Признаваться в этом было горько. Я думала обо всех тех месяцах, что провела в терзаниях: порвать или не порвать с Алеком. Прошел год, и вот передо мной почти точно такая же проблема: как узнать, что пришло время расстаться – и на этот раз с городом? И снова мне не хотелось принимать поспешных решений. Я вспоминала, сколько усилий положила, желая убедить себя – а тем более друзей и родных – в том, что начинаю новую жизнь. Я размышляла о времени и надеждах, которые вложила в этот город. И волосы мои по-прежнему оставались мягкими, шелковистыми. Я не готова была уехать. Пока не готова.
Кроме того, у меня появилось нечто другое, над чем следовало сейчас подумать: подготовка к «Туру смерти».
Вам, наверное, знакома поговорка, что люди переживают разрыв вдвое быстрее, чем длились их отношения. Мы с Алеком провели вместе тридцать восемь месяцев, значит, у меня есть еще семь месяцев на выздоровление, и если это произойдет, я не буду считаться Занудой-которой-не-мешает-научиться-жить. Но поскольку Алеку, похоже, хватило на это семи минут, я сочла делом чести «подтянуться».
Я знала: есть лишь один способ убедиться в том, что Алек больше для меня не существует, – увидеть его во плоти. Не сомневаясь, что уж в «Туре смерти» он примет участие непременно, я решила, что именно это мне и нужно. Да и потом, от этого велопробега я всегда получала удовлетворение, и мне не хотелось отказывать себе в этом удовольствии только потому, что мы с Алеком уже не вместе. Я получала шанс заявить свое право на то, что прежде было нашим общим. Я наслаждалась, воображая, как проеду мимо него, замечу, кивну, может, махну рукой и брошу с холодной любезностью: «Ну, как дела?» И вот это будет самое то.
Я догадывалась, что исполнить задуманное будет нелегко. За всю зиму я ни разу не выводила из гаража велосипед и была сейчас в неважной форме, но меня не покидала уверенность, что, преодолев 16 000 футов крутого подъема, я докажу свое превосходство.
– Что ты, мазохистка хренова? – удивилась Нэнси, когда я посвятила ее в свой план. – Сначала ты пустилась в этот «Тур смерти», чтобы порвать с ним, а теперь еще и это? Лучше ничего придумать не могла? Может, в Орегоне тоже есть какой-нибудь симпатичный «Тур смерти»?
Но я не купилась на это.
– Слушай, такты хочешь, чтоб я показала ему, кто из нас победитель, а кто – проигравший? – спросила я.
И потом, подумала я про себя, у них всегда такое шикарное мороженое.
Выехала я поздно; передо мной лежали 400 миль безлюдного шоссе всего с двумя маленькими городками, и я знала, что мне придется провести ночь в дороге. К тому времени, как я въехала во второй городок – Альтурас, – мне хотелось спать и было слегка не по себе. Я остановилась в первом же мотеле, попавшемся на пути, зарегистрировалась у подростка-немца и поспешила в комнату, чтобы позвонить Нэнси и получить моральную поддержку.
Там я обнаружила, что не только приехала в самую что ни на есть северо-восточную часть Калифорнии, но и совершила путешествие во времени. В комнате стоял дисковый телефон. Сначала я просто осматривала его, затем сняла трубку и вставила пальцы в дырочки на диске; мне казалось, что я отрыла из вечной мерзлоты бивень мамонта. Я набрала ноль, и тут состоялся следующий разговор:
Оператор. Телефонная станция, чем могу помочь?
Я: «Я хотела бы позвонить по кредитной карточке».
Оператор: «Для этого вам нужен оператор «AT и Т», мэм».
Я: «А вы кто?»
Оператор: «Я оператор телефонной станции».
Я: «Но ведь вы же оператор? Разве не операторы помогают людям сделать звонок в счет их кредитной карточки?»
Оператор: «Я не могу этого сделать, мэм. Но я соединю вас с «AT и Т». (Вслед за этим я услышала частые гудки и позвонила оператору снова.)»
Я: «Это опять я. Не понимаю, почему-то частые гудки. Как это может быть, чтобы все телефонные станции были заняты?»
Оператор: «Не имею понятия, мэм. Попробую соединить вас еще раз».
Сделав еще несколько попыток, я поняла, что мое раздражение далеко превосходит желание услышать от Нэнси слова утешения, поэтому я сдалась и решила лечь спать.
Поскольку я затянула с тем, чтобы снять комнату в мотеле недалеко от места, где начинался «Тур смерти», в следующую ночь мне пришлось остановиться в Карсон-Сити – за целый час езды от старта. Приехав в мотель, я попросила служащего разбудить меня в три утра, рассчитав, что так мне хватит времени поесть «У Дэнни» и в пять пятнадцать начать крутить педали. Служащий трижды переспросил, действительно ли я хочу, чтобы меня разбудили в три утра, потом пожал плечами и бросил на меня взгляд, говорящий: «Ладно, ненормальная».
Боясь, что он все-таки неправильно понял меня, и все больше волнуясь в ожидании предстоящего дела, я всю ночь пролежала без сна в велосипедном костюме, пока, наконец, не услышала сигнал побудки. Я почти не отдохнула, но рассчитывала, что углеводы, которые в неимоверном количестве потреблю за завтраком, позволят мне стартовать на мажорной ноте.
В три сорок пять я приехала к Дэнни, и тут выяснилась удивительная вещь: «Дэнни» открыто не всегда. Я была почти так же потрясена, как в тот момент, когда узнала, что дисковые телефоны еще в ходу. Разве «Всегда открыто!» не было девизом Дэнни? Разве они не вещали об этом с экрана во всех рекламных паузах? И если с тех пор, как они изменили этому правилу, разве им не следовало предупредить об этом общественность?
У меня уже начинало урчать в желудке, но тут я вспомнила о казино, где мы с Алеком ели прежде, – уж оно-то, конечно, открыто. Я приехала туда в четыре ноль три и села за стойку рядом с мужчиной, одетым в фуфайку с логотипом «Тура смерти» и велосипедные леггинсы. Перед ним была яичница из трех яиц, какое-то бурое рагу, четыре ломтика бекона и блюдо с блинами, с которых подтекали кленовый сироп и растопленное масло. Я собралась заказать себе все то же самое, но тут официантка сказала:
– Сожалею, милочка, с четырех до пяти печи не работают, но я могу принести вам хлопья.
Когда я поняла, что она не шутит, меня охватила паника. Я знала поблизости лишь одно место, где можно было достать пищу, – автозаправка «Шеврон». Мне было известно, что когда пробег начнется, я доберусь до первой стоянки, где можно перекусить, не раньше семи часов. Тогда будет уже слишком поздно, чтобы начать питать свои мышцы для двенадцатичасового велопробега. Я сжевала все хлопья, какие нашлись, но реальность со всей очевидностью указывала мне, что я в глубоком дерьме.
До восхода оставался всего час, и я в страхе спешила на дистанцию. Я была в наихудшей форме за всю мою гоночную карьеру. Я ожидала, что вот-вот увижу своего бывшего парня. И я умирала с голоду. Это было безумие, бред. Мне следовало сделать одно – развернуть машину и вернуться в Бенд, – и все было бы кончено. Я жила бы как ни в чем не бывало, словно и не возникало у меня никогда этой бредовой идеи. Но я так и не повернула. Мне невыносима была мысль о том, чтобы сдаться, даже не начав. Устремившись на поиски места, где бы припарковаться, я спрашивала себя, когда у меня кончатся силы, когда я столкнусь с Алеком и что – первое или второе – случится раньше.
Ответ не заставил себя ждать: на первом же перевале Алек пронесся мимо меня с такой скоростью, что мне показалось, будто сама я кручу педали назад. «Ты можешь!» – крикнул он, уносясь вперед. Он не насмехался, а как обычно подбадривал меня. То же самое Алек крикнул бы любому велосипедисту, которому трудно одолеть перевал. Мне стало так больно, что я даже не ответила. Неужели это тот самый мужчина, который звонил мне каждые два часа, чтобы только услышать мой голос? Тот самый, который, бывало, засыпал, обвив руками мою шею? Последние мои эмоциональные резервы истощились между казино и стартом. Моя цель утвердиться в своем превосходстве сменилась желанием добраться до финиша, не развалившись. Я и так уже задыхалась от истощения и разреженного воздуха, а теперь меня еще душили слезы.
Алек пронесся мимо меня и на втором подъеме, а потом и на третьем. (Он всякий раз останавливался, чтобы подождать приятелей, а значит, начинал каждый отрезок трассы позже меня, а заканчивал раньше.) Перерыв на обед только ухудшил дело. Алек с друзьями сидел под одним деревом, а я – под другим. Один из них игриво помахал мне рукой.
