— Вспомните ваших пострадавших отцов и свои семинарские годы, — с большим подъемом заканчивает о. Красницкий. — Ваш долг вспомнить тех, кто погиб в революционном движении, и приветствовать Великую Социальную Революцию. Вечная память людям, которые открыли нам дорогу к свету. Многие лета современному нашему революционному строю Советской России.

Невозможно передать — надо было видеть — впечатление от этой речи. Почтенные духовные отцы совершенно растерялись в новой, с такой смелостью им навязанной роли «революционеров». Но тем не менее, озираясь на других и подбодренные примером стариков, довольно дружно, а некоторые даже с энтузиазмом, пропели и «Вечную память» и «Многие лета».

О. Красницкий предлагает приступить к выработке наказа на предстоящий Собор, взяв за основу главные положения, выдвигаемые «Живой Церковью». Снова льется его плавная речь, необычная в устах духовного лица, приводящая почтенное собрание в немалое смущение. О. Красницкий утверждает, что при старом режиме члены (?) Церкви играли унизительную роль слуг капитализма, помогали эксплуатировать трудящиеся массы. Самый кардинальный вопрос, по его мнению, для духовенства сейчас — социальный.

— Духовенство, — говорит он, — должно встать, наконец, на твердую почву, не отговариваясь беспартийностью, выявить свои убеждения. Справедливо ли, что народ берется за оружие, отстаивая свои права? Мы оправдывали, когда народы шли друг на друга, оправдывали бесцельные войны, а этих вопросов почему-то не можем решить…

Интересно выступление о. Боголюбова[33], бывшего петроградского миссионера, сосланного в один из монастырей за свободолюбие и вредную агитацию среди рабочих.

— Мы, церковники, — говорит он, — до тонкости изучили разные науки: логику, догматику и пр., но ни малейшего понятия не имеем о социологии. За малейшие попытки в этом направлении раньше нас гнали. Пора нам приобрести христианскую социологию.

С трудом поднимается, опираясь на посох, престарелый, пользующийся большим авторитетом среди реакционного духовенства, отец Соболев.

— Вот и я хочу говорить, — начинает он когда-то сильным, но старческим, разбитым голосом.

С ненужными извинениями, подчеркнутым смирением, о. Соболев возражает о. Красницкому на его утверждение, что священство служило капитализму.

— Я думаю, — говорит он, обращаясь к священству, — выражу ваше мнение, если скажу, что мы всегда были аполитичны.

— А колчаковцы? А всем нам известные документы, из которых видно, что духовенство поддерживало белогвардейцев, — раздаются голоса из рядов нового, молодого духовенства…

— Вы забыли, ваше преподобие, как нам правительство запрещало бороться с винной монополией, даже упоминать об этом предмете на проповедях. А на фронтах? Разве нас не вызывали генералы и не указывали нам, о чем и в каком духе говорить?

О. Красницкий напрасно призывает отцов к спокойствию. Страсти разгорелись. Речи становятся все смелее, нападки на живоцерковников — резче. Кажется, еще немного — и духовные отцы, засучив рукава, с Божьей помощью начнут по-бурсацки колошматить. О. Красницкий спокойно ожидает, когда утихнет буря. И, действительно, атмосфера быстро разряжается. Разгоряченные и уставшие, отцы обмахиваются платочками. Неожиданно легко, почти без возражений и единодушно, принимается резолюция, предложенная о. Красницким, которой собрание московского духовенства приветствует Великую Русскую Революцию за низвержение старого помещичьего самодержавия, одобряет главную задачу предстоящего Поместного Собора — преобразовать православную церковь соответственно с современными условиям русской государственной жизни, одобряет основное направление группы «Живая Церковь» и т. д. И т. п.

Собрание закрывается пением «Достойно есть».

Молодые провинциальные священники обступили отца Красницко-го. Один из них смущенно о чем-то совещается с его преподобием.

— За чем же дело стало, — смеется отец Красницкий, — поди к соседу и проси повенчать. Архиереи по три любовницы имели, а ты боишься благодать потерять, взяв законную жену.

Слышит это и престарелый иерей с тяжелым наперсным крестом и трясущейся не то от старости, не то от раздражения головой и, вероятно, думает о кознях антихриста».

(Известия, 1923, 13 марта, № 50, с. 5).

В апреле прошли епархиальные собрания, избравшие 500 делегатов на Собор.

На этих съездах не было острой борьбы между обновленческими группировками. Две основные партии, «Живая Церковь» и СОДАЦ, заключили между собой соглашение: в епархиях, где церковная власть удерживалась живоцерковниками, проходили кандидаты «Живой Церкви», там, где превалировал СОДАЦ, — проходили содацевцы. Группа «Церковное возрождение» с Антонином во главе по существу отказалась от борьбы за голоса вследствие идейной установки своего вождя, который стремился к созданию небольшого, но тесно сплоченного религиозного течения (типа секты), состоящего из пламенных, морально чистых энтузиастов.

«Мне вовсе не надо попов — пусть попы идут под юбку к живоцерковникам и содацевцам — туда им и дорога, — говорил со свойственным ему грубым юмором Антонин. — Мне надо людей, а не попов».

Результаты выборов были, таким образом, в значительной степени предопределены: голоса на Соборе распределились почти поровну между живоцерковниками и содацевцами (при небольшом крене в сторону «Живой Церкви»).

Борьба на епархиальных съездах была напряженной: так называемые «беспартийные» (автокефалисты) храбро сражались против обновленцев и подчас переходили в наступление.

В Нижнем Новгороде «беспартийные» («тихоновцы», как злобно называли их обновленцы) действовали так дружно, что провалили обновленческие резолюции и не избрали на Собор ни одного обновленца. Уполномоченный ВЦУ тут же распустил съезд как контрреволюционный и самолично назначил делегатов на Собор от Нижегородской епархии.

Довольно энергично (хотя и с меньшим успехом) действовали «тихоновцы» и в других местах. В самой Москве Красницкому пришлось вести напряженную борьбу, чтобы провести своих кандидатов.

Продолжавшийся два дня, 23–24 апреля, Московский епархиальный съезд ознаменовался скандальным выступлением.

«В первый день съезда в Троицком подворье состоялось собрание тихоновцев, выступавших на съезде под маской «беспартийных», на котором произносились черносотенные погромные речи, — писал корреспондент «Известий», присутствовавший на съезде. — После этого собрания тихоновцы на съезде уже выступили организованно. Когда утром 24 апреля на обсуждение съезда была поставлена резолюция, выработанная группой «Живая Церковь», тихоновцы устроили в храме Христа Спасителя, где происходил съезд, настоящую обструкцию. В течение целого дня, собрание продолжалось с 10 часов утра до 7 часов вечера, тихоновцы каждую четверть часа пели молитвы и заставляли съезд вместо обсуждения резолюции обращаться к иконостасу и молиться.

Когда дело дошло до резолюции, осуждающей Тихона за контрреволюционную деятельность, то припертые к стене тихоновцы устроили такой шум, что председателю съезда прот. Красницкому пришлось прервать заседание.

Поздним вечером обструкция кончилась тем, что тихоновцы в количестве 47 человек ушли со съезда. Громадное большинство съезда (до 250 человек) осталось в храме и огромным большинством приняло резолюцию, предложенную группой «Живая Церковь». (Известия, 1923, 26 апреля, № 91, с. 5.)

В другой статье, напечатанной в те дни в «Известиях», содержащей интересные зарисовки, расшифровывается, каким образом было сколочено «огромное большинство».

«В современной церкви, — говорит автор статьи «Резьба на иконостасе» И.См., — налицо все атрибуты парламента: от программы до прогрессивного блока. Церковь революционизируется. Церковь демократизируется. Выступивший на происходившем на днях епархиальном съезде Московской губернии бывший прокурор Святейшего Синода гр-н Львов так и сказал: «Церковь должна быть демократической».