Выслушав эту трогательную историю, он ровно проговорил: «Раз так, оставайся покамест на испытательный срок, Лёлик. Но если что, я тебя предупредил».

Из-под стола донеслось согласное хрюканье.

А из вентиляции сей же час послышалось: «Тьфу, ироды!» И недовольное удаляющееся шебаршение.

Кажется, домовой, так и не добившись тут своей правды, отправился восвояси. Я же в свой черёд подумал о том, что с именем мне очень даже повезло: я, по крайней мере, не Лёлик… Хотя какая мне, в общем-то, разница?

Глава

VII

. Ничей.

Постепенно мы с Мигелем снова разговорились о всяком и разном, людском и навьем. Сени не было слышно – в воздуховоде воцарилась гулкая тишина. Лёлик так и сидел под столом, но уже заметно расслабился и изредка выглядывал из своего укрытия, с любопытством зыркая на меня блестящими глазками. Такое он явно видел впервые, да спрашивать о чём-либо, чуя шаткость своего положенья, опасался, дабы не спугнуть собственную удачу и не лишиться безопасного убежища.

«А я ведь бывал здесь.. раньше, – произнёс я, на силу что-то припоминая. – Правда, в другом качестве и с другой целью».

Вспомнить бы, с какой именно? Но что-то память меня предательски подводила. Да, давненько это было. Мир с тех пор с ног на голову перевернулся не раз. А уж что со мной сами сталось…

Я поджал губы и грустно усмехнулся, продолжив: «Ваш мир… Говоря по правде, не показался мне таким уж особенным. Разве что изнанка близко: рукой подать. Это далеко не везде так. А в целом…»

Слегка нахмурившись, я резко замолчал. Да, тогда я не преуспел. Всё равно что на ровном месте споткнулся. Мигель больше не задавал мне щекотливых вопросов, но я спиной чувствовал его взгляд.

За окном, насилу пробиваясь сквозь скатанный войлок густых туч, едва-едва брезжил мерклый рассвет, нехотя предвосхищая новый день, пока ещё заспанный и немножко угрюмый.

Не оборачиваясь, я произнёс: «Ты, должно быть, устал: шутка ли, целая ночь!»

Но Михаил лишь отрицательно покачал головой, зная, сколь зыбко само моё присутствие, и что в любой момент я могу уйти по-английски, а попросту так исчезнуть на неопределённое время, может, даже и навсегда. Человеческий век недолог, жизнь.. мимолётна. Зато длинна Вечность, из жизней состоящая. Размеренная в своих повторениях, точно цепь, где первое звено неминуемо замыкается на последнем, откуда ни начни их считать.

И тут я наконец заметил, что не так с окном, в которое я то и дело рассеянно поглядывал. Интересно, когда это у меня вообще появилось.. отраженье? Ты смотри! Вот так вот, будто само собой разумеется! Какое уж до меня дело равнодушному стеклу, скажите-ка на милость? По ту сторону же ритмично и монотонно пульсировала жизнь, пробуждаясь после промозглой ночи. Она то нарочито шумно вздыхала хрипло пререкающимися гудками автомобилей, то тихо с робостью замирала присмиревшим ветром в красочных, но давно омертвевших листьях придорожных клёнов и лип, то сквозила холодеющим Солнцем из-за мутных облаков, непредсказуемая, но постоянная в своих проявлениях. Жизнь…

Я смотрел на своё новообретённое отражение, не мигая. Я вспоминал. И сквозь завесу беспамятства начинали проступать размытые силуэты, будто в густом тумане вдруг проявляются очертания, возникая из дымки внезапно, стоит лишь приблизиться к ним вплотную.

Воспоминания.. будто черти из табакерки… – невольно подумал я, искоса взглянув на нового постояльца.

..Знакомый узор светил, рассыпанных в бездонных глубинах небосвода, сплетающийся в галактики, зыбкое витиеватое кружево, обрамлённое гравитационными петлями. Строгие и величественные врата молчаливого Храма, чуждого равно молебнам и мессам, а завсегда приветствующего одну только благословенную Тишину вместо помпезных литургий. Лицо Учителя. Святая святых – Цитадель – ещё более мрачная, таинственная и немая, нежели Храм. А в довершении.. бесконечно долгая, безысходная тьма саркофага. Череда ледяных игл, с равнодушной жестокостью впивающихся в кожу. Невозможно и пальцем пошевелить. Заживо погребённый в заиндевелом склепе, я снова и снова задавал себе один и тот же вопрос: почему? Хотя не должен был, по идее, задаваться вопросами. Не положено. А ты смори.. оставили ведь, не утилизировали сразу.

Всему, что ранее виделось мне иначе, всему, что прежде не имело названий, я дал имена, подобно Адаму в Эдемском саду, правда, я не был так оригинален, как мифический праотец человечества, и ничего не выдумывал. Я просто искал сходство с тем, что видел сейчас вокруг себя. Вот так саркофаг стал саркофагом. А Храм – храмом. И мне казалось, в отождествленьях своих я достиг некоторого успеха, да так, что сам уже не в состоянии был сказать с уверенностью, какому из миров больше принадлежу.

Глава

VIII

. Пепел.

Я всё смотрел на себя и не мог поверить, что то, что я вспоминаю сейчас, было взаправду. Было.. со мной.

..Моя планета, где располагалась Цитадель (хотя планета – понятие слишком уж тесное), истощённое солнце, уже не способное фениксом возродиться из праха, и однообразный пустынный ландшафт… Выточенные будто бы из обсидиана стены Храма, испещрённые причудливыми арабесками – все эти внушительные виды восставали предо мной исполинами, неохотно пробуждающимися от своего мёрзлого оцепенения. В сравнении с ними я мнился себе таки крошечным!

Вдруг отраженье в стекле переменилось. До того неожиданно, что оторопь взяла. Это был по-прежнему я, но.. какой-то другой. И этот другой, поглядев на меня исподлобья, зло усмехнулся. Я точно так не умел. Я основные-то человеческие эмоции освоил еле-еле. А тут.. так красочно и с подтекстом.

«Цап-царап», – прошипел он ехидно.

Но самым жутким было не это, а его глаза. Мои, но чужие. Страшные настолько, что и не описать.

Я отшатнулся прочь. Михаил, тем временем, обеспокоенно поднялся с места, проследив за моим взглядом. Однако того, другого в оконном стекле уже и след простыл. Я на секунду онемел, обернувшись и беспомощно глядя на молодого мага. Нет, он его не видел. Но явственно уловил что-то. И тут я услышал некий посторонний звук, которого не замечал раньше. Серия частых-частых ударов, таких, как когда барабанят пальцами по столу, только это были не пальцы – это дрожал хвост чертёнка, отбивая по полу свою канонаду.

Я не спеша заглянул под стол. На меня уставились круглые как блюдца глаза Лёлика с расширенными до предела зрачками. Он весь дрожал.

«Ты.. – начал я вкрадчиво, дабы не напугать несчастного ещё больше, – его тоже видел?»

Чертёнок неопределённо мотнул головой, и показал двумя пальцами на свои глаза, как бы на что-то намекая. Долее я расспрашивать его не стал, предельно чётко осознав, что большего не добьюсь.

«Что произошло?» – деликатно осведомился Мигель в свой черёд.

«Я.. я.. не знаю. Померещилось что-то… – неуверенно отозвался я и вымученно улыбнулся. – Пройдёт. Так бывает.. память…»

Я провёл ладонями по вискам, легонько сдавив их, пускай в этом не было никакого смысла, и выдохнул. А после долго ещё с дотошностью разглядывал своё отраженье, силясь сызнова разглядеть самозванца из Зазеркалья, затаившегося в обрамленье окна. Вот бы вытащить его оттуда за грудки и с пристрастием допросить. Тут и одного меня более чем, что за шутки такие? Цап-царап… Скажите пожалуйста!

Ворошить прошлое мне как-то сразу расхотелось, но, тем не менее, я понимал, что рано или поздно придётся заглянуть в этот тёмный страшный колодец, в пресловутую табакерку с чертями – не захлопнулась бы крышка сверху, точно мышеловка.

Почему я вообще оказался здесь? В такую-то сомнительную командировку едва ли отправляют в награду за безупречную службу. Скорее уж это позорная отставка с лишением всех присвоенных ранее регалий. Или.. самый обычный побег. Въедливое как щёлок воспоминанье никак не давало мне покоя. Вороша остывший и порядочно отсыревший уже пепел, я пытался разглядеть в нём отблески былого пламени, но тщетно.