Диокл медленно, лениво греб для людей на веслах - не было ни малейшего ветерка, о котором можно было бы говорить, - когда матрос указал на берег в нескольких плетрах от нас и спросил: “Что они там делают?”

Соклей посмотрел в направлении утесов к западу от Куриона. Процессия маршировала вдоль высот. Нет, маршировали не все, ибо одного связанного человека неуклюже и неохотно тащили к краю утеса. По Соклеосу пробежал лед. Его голос дрожал, когда он позвал: “Ты видишь, Менедем?”

Его кузен опустил голову. “Я понимаю”. Его голос звучал совершенно мрачно, продолжая: “Что ж, теперь мы знаем, насколько серьезно жрецы Аполлона Хилата относятся к игре с прикосновением к своему алтарю”.

“Да. Не так ли?” Соклей наблюдал - не мог перестать наблюдать, как бы ему ни хотелось отвернуться, - как процессия достигает места, где земля уступает место воздуху. Акатос лежал достаточно далеко в море, чтобы все происходящее на берегу происходило не только в миниатюре, но и в жуткой тишине. До ушей Соклеоса доносились только шум волн, бьющихся о корпус корабля, и равномерный плеск весел, опускающихся в воду и выходящих из нее.

Что они говорили там, на вершине утеса? Проклинали ли они связанного человека за осквернение божьего алтаря? Или они - что еще хуже - сочувствовали ему, говоря, что очень жаль, что его поймали, но теперь он должен заплатить за это цену? Как и в случае с Фукидидом, который записывал речи, которых не слышал, Соклею пришлось решать, что было наиболее правдоподобным, наиболее подходящим к случаю.

Затем, внезапно, без того, чтобы Соклей мог толком разглядеть, как это произошло, связанный человек полетел со скалы. На мгновение сцена на берегу перестала быть безмолвной. Крик ужаса и отчаяния мужчины донесся до "Афродиты" через стадионную толщу морской воды. Он оборвался с ужасающей внезапностью. У подножия скал его изломанное тело лежало так неподвижно, как будто в нем никогда не было жизни. Довольные хорошо выполненной работой, люди Куриона, которые предали его смерти, вернулись к храму, чтобы заняться другими важными делами, которые у них были в тот день.

Моряки перешептывались между собой. Даже если некоторые из них думали, что человек сам навлек на себя беду, осквернив божий алтарь, наблюдать за его смертью было нелегко и вряд ли могло быть хорошим предзнаменованием. Диокл потрогал амулет Геракла Алексикакоса, который он носил, чтобы отвращать зло.

Соклей вернулся на корму и поднялся на палубу юта. Тихим голосом он сказал: “Я рад, что мы ничего не купили на агоре в Курионе”.

Теперь Менедему пришлось оглянуться через плечо, чтобы увидеть труп, лежащий там, под утесами, недалеко от моря. Через мгновение его взгляд снова обратился к Соклеосу. Он медленно опустил голову. “Да”, - сказал он. “Я тоже”.

Перед "Афродитой    , над горизонтом медленно поднимался анатолийский материк. Позади нее Кипр погружался в море. Между тем и другим она была одна посреди необъятности. Менедем отплыл на материк из Пафоса, расположенного на западном побережье острова. Это сделало путешествие по открытому морю более длительным, чем если бы он дополз до северного побережья Кипра, но это также сократило время обратного пути на Родос на несколько дней.

“Эуге”, сказал ему Соклей. “Кажется, все идет хорошо”. “Да, это так, не так ли?” Сказал Менедем. “Но я уже слышу, как мой отец жалуется, что я рисковал, идя этим путем”. Он вздохнул. Теперь, когда они были далеко на пути к Родосу, мысли о доме снова теснились в его голове. Он не горел желанием иметь дело со своим отцом. Часть его тоже не горела желанием иметь дело со второй женой своего отца. Но часть его стремилась, очень сильно стремилась, снова увидеть Баукиса. И он точно знал, какая это была часть.

Соклей поднялся на палубу юта. Он указал прямо вперед. “Славное плавание”, - сказал он. “Поскольку мыс Ликия находится там, вы обошли стороной многие воды, которые посещают пираты”.

“Хотел бы я пропустить их все”, - ответил Менедем. “Если бы я думал, что мне сойдет с рук плавание прямо через море от Кипра до Родоса, я бы это сделал. Тогда нам вообще не пришлось бы беспокоиться о пиратах ”.

“Может быть, и нет”, - сказал Соклей. “Но если бы вы могли вот так легко пересекать открытое море, как вам заблагорассудится, не думаете ли вы, что пираты были бы такими же?”

Менедем не подумал об этом. Он хотел, чтобы его кузен тоже не думал об этом. “Бывают моменты, моя дорогая, когда из-за тебя видение обеих сторон картины кажется пороком, а не добродетелью”.

“К чему катится мир, когда я не могу даже сказать простую правду, не получив в ответ придирчивой критики?” Соклей поднял глаза к небесам, как будто ожидая, что Зевс или Афина спустятся и объявят, что он был прав.

Ни Зевс, ни Афина ничего подобного не делали. Возможно, это доказывало, что Соклей ошибался. Возможно, это доказывало, что боги были заняты в другом месте, по какому-то делу, более важному, чем дело Соклей. Или, может быть, это ничего не доказывало в… Менедем отверг это предположение до того, как оно полностью сформировалось. И все же он хотел, чтобы хоть раз он увидел бога, любого бога, проявившего себя на земле или открыто ответившего на молитву. Это сделало бы его собственное благочестие, которое, будучи искренним, не было особенно глубоким, намного легче поддерживать.

Все еще не давая этому вопросу окончательно оформиться в его сознании, Менедем спросил: “Как звали того нечестивца, который сказал, что жрецы выдумали богов, чтобы запугивать людей и заставлять их вести себя так, как им подобает?”

“Критий”, - тут же ответил Соклей. “Он уже девяносто лет мертв, но ты прав - он был таким же злым, как все остальные, и не только из-за этого”.

“Он был одним из маленьких приятелей Сократа, не так ли?” Сказал Менедем.

Его двоюродный брат вздрогнул. “Он действительно какое-то время учился у Сократа, да”, - признал он. “Но они сломались, когда он сделал что-то бесстыдное, и Сократ публично обвинил его в этом”.

“О”. Менедем этого не знал. Ему нравилось поддразнивать Соклея по поводу Сократа, но ответ, который он только что получил, на какое-то время лишил его шансов. Он заметил, что Соклей тоже смотрит на него. Его кузен знал, в какие игры тот играет, а это означало, что было бы разумнее не играть в эту прямо сейчас. Половина спорта исчезла, когда другой парень понял, что последуют колкости.

Вместо этого Менедем сосредоточился на плавании на "Афродите". Он убрал руку с рулевого весла, чтобы указать, как это сделал Соклей, на Ликийское нагорье, которое так круто поднималось из моря. “Они представляют собой прекрасную достопримечательность, но я бы хотел, чтобы их там не было”.

“Я бы надеялся на это, мой дорогой”, - ответил Соклей, прекрасно понимая его. “Если бы это было не так, ликийцы и вполовину не доставляли бы столько хлопот. Эти высоты скрывают бандитов, как устья рек, маленькие мысы скрывают пиратские корабли. Его лицо омрачилось. “У меня никогда не было проблем с бандитами до этой поездки”.

“Это потому, что ты никогда много не путешествовал по суше”, - ответил Менедем. “Кто путешествует, если он может помочь этому?”