счету этого человека двести пятьдесят восемь душ – предателей родины, иностранных агентов, просто неугодных стране личностей. Поверь, в его списке значится достаточно парней, которые ни в чем не уступали Джеймсу Бонду. О нем легенды ходят в мире агентов. Встретить Гильотину лицом к лицу без предупреждения – это практически стопроцентная смерть. Я даже не уверен, что твое сегодняшнее везение – это не профессиональная уловка для выявления предателя, то есть меня. Что он тебе говорил?
– Что я идиот. И что моя смерть доставит ему огромное удовольствие.
– Вот чертов сукин сын.
– И у него есть повод?
– Ненавидеть тебя? Вряд ли. Просто Гильотина предан своему делу сполна. Когда ему поступает новый приказ, он тщательно изучает досье жертвы и заставляет себя чувствовать черное презрение по отношению к ней. Он готовится к убийству как актер к роли. Ему чужда жалость, чуждо уважение перед заслугами и достоинствами; он лишь уверен, что делает все правильно, и что очередная смерть от его рук – это правильно. Я уверен, что в настоящее время, по своему собственному доносу, он уже получает приказ о моей ликвидации. Я хорошо его знаю, Жак. Лично знаю. Мы всегда относились друг к другу с профессиональным уважением, но я знаю, что сейчас в нем не осталось ни капли уважения ко мне. Это страшный человек. Знаешь, что самое интересное? Он никогда не использует оружие. Никогда. Ни огнестрельное, ни холодное, ни яды, ни инсценировки. Он работает исключительно своими руками. Ты видел его руки?
– О да. Страшное зрелище, – честно признался я.
– Весьма, – усмехнулся Георг. – А скажи мне, Жак, ты узнал бы этого человека, если бы встретил его еще раз?
– Разумеется, – ответил я.
– Разумеется. А скажи мне, можешь ли ты сейчас описать мне его внешность?
– Думаю, что да, – ответил я и тут же осекся.
Действительно, я не мог припомнить ни одной детали внешности Гильотины. Как бы я не упорствовал, единственное, что мне удавалось – это вызвать в своей памяти размытый образ, но ухватиться хоть за одну отдельную черту его лица я так и не смог. Я не мог вспомнить ни его взгляд, ни ухмылку, ни визуальный возраст. Лишь его постоянные колебания и издевательскую интонацию голоса – вероятно, эти качества были визитной карточкой санторийского палача.
– Поразительно, правда, – еще раз усмехнулся Георг, поняв, что я затрудняюсь с ответом. – И прежде, чем ты задашь очередной вопрос, я отвечу тебе: это необъяснимо.
– Понятно, – протянул я и только тут заметил, что мои руки непрерывно теребят конверт, норовя смять его в комок.
– Это всего лишь частное письмо тебе от меня, – пояснил Георг, когда я положил конверт на панель. – То, что там написано я не могу рассказать тебе лично, потому что это займет много времени, которого у меня нет. Ты начнешь удивляться, переспрашивать, задавать много вопросов, не относящихся к делу. Ты ведь уже понял, что я тоже работаю на спецслужбы?
– Да, я понял.
– Но ты не понял, что и ты работал на спецслужбы?
– О, Господи! – прохрипел я. – Что вы мне тут за лапшу на уши вешаете? Какие спецслужбы? Какие Гильотины? Произошла ужасная ошибка и только…
Пока я разражался своей скептической речью, Георг запустил руку в боковой карман своей куртки и протянул мне маленькую пластиковую карту, взглянув на которую я сразу замолк. Помимо моей фотографии, на карте были указаны мое имя, фамилия, дата рождения; это был мой пропуск служащего в рядах Службы государственной безопасности и разведки, с пометкой «научный сотрудник». Я взял пропуск в руку и еще раз внимательно оглядел его, разогнав свои последние надежды на ошибку.
– Я агент? – спросил я и откинулся на подголовник кресла.
– Ты ученый, – ответил Георг. – Ученый, завербованный мной для участия в научном проекте государственной важности.
– И что это за проект?
– Черт возьми, не успеем до рассвета, – прошептал Георг, а затем, повысив голос, ответил на мой вопрос. – Проект «Забвение». Проект, который завершился твоим триумфом тебе же на погибель. Четверо твоих сотрудников, которым выпала честь и несчастье работать вместе с тобой, уже мертвы. Ты – последний. Единственная причина, по которой тебя так долго оставляли в живых – это твоя роль подопытного…
Машина подскочила на ухабе и Георг умолк.
– И какие же опыты на мне проводили? – спросил я, хотя меня уже терзало смутное и тревожное предположение.
– Название проекта говорит само за себя, – ответил Георг и коротко посмотрел на меня с искренним сожалением.
– Мне стерли память?
– Именно, что стерли. Препарат, синтезированный на основе твоей формулы, которую ты вывел при помощи четверых несчастных коллег, предназначен не просто для блокировки воспоминаний, а для их уничтожения. Правда, похоже, что одно или два из них все же сохраняются. Ты, например, запомнил свое имя. Может быть, позже вспомнишь что-нибудь еще, хотя вряд ли; это не предусматривалось. «Забвение» вызывает что-то вроде диссоциативной амнезии, но только в более крупном масштабе. Уничтожаются все воспоминания личного характера; сохраняются только универсальные знания. Приехали!
Тут я увидел прерывистое мерцание яркого огня, примерно в пятистах метрах по правую сторону. Георг остановил машину.
– Куда приехали? – спросил я.
– Человек, который подойдет к нам через несколько минут, мой близкий и очень надежный друг. Ты можешь ему полностью доверять, мой мальчик, – он положил руку мне на плечо, и это прикосновение вновь словно лишило меня адекватного мышления, и я искренне поверил, что могу доверять его другу. – О нем забыли тридцать с лишним лет назад, когда он не смог поступить в академию, однако мне он оказал столько неоценимых услуг, что его заслуги перед родиной едва ли уступают нашим с тобой. Зовут его Бездарщина, и я прошу тебя проявить к нему, к его жене и дочери должное почтение. Теперь слушай внимательно, Жак. Этот человек сможет надежно тебя спрятать, однако же отныне твое присутствие заведомо подвергает опасности жизнь других людей, а рисковать жизнями моих близких друзей я не могу. Если все пройдет нормально, в течение этого дня я смогу устроить наш побег за пределы Сантории; в этом случае я вернусь за тобой ровно через сутки, понял? Не позже следующего рассвета. Если же к шести часам утра следующего дня ты меня не увидишь, знай: Гильотина добрался до меня. Можешь быть в этом уверен. В таком случае твоей последней надеждой будет попытаться найти спасение у моего информатора и внештатного сотрудника, который уже готов тебе помочь. Ты найдешь его в лице шеф-повара ресторана «Жарят черти» в восточной части набережной Караваджо. Ты должен будешь заказать себе одну порцию песка – это подобие пароля – и человек, который подаст тебе заказ, попробует тебе помочь. Ему все о тебе известно. Отправляйся туда немедленно, сразу после шести утра, понял?
– А если Гильотина уже будет меня ждать?
Тут я увидел силуэт человека в длинном плаще, вышедшего из леса и уверенным шагом подходящего к машине.
– Послушай, Жак. Ты конкретно влип. И если ты не найдешь в себе смелости и уверенности противостоять ситуации, то несомненно умрешь. Поэтому, знай: вся твоя последующая жизнь напрямую связана со смертельным риском. И первый навык, который ты должен выработать – это умение сражаться со своим страхом.
Он вышел из машины навстречу своему товарищу, оставив меня в крайне удрученном состоянии. Именно тогда, в то время пока двое мужчин вели короткий разговор, у меня родилось отчетливое и колючее понимание, что я нахожусь в совершенно незнакомой мне среде. Не просто в незнакомой местности, а именно среде. Все вокруг – лес, небо, машина, люди вблизи нее – все показалось мне искусственным и словно недоразвитым. Чувство было настолько острым, что мне вдруг захотелось выскочить и без оглядки просто побежать в ночную тьму. И когда я уже был готов открыть дверь и именно так и поступить, дверь открылась от руки Георга, и вновь подчиняя себе мою волю, он сказал:
