“Да”, - согласился Талсу. “Ты жестоко сражался с ним там”.

“Хотел бы я сделать это с палкой в руке”, - ответил его отец. Будучи слишком молодым, чтобы сражаться на Шестилетней войне, и слишком старым, чтобы быть призванным вместе с Талсу, Траку представлял армейскую жизнь более захватывающей, чем та перемежающаяся ужасами скука, которую Талсу знал, будучи солдатом.

“Это не имело бы большого значения”, - сказал ему Талсу, что было несомненной правдой. Через мгновение он продолжил: “Кажется неправильным слушать, как один из сукиных сынов Мезенцио изрекает древний язык, когда мы сами с трудом можем на нем говорить”.

“Это факт”, - сказал его отец. “Будь я проклят, если все же знаю, что мы можем с этим сделать. Я не мог оставаться в школе; мне пришлось смириться и зарабатывать на жизнь. И у тебя получилось то же самое ”.

“И если кто-то думает, что я пропускаю школу, то он сумасшедший”, - сказал Талсу.“И все же, если альгарвейцы могут говорить на классическом каунианском, в этом должно быть что-то особенное, не так ли? Иначе у них не было бы этого в их школах”.

“Кто знает, что сделали бы рыжеволосые?” Сказал Траку.

Но Талсу не оттолкнули бы от его лей-линии, даже презрение к альгарвейцам. “И они разрушают все памятники Каунианской империи тоже”, - настаивал он. “Они знают классический каунианский, и они не хотят, чтобы мы что-либо знали о старых временах. О чем это тебе говорит?”

“Говорит, что раньше мы были на вершине, и они не хотят, чтобы мы знали об этом теперь, когда мы на дне”, - ответил Траку.

Талсу кивнул. “Мне это тоже о чем-то говорит. И если они не хотят, чтобы я это знал, похоже, я должен это знать, не так ли? Бьюсь об заклад, в городе нашлись бы люди, которые могли бы научить меня старому языку, не нанося мне полос на спину, если бы я неправильно произнес какой-нибудь глагол ”.

Его отец странно посмотрел на него. “Я думал, это ты только что сказал, что он не пропускал школу”.

“Это была бы не совсем школа”, - сказал Талсу. “Ты ходишь в школу, потому что должен, и тебя заставляют что-то делать, хочешь ты того или нет.Это было бы по-другому”.

“Как скажешь”. Траку звучал совсем не убежденно.

Но Талсу ответил: “Я действительно так говорю. И знаешь, что еще? Готов поспорить, что я не единственный, кто думает так же”.

Траку снова вернулся к работе над плащом. Нет, сохранение жизни прошлого не так уж много значило для него. Для Талсу это тоже не имело значения, пока альгарвейец не продемонстрировал большее знание важной части того прошлого, чем он сам. И если другие люди в Скрунде чувствовали то же самое...Талсу не знал, что произойдет тогда. Выяснить это может быть интересно.

Как обычно делала Краста, она направилась через западное крыло своего особняка, занятое альгарвийцами, к офису полковника Лурканио.Она проигнорировала восхищенные взгляды, которые бросали на нее рыжеволосые, когда она проходила мимо them.No : она не игнорировала эти взгляды, хотя и притворялась. Если бы клерки и солдаты не взглянули на нее, когда она проходила мимо, она была бы оскорблена.

Новый помощник Лурканио, капитан Градассо, встал, поклонился и заговорил на классическом каунианском: “Миледи, мне жаль, но полковник отдал мне особые распоряжения о том, чтобы его не беспокоили”.

Краста могла быть хитрой, особенно там, где речь шла о ее собственном преимуществе. “Я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь”, - ответила она по-валмиерски.Это было не совсем так, но Градассо было бы трудно доказать это.Градассо, если уж на то пошло, было бы трудно понять современный язык. Краста прошла мимо него в кабинет Лурканио.

Ее альгарвейский любовник поднял взгляд от бумаг, разбросанных по его рабочему столу. “Я не хочу видеть тебя прямо сейчас”, - сказал он. “Разве Градассо мало тебе рассказал?”

“Кто знает, что говорит Градассо?” Ответила Краста. “От старого языка больше проблем, чем пользы, если кто-то хочет знать, что я думаю”.

“Зачем кому-то хотеть это знать?” В голосе Лурканио звучало неподдельное любопытство.

“Почему ты не хочешь видеть меня сейчас?” Погруженная в свои мысли, Краста не обращала на него внимания.

“Почему?” Эхом отозвался Лурканио. “Потому что, моя довольно дорогая, я был слишком занят, и буду еще довольно долго”.

“Делаю что?” Спросила Краста. Если это не имело к ней отношения, как это могло быть важно?

“Прогоняю врагов моего королевства на землю”, - ответил Лурканио; гистон напомнил ей, почему она его боялась.

Тем не менее, она вскинула голову, как будто намеренно отбрасывая страх. “Почему тебе нужно тратить свое время на подобные вещи?” спросила она.“Валмиера, в конце концов, твоя. Разве у тебя нет более важных поводов для беспокойства?” Разве тебе не следует беспокоиться обо мне? вот что она имела в виду.

Судя по тому, как Лурканио поднял бровь, он прекрасно ее понял. “Моя милая, ничто в Валмиере не является для меня более важным, чем триумф моего королевства”, - сказал он ей. “Ничего. Ты следуешь этому, или мне нарисовать тебе схему?”

Краста сверкнула глазами. “Я не знаю, почему я терплю тебя”.

“Никто не требует от тебя ничего подобного”, - сказал Лурканио. “Если я тебе не нравлюсь, иди найди кого-нибудь другого, и я сделаю то же самое. Это не должно быть так сложно ни для одного из нас ”.

Она продолжала свирепо смотреть, сильнее, чем когда-либо. Как никогда не делал ни один валмиерский любовник, Лурканио использовал безразличие и как щит, и как оружие одновременно. Он знал, что мог бы найти другую любовницу без особых проблем; множество валмиерских женщин искали связи с оккупантами. Если Краста отправится на поиски другого альгарвейца, ей придется соревноваться со всеми ними. Была ли у нее вероятность найти такого же подходящего человека, как Лурканио? Она так не думала. Могла ли она найти одно из них таким же надоедливым? В этом она тоже сомневалась, но это имело меньшее значение, чем другое.

“Будь ты проклят, ты приводящий в бешенство мужчина!” - прорычала она.

Полковник Лурканио поклонился на своем месте, разозлив ее еще больше.“Пожалуйста, попробуйте”, - сказал он. “Я сомневаюсь, что вам сильно повезет. А теперь, пожалуйста, уходите. Я поговорю с тобой подробнее позже, но это может продолжаться. Моя работа не может.”

“Будь ты проклят!” Краста сказала снова - на этот раз, на самом деле, она закричала. Она развернулась на каблуках и вышла, хлопнув за собой дверью, когда показала. Капитан Градассо уставился на нее. Она высказала предположение, которое, возможно, не смогла бы перевести на классический каунианский. Градассо, возможно, не понял этого, но он понял, что это не комплимент. Этого было достаточно.

Краста пробиралась сквозь альгарвейских функционеров. Она делала подобные пылкие предложения тем, кто осмеливался смотреть на нее. Некоторые из них действительно говорили по-валмиерски, а некоторые высказывали собственные предположения.К тому времени, как Краста вернулась в свое крыло особняка, она была в совершенном порыве гнева.