Мы обращаемся ко тьме лишь тогда, когда свет не вызывает доверия.

Ч.С.В.

Разукрашенная синими цветочками печь топила на славу маленькую, но уютную избушку. Единственное окно дрожало от пурги. Когда она затихала, то хлопья снега лениво опускались на подоконник. Серебристые ветви дерева скребли стекло, но только что проснувшаяся девочка даже не дрогнула. Как же удобно наблюдать за капризами зимы из теплой кровати под пуховым одеялом!

Кошка пепельного цвета громко мяукнула и навострила ушки. Скрипнула деревянная дверь и отворилась. С улицы тянулся морозец. Сначала в открытом проеме показалась пышная елка, а потом и красивая молодая девушка в красной шубке. Тяжело дыша, она поставила «лесную красавицу» на пол. Падающие иголки застучали по мягкому ковру.

– Ну, сколько можно спать? – окинула вошедшая в избу мягким взглядом девочку в кровати. – Синеока, так и до весны проспишь, а праздника не увидишь. Одевайся и сходи за водой.

Дочь потянулась и зевнула. Ее голубые глаза задержались на связке мандаринов, свисающих с бревенчатого потолка.

– Встаю, мам!

Девушка сняла красный платок и поправила копну взъерошенных каштановых волос. Остатки снега сбила с плеч. Сняла сапоги и шубку; осталась в синем сарафане. Подошла к выщербленному столу и взяла круглое расписное зеркало. В меру длинный нос, пухлые губы, налитые кровью щеки, бездонные голубые глаза, тонкие брови и осиная талия – сама русская красота!

Синеока нехотя поднялась с кровати и пошаркала ногами в поисках тапочек. Мама поставила новенький самовар на на всеобщее обозрение.

– Ходила на базар в Омутград. Сегодня получила. Наш сосед любезно согласился привезти, чтобы я не таскала тяжести. Так он сказал, – усмехнулась хозяйка.

Синеока натянула поверх синей пижамы вязаный свитер с северными оленями. Она хромала на одну ногу. Хмурое лицо, курносая, с тонкими губами и большим лбом – полная противоположность своей матери-красавицы. Только голубые глаза унаследовала и их глубину.

– Ты так и не нашла тапочки?

– Муся опять стащила, – запричитала девочка. – Вечно она их по дому разбрасывает…

– Я найду, а ты сходи за водой. Чай попьем с пирожками.

Синеока надела валенки и сиреневую шубу с кроличьим мехом на воротнике.

Ведро стояло в сенях, поэтому его пришлось нести в руках за холодную ручку. Дверь открылась, а ветер сильно пробирал сквозь пижамные штаны. Девочка пожалела, что не взяла с собой варежек.

Колодец одиноко стоял во дворе. Маленький забор не скрывал Синеоку от посторонних глаз. Запряженные в лошади повозки часто проезжали по главной дороге. Граждане замечали хромающую девочку из-за ее нелепой походки. Некоторые смеялись и показывали пальцем. Та уже привыкла к такому, но чувствовала, как стыд жег ей лицо – этот смех колол больнее ударов.

Ведро, прикрепленное к цепи, с грохотом плюхнулось на дно колодца. Синеока надавила на рычаг и с усилием крутила его, пока злосчастное ведро снова не появилось, наполненное кристально-чистой водой, которую девочка сразу перелила в то, которое взяла из дома.

Теперь осталось поднять десять литров и не расплескать, ведь «медвежья» походка сильно мешала.

Дома мама уже наряжала елку игрушками: красные стеклянные шары и синие снежинки создавали восхитительный и праздничный наряд.

Синеока поставила ведро, едва переступив порог, и скинула с себя тяжелые валенки. Бирюзовые мягкие тапочки услужливо ждали свою хозяйку у двери.

Теперь дерево выглядело волшебно. «Вишенкой на торте» стали разноцветные ленты.

Самовар на славу дымился, словно приглашал к столу. Шоколадные конфеты в пестрой бумаге, малиновое варенье и пирожки с мясом – «чаепитие» обещало стать вкусным и сытным.

Мама первая уселась за стол и позвала Синеоку, скучающую около окна. В воздухе витали приятные ароматы, но весь тот смех посторонних до сих пор эхом звучал в ее голове. Окружающий мир не вызывал радости.

Люди злы! От них нужно держаться подальше! Никогда она не будет счастлива, ведь они не примут в свои ряды.

– Синеока! – вторила мама. – Иди пить чай. Сегодня можешь пойти погулять. Метель закончилась…

Дочь села за стол, но не притронулась к чашке горячего напитка. Каждая минута неловкого молчания заставила девушку обратить на это внимание.

– У тебя все хорошо? – осторожно спросила она. – Ты какая-то не такая…

Синеока тяжело вздохнула:

– Я твой хомут? Просто я мешаю тебе жить. Почему ты не сдала меня в приют?

– В приют? Что ты такое говоришь?

Теперь и для нее перестал существовать чай.

– Просто я вижу, что мне не место с тобой, – наконец высказала Синеока, что копилось много времени и вырвалось наружу. – Они ржут над тем, что я не в состоянии изменить… Я уродина! Меня надо отдать в приют или на съедение волкам…

Лицо мамы изменилось. Ее голубые глаза засверкали в свете свечей.

– Теперь послушай меня внимательно, дорогуша. Раз и навсегда закроем эту тему после разговора. Ты не хомут, а моя ответственность. Я люблю тебя! Люди, что смеются над твоими особенностями – это душевные калеки. Им должно быть стыдно, а не тебе! Глумиться над этим грешно, а в них нет ничего святого. Ты родилась, и я поняла: моя ответственность – дать тебе самое лучшее в жизни. Ты доверяешь этим идиотам, а не мне?

– Тебе легко говорить, ведь ты красавица!

– Ты не права. Она только мешает. Я не могу найти того, кто будет со мной честен…

– Нет! Они узнают, что ты родила уродину, и сразу убегают…

– Повторяю тебе, что ты не мой крест, а моя ответственность. Я тебя никому не отдам. Никогда. Помни, что человеку хорошо там, где его ждут и любят. Для меня ты самое главное чудо жизни. Твой отец…

– Ушел от нас…

– Настанет время, и ты все поймешь, Синеока. Мир не делится на хороших и плохих. Ты должна стать примером для многих. Не все встречают по одежке. Найти друзей в этом мире можно. Ты судишь всех по нескольким невеждам…

Муся прыгнула на колени Синеоки и распушила хвост. Она замурлыкала, принимая девочку за хозяйку, и не обращала внимания на ее недостатки. Синеока погладила своего благодарного питомца и заметила, что под столом лежит новогодняя железная коробка с ручкой. На ней изображена русская тройка, стоящая рядом с нарядной елкой. По углам праздничного предмета нарисованы красивые синие узоры, которые хорошо вписываются в снежный фон.

***

– Вечно ты в облаках, дрянная девчонка! – истерически вскрикнул возмущенный голос.

Синеока только сейчас оторвалась от воспоминаний прошлогодней давности. Перед ней возникла тучная женщина с сальными волосами. Во рту не было передних зубов, поэтому при разговоре она издавала свист, а нос-картошкой постоянно шмыгал. Выпученные серые глаза таращились на девочку, словно та уже провинилась. Она вытирала мокрые ручищи о грязный сарафан.

– Иди жрать! Мне что, за тобой бегать? Иди уже!

– Хорошо, – кивнула Синеока и отошла от пыльного окна. Обшарпанная комната со множеством неубранных кроватей и маленьких сундучков в изголовье говорила, что здесь живут дети-сироты.

Приют находился в Омут-граде, почти в самом центре городка. Два этажа серости – это название больше подходило для этого здания. Детство сгущалось только негативными красками словно, тюрьма для невиновных.

Мебель этого дома – убранство, созданное для порядка, удручало. Даже разрисованные разноцветными мелками стены походили на насмешку над добром. Синеока называла приют просто: «Холодное добро» – шутка над вывеской из облупившихся букв около входа: «Золотое детство».

Здесь все ходили в несвежих серых пижамах, а выход на улицу в холодную погоду походил на тихий ужас: верхнюю одежду носили поочередно. Вчера девочка пошла в пропахшей пóтом шубе на два размера больше. Хорошо, что обувь (валенки) выдавались раз в год, и то благодаря меценату.