Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Перед Богом и перед судом все одинаковы, – строго сказал Александр Михайлович. – Осади-ка назад и за гордыню свою после всех прочих подойдешь. Экая, подумаешь, птица – торговый человек! Ну а вы с каким делом? – обратился он к стоявшим перед ним крестьянам.

– Елашинские мы, твоя княжеская милость, – начал дюжий мужик, лучше других одетый. – То исть я, значит, из Елашинской общины, а энти, – ткнул он рукой в сторону двух стоящих рядом парней, – рязанские новоселы, что прошлым годом ты возле нас испоместил. Так вот, невдавне увели они у меня из клети овцу, и я их поймал с поличным. За ту татьбу староста наш присудил им идти ко мне в кабалу на полгода. Только они, тати, с таким приговором никак не согласны: староста ваш, бают, своим мирволит – пойдем на суд до самого князя. Ну вот, стало быть, и пришли.

– Так было дело? – спросил князь у парней.

– Точно, пресветлый князь, – ответил один из них, – бес попутал, овцу у него мы совсем было свели. Да ведь он ее в обрат отнял, еще и наклал нам, сколько душа его восхотела. Вот мне, погляди, два зуба вышиб! И рази ж такое видано: овечкой его мы так и не попользовались, побои от него претерпели, да еще и в кабалу к ему идти на полгода! Смилуйся, отец наш, молви твое справедливое слово!

– Кабала на вас не столь за самую овцу наложена, сколь за богопротивное действо ваше, за татьбу и за попрание закона, – строго сказал князь. – По-вашему, что же, коли попался тать, расплатился за краденое, как на торгу, да и пошел себе восвояси?

– Непомерно много полгода за овечку-то, батюшка-князь! К тому же и побои лютые мы приняли от сего человека.

– Ладно, проверим. Прочитай, отец Митрофан, что в уложениях о татьбе скота сказано.

Монах неторопливо развернул один из свитков, что-то шепча, поводил по строчкам коричневым пальцем и вслух прочел:

– «Аще кто крадет скот во хлеве или в клети, то, ежели будет он один, платить ему три гривны и тридцать кун[87]. А буде татей много, то всем платить по три гривны и тридцать кун». Так прописано в «Правде Русской», – добавил отец Митрофан, свертывая пергамент.

– Погляди еще в Мономаховом «Уложении», – сказал князь.

– «Аще кто украдет овцу или теля, пять телят даст в тельца место, а в овцы место четыре овцы отдаст за овчя», – прочитал монах, развернув другой свиток.

– Можете отдать по четыре овцы этому человеку? – спросил воров Александр Михайлович.

– Откеда нам взять, твоя княжеская милость? Были бы у нас свои овечки, нешто полезли бы мы чужую красть?

– Стало быть, это не про вас писано. А ежели можете уплатить каждый по три гривны и тридцать кун, кабалу с вас сниму.

– Помилосердствуй, князь-батюшка! Да ведь за такие деньги десяток овец купить можно! К тому же и побил он нас изрядно!

– Побил он вас за дело. Разве вот зубы тебе напрасно вышиб. Ты что, противился ему, когда он тебя поймал?

– Где там, батюшка-князь! Ты погляди, какой он, бугай, здоровый! Смиренно терпел я побои, боясь, что инако он меня до смерти ухайдакает.

– Почто же ты ему в этом разе зубы вышиб? – спросил князь у елашинского мужика.

– Дюже взлютовал я на них, твоя княжеская милость! Зубов его лишать я, вестимо, намерения не имел и хлебыснул его по рылу не боле как в полсвиста. А он из хлипких оказался, вот у его зубы-то и повыпали. Только после того я его больше не бил, а поучил малость второго татя, да и свел их обоих к старосте.

– Кажись, твое учение они крепко запомнили, – заметил Александр Михайлович, одобрительно оглядывая литые плечи и здоровенные ручищи крестьянина. – Как звать тебя?

– Трофим, Иванов сын Лепёхин, батюшка-князь.

– Так вот, Трофим, что ты поучил татей, это неплохо и пойдет им на пользу. Одначе, ежели они не сопротивлялись, увечить их было неможно, а выбиение зубов – это есть увечье, и ты за него в ответе. А ну, отец Митрофан, поищи там про зубы.

Монах порылся в списках и прочел:

– «Аще кто выбиет другому зуб и люди кровь видят у во рте у него, то двенадцать гривен в казну, а за зуб гривну». Тако сказано в «Уложении» князя великого Володимера Всеволодовича.

– Стало быть, так, – сказал князь, минутку подумав, – двенадцать гривен в казну с тебя, Трофим, не беру, ибо бил ты людей не из озорства, а учил татей, кои залезли в твою клеть. Но за два выбитых зуба должен ты этому новоселу уплатить две гривны. Он же тебе повинен за овцу три гривны и тридцать кун, сиречь за ним гривна и тридцать кун. Как звать-то тебя, тать беззубый?

– Анисим, Захаров сын Лаптев, пресветлый князь!

– Можешь ты, Анисим, уплатить Трофиму Лепехину одну гривну и тридцать кун?

– Энто авось наскребу, батюшка-князь.

– Ежели наскребешь, кабалы на тебя нет. Только гляди: коли вдругораз в татьбе попадешься, велю бить батогами и выселю в обрат на Рязанщину. Мне здесь татей не надобно. Ну а ты, – обратился он к другому вору, – поелику тебе с зубами не столь посчастливилось, должен Трофиму Лепехину уплатить сполна три гривны и тридцать кун. Можешь?

– Где мне эдакие деньги собрать, пресветлый князь!

– Стало быть, пойдешь на полгода в кабалу к Трофиму, как староста тебе присудил. Запиши, отец Митрофан.

– Одну гривну и тридцать кун и я бы дал, – почесав в затылке, промолвил парень.

– Коли дашь, кабалы тебе всего четыре месяца, – сказал князь. – Ну, ваше дело кончено, ступайте все трое. Кто там следует? Выходи вперед!

Из толпы выступили и земно поклонились князю двое: один – высокий и плотный мужчина лет сорока, с бородою во всю грудь, в синей поддевке тонкого заморского сукна; другой – небольшого роста жилистый мужик – казался постарше и был одет по-деревенски.

– Кто такие и с чем пришли? – спросил Александр Михайлович.

– Я торговый человек, Лука, сын Трифонов Аникеев, – ответил первый, – а энто со мною Степка Хмыкин, зверовщик. Не единожды покупал я у него пушнину, и люди знают, – завсегда платил ему по совести и сполна. Тако же было и в последний раз, назад тому месяца три. А ноне он до меня привязался: плати, дескать, вдругораз, ты мне не всё заплатил. Я его и Богом усовещаю и гоню, а он все свое! Ну чего с им исделаешь? Вот и порешили сюды идтить, чтобы рассудила нас твоя княжеская милость.

– А ты что скажешь, Степан? – обратился князь к зверовщику.

– Креста на ем нет, на разбойнике, батюшка-князь! Что я не впервой ему меха продаю, это точно. Однова́ принес я ему для пробы десяток бобров, он заплатил и цену дал хорошую. Малость погодя взял я ведмедя – он и тую шкуру у меня купил и заплатил снова по-божески. Ну, думаю, Аникеев купец совестливый, с им дела вести можно. Вот, значит, нонешней весной всю добычу свою я к нему и отволок. Окромя бобров, была там славная чернобурка, куниц много и иное. Ударили по рукам на двадцати двух гривнах серебром. Только дает он мне двенадцать гривен, а с остатними просит две либо три седмицы обождать: сейчас, мол, самое время скупать пушнину и ему для того вся наличность надобна. Ну что же, говорю, можно и обождать, раз такое дело. Эдак прошло уже месяца два, встреваемся с ним на торгу. Ну, пытаю его, отдаешь должок, Лука Трифонов? А он будто диву дается – какой, мол, должок? Да десять гривен серебра, говорю, что ты мне за пушнину недодал. «Окстись, – бает, – я тебе двадцать две гривны отвалил сполна, ты, должно, запамятовал». Я его усовещать, а он прочь меня гонит да еще и прибить грозится…

– Врет он и не боится Господа, – перебил купец. – Одним разом уплатил я ему все двадцать две гривны и ни куны больше не должен!

– А при сделке, что же, у вас ни единого видока[88] не было? – спросил князь.

– Никого и не было, – сказал Аникеев. – Поелику дело у нас шло на наличный расчет, нам видоки были вовсе без надобности. Вот ты теперь и смекай, твоя княжеская милость: ну рази б он мне без видоков на десять гривен поверил? Да ни в жисть.

Довод был веский, и князь сурово поглядел на Хмыкина.

вернуться

87

Гривна в XIV в. делилась на 50 мелких монет, называвшихся кунами, или резанами.

вернуться

88

Видок, или видец, – свидетель.

61
{"b":"92435","o":1}