Наверное, единственным случаем, когда Свен не позволил своему воображению уж слишком разыграться, был вопрос Кристины о роде его занятий. Свену пришлось признаться, что на жизнь он зарабатывает на небольшой автозаправке в западной части набережной Караваджо, однако, чтобы не показаться неудачником, объяснил, что он является на треть владельцем этой самой заправки, и что в дело это его пригласил старый друг семьи, уверенный в перспективности парня. В принципе, доля правды была и в этом, вот только друг этот уже пять лет не поддерживал с его отцом никаких отношений, поддерживая при этом крайне тесные отношения с его матерью, и заправка эта принадлежала этому другу не на две, а на все три трети.
Все эти откровения (некоторые из них придумывались на ходу, некоторые обмозговывались заранее) проходили вовсе не в форме увлекательной беседы, а скорее наоборот. Свен знал, что с двенадцати до четырех часов дня в лавке Кристины практически не бывает посетителей, и именно в это время он и заходил, не забывая заметить, что просто зашел поздороваться по пути домой. Поскольку особыми талантами в плане коммуникабельности Свен не обладал, то инициатива при общении всегда оставалась за Кристиной. А она в свою очередь то ли из праздного любопытства, то ли из вежливости – хотя у самого Свена, на этот счет было иное мнение, – не упускала возможности выудить из молодого человека причины вселенской скорби, написанной на его лице. И вот тут Свен начинал реализовываться. Вот здесь и утолялись его желания, ибо Свен желал действительно ужасной вещи – жалости человека, которым он восхищался. Как бы нехотя, впадая в экстаз положения жертвы, он начинал выкладывать еще одну душещипательную историю своей несчастной жизни. Кроме того, за последнее время у Свена значительно прибавилось различных точек зрения, которыми ранее он не обладал. Никогда не интересовавшийся политикой, отныне он так же, как и Кристина, стал склоняться к левым взглядам, с трудом разумея, что эти самые взгляды означают. Никогда не интересовавшийся жанровыми характеристиками кино, как и Кристина, он вдруг стал поклонником драмы. Никогда не интересовавшийся литературой, он вдруг полюбил детективы, в отличие от Кристины, которая предпочитала серьезную литературу. Тут Свен не посмел разделить ее вкусов, прекрасно осознавая, что прочесть хоть одну из тех книг на семьсот и больше страниц, которые показывала ему девушка, он просто не в состоянии, учитывая, что даже самые необъемные книги вызывали у него ощущение непреодолимого барьера. Тем не менее, к удивлению Свена, чтение детективов приносило ему некоторое удовольствие, от которого, впрочем, он с легкостью бы отказался, если бы не страх быть застигнутым врасплох вопросом девушки о содержании книги.
«Почему ты предпочитаешь детективы?» – спросила как-то она. «Ну как же, – ответил Свен разочарованным тоном, – там есть все, что ускользнуло из моей жизни. Азарт, любовь, успех, торжество интеллекта, торжество силы духа. Все, что могло бы наполнять мою жизнь. Все, в чем я чувствую себя обделенным». «Ах, вот оно что» – ответила Кристина и отвела взгляд, как показалось Свену, бывший исполненным соболезнования.
Очевидно, что Свен был не только трусом, но еще и глупцом. Соответственно, ему была не чужда самовлюбленность без малейших раздумий над ее обоснованностью. Красноречиво об этом говорила уверенность молодого человека в том, что Кристина испытывает к нему не просто симпатию, а что-то большее. И дело было не в невозможности такого варианта, а в отсутствии трезвой оценки ситуации и доведенной до критической отметки, как это часто и бывает с ограниченными людьми, способностью видеть лишь то, что видеть хочется. Каждый взгляд и улыбку Свен воспринимал на свой счет, каждый вздох и шепот девушки был исполнен для него сакральным смыслом, каждое ее прикосновение говорило ему больше, чем могли сказать слова. Свен был уверен, что покорил ее в самый первый вечер, иначе с какой стати она бы угощала его чаем, а после этого еще и подвозила домой? Свен ни в коем случае не чувствовал себя назойливым, поскольку был уверен, что каждый его визит в лавку Кристины доставляет ей немалое удовольствие. А как могло быть иначе, когда перед тобой находится перспективный в прошлом студент, самоотверженный и великодушный сын, простивший своего обезумевшего отца, и просто симпатичный парень, ведущий самостоятельную жизнь и одаривающий тебя своим безграничным доверием? Абсурд доходил до того, что Свен иногда упрекал себя в жестокости по отношению к девушке. Винил себя в том, что постоянно бередит ее раненое сердце, и при этом не в силах ответить взаимностью. Не в силах, потому что, к сожалению, его сердце холодно как лед. На самом деле растопить его не удалось еще ни одной девушке, ибо согласно с его же доктриной, он не смог найти в себе желания в течение двух недель уложить в постель ни одну из своих потенциальных возлюбленных. И вот так неприступный Свен ловко оправдывал свои постоянные похождения на улицу Мартина Лютера, с любопытством ожидая, когда же Кристина не выдержит и откроет перед ним настежь завесу своих чувств. Он бы и не прибегал к теории о чародействе этой девушки, полностью довольствуясь ролью крушителя сердец, если бы не достославные приступы паники, которыми Кристина настигала его на расстоянии. Но уж коль не замечать эти приступы было невозможно, значит, девушка эта все же представляет из себя нечто ранее невиданное и неизведанное. Что было очень кстати, ведь куда приятнее, когда в тебя влюблена оригинальность, а не заурядность. При этом Свен прекрасно игнорировал очень красноречивый факт, на котором умный человек не преминул бы остановить свое внимание: как бы ни была в него влюблена Кристина, именно он чувствовал себя неуверенно в ее обществе, а не иначе.
С появлением в его жизни Кристины, Свен пребывал в некотором моральном замешательстве, поскольку его серый мир начал приобретать довольно резкие краски, что в планы парня не входило. Мир безысходности, серый и тоскливый мир его вполне устраивал. Это был оптимальный для него мир. Роль жертвы обстоятельств уже давно стала для Свена образом жизни, и любой намек на проблеск вызывал у него раздражение и дискомфорт. Любой соблазн покинуть свой мир Свен встречал в штыки, вот только заинтересованность Кристины оказалась самым сильным соблазном из всех, с которыми Свену приходилось иметь дело. Каждый день он вспоминал ее слова, сказанные на прощание в первый вечер, после того как он излил ей ту самую боль, которой обернулись его «мечты».
«Ты заглядывай чаще, и не заметишь, как мечты начнут сбываться» – с улыбкой сказала она. Вот только, как показалось Свену, глаза ее в тот момент совсем не улыбались, и он невольно вздрогнул, обжегшись об оранжевый пламень ее взгляда.
Так оно и выходило. Мечта найти носовой платок в виде чьего-то плеча сбылась, мечта о светлом прошлом сбылась, мечта о завоеванном сердце прекрасной девушки сбылась. И все это благодаря обычному самообману, к которому Свен с неистовством прибегнул именно благодаря Кристине. Но вот мечта прожить пустую жизнь несчастного мученика теперь стремительно убегала, и Свен еще не мог с этим примириться. Мечта – которую он и сам не осознавал, – видеть во всем убожество и скорбь, была на грани краха, и подсознательное чувство тревоги его не отпускало.
Чтобы успокоить приступ, было достаточно просто увидеть Кристину, не обязательно было с ней разговаривать. Обычно Свен все же переступал порог магазина, укоряя себя в жестокости по отношению к девушке, при этом нервно переступая с ноги на ногу, неловко отводя взгляд, и иногда чувствуя краску, бросившуюся в лицо. Но иногда он довольствовался широким щитом с рекламой туристического агентства, расположенным под углом на противоположной стороне улицы. Прячась за ним, он и наблюдал за окнами книжной лавки, в предвкушении момента, когда покажется знакомый силуэт. И стоило Кристине мелькнуть в окне хоть на одну секунду, Свен успокаивался, словно паника его была связана с возможностью того, что девушка просто исчезла, растворилась как прекрасная иллюзия. Разумеется, если бы Свен умел трезво рассуждать, и был способен на откровенный разговор с самим собой, он бы признался, что его панические атаки представляют именно подсознательный страх потери. Потери того, что отныне стало смыслом его жизни. Но Свен не смел допустить и мысли, что жизнь его отныне полностью зависит от присутствия в ней постороннего человека, который, якобы, ему и безразличен. Куда проще и даже интереснее было провоцировать бред сумасшедшего о колдовских чарах, к которым Кристина прибегла в попытках заслужить его расположенность.
