Есть такие моменты в жизни, когда ты не понимаешь, что происходит. Смотришь вокруг, и по отдельности всё происходящее вполне нормально и понятно. Однако вместе картинка не собирается, вызывая когнитивный диссонанс, отторжение, всё что угодно. Не сходится понимание реального мира и та реальность, которую ты в данный момент познаёшь эмпирически. В случае моей «жизни» эффект ещё сильнее.

Но начну сначала.

Королевство развалилось. Это можно констатировать как факт. Хаарт больше не сидел безвылазно в столице, но и далеко с армией от неё не отходил, потому держал под своим контролем только те земли, до которых мог добраться за неделю максимум.

Алана, моего ручного вампира, пытались убить уже шесть раз. До Фиделя К. Фейту было ещё далеко, конечно, но герцог старался, по полной программе пользуясь отпущенным ему вторым шансом. Перерождение кое-что изменило в вампире. Алан при жизни был хорошим человеком. Без дураков, со скидкой на культуру и личный опыт, Алан никогда не был мразью. Сомнительные альянсы – возможно, грязные методы в политической борьбе – конечно, куда без них, жестокость и жёсткость к врагам – было и такое. При этом у Алана был личный стержень, собственный кодекс чести, чёткий идеал, недосягаемый, но достойный того, чтобы к нему стремится. Алан всегда (у меня нет причин подозревать его в неискренности, если говорит всегда, значит, верит в это) стремился быть хорошим правителем. Не добрым, а именно хорошим, справедливым, как минимум для своих людей. Отец научил и показал когда-то ещё молодому наследнику, как справедливость правителя вознаграждается верностью подданных. Даже сейчас, после тяжёлого поражения, после чудовищных потерь именно среди верных людей, своих, собранных со своих личных земель, Алан не потерял власть. Его пытались свергнуть вассалы, пытались убить соседи, но подданные, те самые, уже не первое поколение жившие под властью династии Фейт, что потеряли множество родных и близких в провальном походе, продолжали верить в своего правителя. И показывали готовность умирать за него, ведь два покушения провалились именно благодаря слугам, отдавшим жизнь ради защиты повелителя.

Поражение и смерть, похоже, заставили Алана новым взглядом посмотреть на прожитую жизнь. Мужчина понял, что ошибался. Не по злому умыслу, а из-за заблуждений, косности, узости мышления. И, пользуясь моим примером, Алан пытался реформировать власть на своих землях, исправить ошибки, попробовать снова, но сделать всё лучше. Для чего постоянно требовал от меня объяснений и пояснений, как работает построенная мной система взаимоотношений. Отлично понимая, что социализм Фейт не потянет, просто не хватит уровня развития и ресурсов (было бы у него время – справился, но времени у герцога ещё меньше, чем ресурсов), я насколько мог, давал ему базовое понимание капитализма.

Это в веке двадцать первом капитал израсходовал позитивный импульс, медленно, но верно сжигая всё и всех ради получения прибыли. Здесь и сейчас, на фоне феодальной монархии, строй, при котором человека более не оценивали только и исключительно по происхождению, был передовым и прогрессивным. И буржуазная революция, справься с ней Фейт, позволит герцогу не только удержать власть, но и заручиться поддержкой населения. Феодалы, дворяне, как бы они ни кичились – незначительное меньшинство, причём сильно ужавшееся из-за потрясений последних лет. Власть аристократов держится на простом факте: большинство (крестьяне) вынуждены оставаться пассивным стадом, не из собственного желания, а ради выживания. Натуральное хозяйство, это я могу себе позволить довольно крупный город на крохотном клочке земли при соотношении горожан к крестьянам тысяча к одному. То есть один крестьянин (и скелеты) кормят тысячу горожан. Вокруг всё с точностью до наоборот, одну феодальную семью (не титулованного даже графа/барона, а просто рыцаря) кормит три – пять деревень. Перестань крестьяне работать (влача жалкое существование) начнётся голод, и система рухнет. Пусть не сразу, но, учитывая общий творящийся хаос, достаточно быстро. Крестьяне имеют крайне низкую производительность, для её повышения требуется производство, а значит – города, хотя бы один. Не просто город, а город, где кто-нибудь будет производить орудия труда по доступным для крестьян ценам.

Повысится производительность труда – потребуется меньше крестьян для обеспечения продовольственной безопасности – высвобождаются рабочие руки. Рабочие руки текут в город и подключаются к производству, ещё больше увеличивая производительность труда. Профит. Всё это я вывалил Алану, поясняя, что без контроля такие процессы будут проходить с дикими перекосами, когда четыре из трёх деревень не потянут покупку новых орудий труда, сохраняя старые уклады и устои, а три из пяти крестьян, подавшихся в город, не смогут найти работу и сгинут в канавах. Алан внял, сделав правильные выводы. Оставил вокруг себя только самых преданных дворян (и самых адекватных), остальных послав в разных направлениях, кого мягко, а кого и без церемоний. А ставку сделал на будущих буржуа, пока ещё торговцев, потому что только у них были деньги и хоть какое-то понимание отложенной выгоды, когда вложения сегодня могут окупиться прибылью даже не завтра, а через год-два (причём, прибылью, многократно покрывающей вложения). Аристократам в большинстве своём, хоть ты тресни, такие тонкие материи не втемяшить, невместно благородным о деньгах думать. Поэтому нехай там крестьяне подыхают, бабы новых нарожают, а сложившийся уклад вполне хорош, ведь так поколениями предки жили и ничего, всё хорошо было. Фейт, как осознал простые истины, воспылал революционной ненавистью к классовым врагам, тормозящим прогресс и развитие. Любо дорого смотреть.

Я тоже без дела не сидел, начав аккуратную экспансию. Приводил ближайшие земли к подчинению моей воле, аннексировал территории. Большой кусок забрал вообще без проблем, достаточно было выразить желание. Местные властители не могли похвастаться богатством и силой, а во мне видели… Сложно описать. С одной стороны, ничем прямо порочащим и скверным я не прославился. Слухи и домыслы – это слухи и домыслы, но все, кто ко мне приходил, потом спокойно возвращались и рассказывали, что видели. А видели они крепкую власть, сильного хозяина и процветание. И никакой преступности, произвола, самодурства и прочих прелестей, торжество закона и порядка. Репутация в целом исключительно положительная. С другой стороны, я – Лич, это всё равно накладывает отпечаток на восприятие. Да и в мою способность применить силу и прихватить за что-нибудь мягкое и нежное кого угодно все охотно верили.

Поэтому мне покорно сдавались без боя, желая только не потерять дворянское достоинство. А я и не против, дворян на первых шагах построения буржуазного общества в этом самое общество вписать можно без проблем. Сами постепенно вымрут, уступив место правящего класса капиталистам. И вот когда «слабые» земельные наделы мелких дворянчиков были собраны, я, прикидывая по карте, какие лучше земли застолбить за собой для удобства контроля и управления, решил проглотить целое герцогство. Очень уж удобное, с юга граница проходит по реке, есть всего три переправы, в одном месте стоит город, в двух других – крепости. С запада проходимый для одиночек и небольших групп, но очень неудобный для сколько-нибудь значительной армии холмистый хребет. С востока посмотрим, всего скорее и соседей заберём, но это позже.

И вот приехал я со своей «дружиной»: парой, как я внезапно узнал, рыцарей смерти (тех самых, которых я называл джаггернаутами), парой сотен мечников и сотней арбалетчиков (мушкеты пока не готовы), в славный городок Аадгер, столицу герцогства Менгерийского. Герцогиня Аделия Сайтима меня прогонять не стал, пригласила, как гостя. Затем состоялся… ну, пусть будет, ужин в кругу семьи.