Если бейсболист не попадает битой по мячу в тридцати девяти случаях из сорока, разве это не означает, что у него плохой глазомер?
Одно несомненно: существовало какое-то серьезное упущение, и довольно долго мне казалось, что упущение это во мне. Конечно, гораздо легче – и куда менее обидно для самолюбия – обвинить в моих злоключениях все остальное человечество. Но когда мои друзья начали намекать, что не мешало бы мне посмотреть на себя со стороны, мне пришлось основательно задуматься. Со временем их замечания стали еще определеннее («Понимаю, тебе не хочется это слышать, но…»), и я осознала, что вокруг уже существовавших на мой счет теорий начали формироваться фракции.
Поездка в Джекпот стала последней каплей: я наконец решила беспристрастно оценить самое себя. Если проблема окажется во мне, у меня появится лишний повод для надежды. Ведь ясно же, что проще изменить себя, чем человечество.
Выразительницей самой популярной точки зрения на мое положение была бабушка Руфь. Она формулировала ее так: «Чересчур уж ты разборчива». То же самое имели в виду и другие, говоря: «Ты слишком критична», «Ты раба стереотипов» и «Кем ты себя воображаешь? Гвинет Пэлтроу?».
Эта теория стала набирать обороты после того, как я попыталась внести в предложения друзей и знакомых с кем-нибудь свести меня некоторые коррективы. Устав от «свиданий вслепую», я просила друзей назвать три причины, по каким их «шикарный парень» и я можем подойти друг другу. Три довода: он холост, еврей и живет в Вест-Сайде – я просила не приводить. Обычно от этих новых правил друзья приходили в такое замешательство, словно я спросила их, зачем Евросоюзу присоединять к себе Польшу. «Хм, ну, я подумаю, а потом мы свяжемся», – говорили они перед тем, как махнуть на меня рукой.
Кое-кто откровенно высказывался в том смысле, что я недальновидная и неблагодарная, словно говорили о бродяжке, которая отказывалась от предложенной ей теплой постели только потому, что на ней не было шелковой простыни. Одна из таких, Шейла, друг семьи, взялась свести меня с Живущим в Вест-Сайде Евреем. Она благополучно пропустила мимо ушей мое новое правило, и между нами состоялся следующий разговор:
Я. Ну, расскажите, какой он?
Шейла. Я слышала, что он успешный брокер.
Я. Так вы не знаете его?
Шейла. Я знаю его родителей, они оч-чень положительные люди.
Я. А он занимается спортом?
Шейла. Ну, наверное, у него рост под два метра.
Я. А что еще вам известно о нем?
Шейла. Мне совершенно точно известно, что он собирается жениться.
Я сказала Шейле, что ценю ее старания, но и так уже потратила слишком много времени и сил на свидания, окончившиеся полным пшиком (лучше бы учила французский или играла в гольф). Сейчас мне нужны более веские основания для того, чтоб сражаться за место для парковки у кафе «Старбакс». Она отрезала: «Что ж, забудьте об этом. В его офисе немало женщин, мечтающих познакомиться с ним поближе».
Хоть я и не сомневалась, что, отклоняя предложение Шейлы, поступаю правильно, но все же начала подумывать: а не слишком ли я завышаю планку? Может, я в самом деле чересчур разборчива? Может, Мистера Совершенство просто не существует в природе? Или может быть, он живет в каком-нибудь Перте на материке Австралия и мы с ним никогда не встретимся? Может, я и в самом деле слишком многого хочу?
«Нельзя же отказываться от мужчины только потому, что он не фанатеет от «Закона и порядка»? – спрашивала Нэнси.
Но дело не в этом. Я не имела строгих критериев отбора. Я никогда не принадлежала к числу тех женщин, которые при выборе мужчины руководствуются банковским счетом или ученой степенью. И уж конечно, у меня не было идиотских претензий многих мужчин, попадавшихся на match. com (вроде Выбери Меня, отрекомендовавшегося «смелым предпринимателем»), которые писали примерно следующее: «Хочу познакомиться с шикарной женщиной экзотической внешности и одного со мной интеллектуального уровня. Прошу не обижаться, но не трудитесь отвечать, если ваш вес больше 130 фунтов».
Как правило, решая, что этот мужчина мне не подойдет, я не сомневалась: любая женщина на моем месте поступила бы так же. Признаюсь, кое-кого я отвергла с первого же взгляда: они не прошли «Ньют-Гингрич тест». Суть его состояла в том, что я мысленно отвечала на вопрос: предпочла бы я лечь в постель с этим парнем или с Ньютом Гингричем?[12] Но гораздо чаще меня отталкивали высокомерие (некий юрист так и сказал мне: «Не могу взять в толк, почему я до сих пор никого не встретил?») или полное отсутствие оригинальности. Иные же экземпляры своим характером могли вывести из себя кого угодно.
Все же, учтя замечание об излишней разборчивости, я внесла в поисковый процесс кое-какие коррективы и убрала из помещенного на сайте списка требований к кандидату возраст, рост и предпочитаемое место жительства. Но решила, что между понятиями «не готова остепениться» и «чересчур разборчива» существует некая грань, и я не переступила ее. Пока не переступила.
Итак, в среде моих знакомых преобладало мнение о моей излишней разборчивости, вместе с тем все больше сторонников склонялось к закономерно вытекающему из этой теории заключению, что я слишком поспешно сужу о людях. Это означало не то, что я делаю выводы на основании ложных посылок, а то, что я делаю их слишком быстро. «Может, те мужчины, которых ты называешь занудами, застенчивы, – рассуждала Нэнси, – может, те, кто слишком много говорят о себе, нервничают. Ты об этом подумала? Стоит ли тебе ограничиваться пятиминутными собеседованиями?»
Что ж, все верно: решение я принимала быстро. Большинство моих пробных свиданий не продолжалось и часа. Самое короткое, двенадцатиминутное, состоялось с писателем-беллетристом по имени Тим. Он начал беседу следующим образом:
– Очень надеюсь, вы не каждый день обедаете так.
Тим сказал это после того, как я заказала себе кусок торта и большой эспрессо фрапуччино. По презрительному тону я поняла, что он не шутит.
– Нет, – ответила я, мгновенно понижая уровень затрачиваемого обаяния на добрых 60 процентов, – но сегодня, перед встречей с вами, я проделала 80 миль на велосипеде и надеялась, что это поможет мне.
Тим начал язвить по поводу дорогих кофейных изысков, агрессивности большинства женщин, присылающих свои данные на match. com, и идиотизма всех, кто смотрит телевизор. Я ухватилась за первое, что пришло в голову. «Мне очень жаль, – я поднялась и посмотрела на часы, – но у меня в холодильнике только что закончилось молоко, и я спешу в супермаркет». – Конечно, не всех мужчин было так просто оценить. Но я чувствовала, что нюх журналистки меня не подводит. Энн, мой Министр Небанальной Премудрости, отнеслась к моей тактике неодобрительно и предложила внести существенные коррективы.
«Ты не понимаешь, – говорила она, – что искра, которую ты ищешь, бывает разная». Энн посоветовала не ждать немедленного воспламенения. Иногда искре нужно время, чтобы появиться, и еще больше – чтобы разгореться. Энн предупреждала, что не стоит ждать парня, от одного взгляда на которого по телу у меня пошла бы эротическая дрожь. Такой парень, по ее словам, мог принести большие неприятности. «Самая что ни на есть искра вспыхнула у меня к парню, который потом пытался прошибить моей головой стену», поведала Энн и добавила, что ей пришлось бежать на улицу и звать полицию.
Я вспомнила совет Энн, когда встречалась с Джо, архитектором из Вайоминга. Я не испытывала никакого влечения – возможно, потому, что у него была странная привычка во время разговора смотреть то влево, то вправо, то куда-то вверх, но только не на собеседника, – однако парень, довольно привлекательный и общительный, вполне подходил для того, чтобы опробовать на нем теорию Энн. Я решила признать доказательства сомнительными и вынести вердикт в пользу подсудимого.
Признаться, мне так не терпелось проверять гипотезу Энн, что уже через сутки после встречи в кафе «Старбакс» я сама (да еще самым сомнительным способом – по Интернету) предложила ему пойти куда-нибудь вместе, и он охотно согласился. (Закончилось это свидание объятием и вполне тривиальным: «Ну ладно, встретимся в Сети!» Когда с головой погрузишься во Всемирную паутину, о таком простом устройстве, как телефон, уже не вспоминаешь.).