Ввиду возникших недоразумений П съезд группы «Живая Церковь» внес в параграф 1-й, поправку после слов: «о человеческой природе Христа Спасителя» были поставлены слова: «в соединении с Его Божественной природой».

Так или иначе опубликование программы в № 10 журнала «Живая Церковь» было, несомненно, положительным шагом. Наконец обновленческое движение выходило за рамки поповских склок и принималось за вопросы принципиального значения.

Эти вопросы также стояли в центре внимания вновь возникшей обновленческой организации, принявшей название «Союз общин древлеапостольской церкви» (СОДАЦ).

Летом 1922 года, сразу после раскола, в Москве появилось множество различных кружков, религиозных братств и группировок. Среди них была группа, принявшая пышное наименование «Союз общин древлеапостольской церкви». Название было чистейшей фикцией, хотя бы потому, что никаких «общин» не было, и, следовательно, не могло быть никакого союза, а было просто несколько религиозно настроенных интеллигентов, задумавших соединить христианство с идеей трудовой кооперации, имела место попытка открыть на этих началах артель — по типу мастерской Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?».

Из всей этой затеи ничего не вышло, и Союз влачил к осени 1922 г. жалкое существование, находясь накануне распада. Но вот в октябре 1922 г. неожиданно к нему примкнул А.И.Введенский. Это было время, когда он находился на перепутье: после разрыва с «Живой Церковью» положение его было крайне неопределенным. «Союз церковного возрождения» (во главе с Антонином) закрыл перед ним двери — монашеская, аскетическая идеология, которую проповедовал Антонин, была противна Введенскому до глубины души. Самая личность Антонина, суровая и властная, подавляла мягкого, слабовольного, неврастеничного интеллигента, каким был А.И.Введенский.

Войдя вновь в ВЦУ, он первое время оглядывался по сторонам, не зная, что предпринять дальше. Между тем личная его популярность все возрастала: его ораторский талант в это время достиг своего зенита — как мыслитель и как деятель он находился в расцвете сил.

Введенский-оратор — это тема для специального исследования. Здесь укажем, что, как и всякий большой талант, Александр Иванович не укладывается в стандартные рамки. Все обычные правила гомилетики, риторики отбрасываются им решительно, целиком и полностью. Никаких вступлений, планов, конспектов — безоружный, без всяких вспомогательных средств, стоит он на трибуне, только общий, самому ему еще неясный план зреет у него в голове. Но вот нисходит на него нечто ему самому непонятное — аудитория исчезает из глаз — он ее не видит, не слышит гула голосов и аплодисментов, он только чувствует ее каждым своим нервом. Великая мысль преображает его лицо — он начинает. Без всякого вступления или пролога — прямо с самого главного — содержание определяет форму выступления. Иной раз это лекция; мысль о величии науки, познающей мир, раскрывающей тайны мироздания, приводящей к Творцу, владеет им. Он говорит о великих открытиях, о новых теориях — с поразительной ясностью, простотой и убедительностью. Даты, специальные термины, сложнейшие понятия высшей математики приводятся им легко, свободно, по памяти, без малейшего напряжения. Горячее увлечение, которое владеет оратором, передается в зал. Самые абстрактные, сухие, непонятные для широкой публики понятия становятся интересными, живыми, конкретными — как бы на волшебной ладье, вместе с этим чудесным, обаятельным кормчим, пускается слушатель в широкое, безбрежное море человеческого познания и слушает, как завороженный, чудесную повесть о том, как неустанным трудом человек через понимание видимых вещей приходит к Богу. И голос оратора крепнет, весь он устремляется вперед, как бы сознавая невидимое. Он говорит уже два часа, и ни в ком ни тени усталости, внимание все возрастает, все более яркой, образной, эмоциональной становится его речь. Глубокая, великая, могучая мысль все более овладевает им.

Но не всегда бывает так. Не всегда оперирует он логическими методами. Вдохновение, бурное и неудержимое, порой овладевает им — высокая страсть сотрясает все его существо, и тогда его речь — уже не лекция, это потрясающий взрыв народного трибуна, вулканическая тирада об обновлении церкви, о необходимости идти к свободе, к свету, к преображению, обновлению жизни во Христе…

А иногда им овладевает тяжелое раздумье о смысле жизни, облачко грусти сходит на аудиторию, и его речь — это задушевная исповедь: с бесстрашной откровенностью повествует он о своих сомнениях, раздумьях, с дрожью в голосе раскрывает он свои надежды, выворачивает наизнанку душу…

Амплитуда Введенского как оратора огромна — от научной лекции до митинговой речи и лирической исповеди, и во всех жанрах он достигает вершин ораторского искусства. Никто не умел так зажигать аудиторию, так овладевать ею и оставлять в слушателе такое неизгладимое впечатление. И мысль об обновлении мира, о Христовой весне, первое веяние которой уже ощущается во вселенной, красной нитью проходит через все выступления Введенского. Он говорил об этом всегда и всюду, мечтал о Царствии Божием, преображении жизни, с юношеской страстью до конца своих дней…

А потом он сходил с трибуны, и пошлые, мелочные, тщеславные интересы овладевали им. Жизнь захлестывала этого слабого человека, наделенного могучим, чудесным, самому ему не вполне понятным даром.

В октябре 1922 г. он раскопал «Союз древлеапостольской церкви», находившийся при последнем издыхании, и увлекся им. Его привлекла к этой группе интеллигентность, отсутствие косности, «поповского элемента», как он выражался впоследствии.

В конце октября он официально вступает в Союз, и вслед за этим к Союзу присоединяется петроградская обновленческая организация во главе с Боярским. В ноябре к нему присоединяются московские обновленцы, отхлынувшие от Красницкого. Союз начинает расти, как снежный ком, к концу года его отделения имеются во всех епархиях. Он имеет в своем распоряжении несколько журналов, по количеству членов он превосходит группу «Живая Церковь» — из мелкой фракции, состоявшей из 10 человек, он превращается на протяжении двух месяцев в мощную церковную партию, возглавляемую самым популярным деятелем обновленческого течения. В соответствии с этим меняются его цели и задачи.

СОДАЦ, как было сказано выше, становится в последние два месяца 1922 г. самой многочисленной обновленческой организацией. Это объясняется не столько особыми симпатиями, которые он вызывает в духовенстве, сколько тем отвращением, которое вызывает у всех «Живая Церковь». Духовенство и миряне льнут к СОДАЦу, видя в нем меньшее зло по сравнению с живоцерковниками. Интеллигенция бросается в его объятия, привлеченная обаятельной фигурой великого оратора, многие лидеры «Живой Церкви» вступают в СОДАЦ. Одно время начинает казаться, что СОДАЦ вытесняет «Живую Церковь» со всех ее позиций.

Этот прогноз оказался, однако, преждевременным: Красницкому удалось удержать ряд своих позиций в столице и провинции благодаря строгой централизации, организованности и железной дисциплине, которая объединяет всех его сторонников. СОДАЦ, наоборот, был всегда рыхлой интеллигентской организацией — со слабой связью между членами, неопределенной программой, с идейным вождем во главе, который был совершенно неспособен к административному руководству.

Примкнув к СОДАЦу, Введенский тут же написал программу. Скорее, это наброски, задушевные мысли талантливого человека, изложенные без всякой системы и связи между собой. Помещаем ее здесь полностью:

«Программа Союза Общин Древле-Апостольской Церкви.

Введение.

1. Христианство есть религиозное движение, а не стояние. Оно — динамика, а не статика. Творческий принцип есть единственный принцип христианства. Из зерна горчичного вырастает гигантское дерево. Незыблема лишь земля (основа), куда брошено зерно это. А зелень жизни дает все новые и новые побеги.

2. Христианство есть религия благодатного труда для устроения жизни на земле. Человечество есть единая семья. Один Отец — Христос, все — братья. А у братьев все общее: вера, душа, любовь, кусок хлеба — отсюда коммунизация (обобществление) жизни согласно идейному примеру апостольской общины. Христианский коммунизм мыслится нами не только как коммунизм потребления, но и как коммунизм производства.