– Я устала до чертиков от чтения пьес! И меня уже тошнит от игры в мушку и в фараон!

Леди Кэтрин кивнула тетушке Трембл, и та с озабоченным видом прищелкнула языком, достала из рукава листок и сделала на нем отметку.

– Ох, Блузетт, а ведь у тебя все так хорошо получалось, – пробормотала Сесил.

– Что? У меня хорошо получалось? Да я просто тут недоедаю! Я теперь могу свободно дышать, когда надеваю свой корсет. Могу поклясться, что скоро совсем истаю, останутся одни кости!

– Хм. – Тетушка Трембл, леди Кэтрин и Сесил обменялись неуверенными взглядами. – Стоит ли поставить за это галочку?

– Сказать «могу поклясться» – это не то же самое, что выругаться, – заявила Сесил, вставая на защиту сестры.

– Согласна, – подтвердила Кэтрин. – Но ни одна леди не позволит себе упомянуть за столом о своем нижнем белье. Думаю, за это следует добавить еще одну отметку.

Сесил и Трембл неохотно кивнули, сочувственно поглядывая на Блу.

– Черт побери, да у меня уже можно ребра пересчитать!

– Сесил, будь добра, добавь еще одну отметку, – невозмутимо заметила леди Кэтрин.

– Что здесь происходит?

Моутон и Блузетт, катившие кресло Сесил, остановились, и все трое с подозрительно невинным видом уставились на леди Кэтрин.

– Вы снова бегали наперегонки вместе с Сесил? Я этого не потерплю! Сесил, почему ты это допускаешь? Я не знаю, что мне с вами делать и чего от вас ожидать!

– Пожалуйста, простите нас, миледи, – проворковала Блу. – Если не ошибаюсь, нас уже ждет учитель танцев.

Кэтрин прищурилась, выражая недоверие.

– Тебе не удастся меня обмануть.

– Месье ждет у тебя в комнате, мама. Он не знает, что надеть к приезду Эдварда, ему необходим твой совет. – Глаза Сесил лукаво блестели, а по щекам разлился румянец.

– Мадам Трюффо перед уходом просила меня засвидетельствовать вам свое почтение, – добавила Блу, довольная, что не допустила пока ни единой оплошности. – Она заверила нас, что бальные платья будут готовы на этой неделе.

Кэтрин бросила на нее хмурый взгляд.

– Не стоит заставлять ждать мистера Беллами.

Когда троица скрылась из виду, леди Паджед услышала ликующий крик Блузетт:

– Ни единой проклятой отметки! Вот это да, черт подери!

Повернувшись на каблуках, Кэтрин подошла к краю галереи, облокотилась о перила и достала из складок веера лист бумаги.

– Я все слышала, – холодно заметила она и поставила на листке жирную галочку.

– Мне кажется, мои волосы выглядят просто прекрасно.

– Я бы так не сказала. – Кэтрин придирчиво оглядела Блу поверх золотого ободка на чашке с шоколадом. В последние два дня Блузетт вместе с Сесил и Трембл принимала участие в утреннем ритуале у постели Кэтрин. Поскольку Блу лишилась права на собственную порцию шоколада, она сидела, сложив руки на коленях, и лишь вдыхала его аромат, заглядывая в чашку Сесил. – Я поговорю с твоей горничной, – добавила леди Паджет.

Блузетт тяжко вздохнула и подняла глаза к потолку.

– Даже моя горничная не может ничего сделать правильно.

Кэтрин откинулась на подушки и ничего не ответила. Пеньюары дам пахли туберозой и апельсиновой водой. Голову Трембл украшал белый кружевной чепец, а молодые леди были причесаны по-домашнему, в свободной манере. Разглядывая две склоненные рядом головки – темную и светлую, – леди Паджет невольно залюбовалась девушками. Блу, яркая, живая брюнетка, и Сесил, хрупкая прелестная блондинка. Нужно очень внимательно всматриваться, чтобы заметить легкое сходство. Обеих девушек отличали высокие, четко очерченные скулы и полные, красиво очерченные губы. Но вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову, что юные леди являются сестрами.

– Тебе не терпится снова увидеть Эдварда? – спросила Блу, обращаясь к Сесил.

Кэтрин тяжело вздохнула. Ни на минуту нельзя ослабить бдительность.

– Ты не должна называть Эдвардом герцога Дьюбери. Это слишком фамильярно. Упоминая о нем, тебе следует говорить «его светлость».

– Даже сейчас, когда я в кругу семьи?

Кэтрин недовольно поморщилась.

– Ну конечно.

– Я всегда рада видеть Эдварда, – поспешила вмешаться Сесил, прежде чем успел разгореться спор. – И я так хочу, чтобы ты поскорее с ним познакомилась, дорогая Блу.

– Только не вздумай плеваться в его присутствии, – предостерегла леди Кэтрин.

– И не пускай ветры, дорогая, – добавила тетушка Трембл. Ее глаза блеснули от удовольствия, как бывало всякий раз, когда она отваживалась сделать какое-нибудь необычное заявление.

– Блузетт не сделает ничего такого, что поставило бы нас в неудобное положение, мама.

Кэтрин снова вздохнула. Блузетт и Сесил при всем своем внешнем несходстве привязались друг к другу и были неразлучны, как нитка с иголкой. Оставалось лишь надеяться, что Сесил сумеет оказать влияние на сестру, а не наоборот.

– Я… хотела спросить… могу я задать вопрос о том, что волнует нас с Сесил? – робко поинтересовалась Блу.

– Да, пожалуйста, – ответила Кэтрин, устраиваясь на подушках поудобнее. Возможно, было еще слишком рано себя поздравлять, но пока все шло просто прекрасно. Они беседовали вот уже целый час, а Блузетт не заработала ни единого замечания. Хотя леди Паджет никогда бы в этом не созналась, в глубине души она сочувствовала дочери. Мадам Трюффо жаловалась, что платья Блу стали слишком свободны в талии, так сильно она похудела.

– Ну… – Лицо Блу приняло серьезное выражение. Чувствовалось, что она с трудом подбирает слова. – Мы хотели узнать, не упоминали ли доктора насчет перепихона. Может ли Сесил этим заниматься?

– Перепихона? – Тетушка Трембл нахмурилась. – Я, кажется, не вполне понимаю. Видимо, это какая-то новая мода? Что такое перепихон? Кэтрин, я ведь говорила тебе, что если мы будем сидеть здесь все лето, мы пропустим все самое интересное. Теперь, когда Блу уже почти готова к тому, чтобы ее представили обществу, мы должны чаще бывать в свете.

– Перепихон – это то же самое, что… забыла, как это называется. А, вспомнила, перепихнуться – это все равно что… Ну, это то, чем занимаются муж и жена, чтобы зачать ребенка. – Лицо Сесил вспыхнуло.

– О Боже! Господи! – Трембл так яростно замахала веером, что кружева на ее чепце затрепетали, точно крылья бабочки. – О Боже! – Глаза ее закатились, голова безвольно поникла, и старушка обмякла в своем кресле. Блу наклонилась к ней.

– Ну вот, она снова упала в обморок. Почему она так часто это делает?

– В дни ее молодости считалось хорошим тоном обладать тонкой чувствительностью, – объяснила Сесил, направляя свое кресло поближе к Трембл, чтобы поднести к ее носу флакон с нюхательной солью. Но, уже достав флакон, девушка задумалась, стоит ли приводить тетю в чувство, раз им предстоит обсуждать столь щекотливую тему. – Бедняжка, – сочувственно произнесла Сесил. – Какая неприятность. Тетя терпеть не может пропускать все самое интересное.

Наконец Кэтрин пришла в себя настолько, что обрела способность говорить.

– Ты хочешь знать, может ли Сесил… сможет ли… – бессвязно залепетала она.

– Да, мы хотим знать, смогут ли Сесил и его светлость перепихнуться. И еще, сможет ли Сесил получить при этом удовольствие, или же вся радость достанется только его светлости. Мы хотели бы выяснить, в каком состоянии ее интимные места.

Кэтрин выронила из рук чашку, и темное пятно расползлось по покрывалу. Лицо леди Паджет стало багровым.

– Такие вещи не обсуждают! Никогда! Ни при каких обстоятельствах!

Впервые в жизни Кэтрин позавидовала способности Трембл падать в обморок при каждом удобном случае. Блу нахмурилась.

– Почему ни при каких обстоятельствах? Мы ведь обсуждаем еду и, помнится, даже говорили о том, как следует мочиться. Тетя Трембл, например, каждый день готова рассуждать о своем кишечнике. Она то и дело сомневается, не следует ли ей принять слабительное, и никто при этом не возражает. То, что волнует нас с Сесил – лишь еще одна сторона жизни. Почему же в ней следует видеть нечто особенное?