(Церковное обновление, 1924, № 7–8.)

Об обстановке, царившей на Совещании, повествует в гораздо менее почтительной форме наш старый знакомый А.Иркутов из газеты «Безбожник», реплику которого о дне, проведенном в покоях патриарха, мы приводили выше.

На раз в своей статейке «Живой труп» Иркутов дает столь же тенденциоpye. и пропитанную ненавистью, острую и потому не лишенную интер'. совку Совещания.

«Евдоким, председательствующий на Совещании, — живой символ обновленчества. Он с гордостью носит белый клобук с бриллиантовым крестом, важно подставляет руки для поцелуев и уезжает с заседаний на лихаче. Все как раньше! Председательствуя, неимоверно актерствует, подпускает слезу. Битых шестнадцать минут стараюсь вытянуть из него что-нибудь определенное. Куда там! Ни да, ни нет. В глаза прямо не смотрит. Норовит схватить рукой за плечо (у Тихона та же привычка).

— Как вы полагаете, тихоновшина умерла?

— Да� да� конечно�

— Но тихоновщина сильна?

— Несомненно… да… да…

— Ваше совещание будет иметь большое значение?

— О да.

— Но все-таки не решит дела?

— Разумеется.

Что «да», что «разумеется» — никак не поймешь. Петр Сибирский. Высокий крепкий мужик с умным и хитрым кресть янским лицом. Широкоплечий, здоровый, как бык. Ему бы землю пахат Во время заседания поглядывает в сторону представителей печати и пол мигивая, улыбается нам. Особенно ехидны и часты его улыбочки во воемя «ученого» трактата Введенского. Когда я его расспрашиваю, встречаю полную готовность и определенные ответы. Нет. В совещание он не верит Никакого толка! Да, тихоновщина сильна. Особенно в массах. Обновленцы сделали здесь большую ошибку. Они поставили ставку на белых попов Зря. Они в Сибири сразу построили все на «мирянах». А в общем он здесь так — для виду. Не обновленец он и не тихоновец. Просто хороший, хозяйственный мужик. Крепко держится за свою богатую маслом и мясом, широкую, привольную Сибирь.

Миряне.

Спор идет горячий. Толпа попов окружила двух мирян. Одного старого, лысого, с лицом почечника, другого — молодого, зло посматривающего на поповские рясы. Спор идет о том, о чем совещание и не говорило вовсе, но что верующее крестьянство интересует крепко. Нужно ли согласие прихода при назначении попа? Старик за то, что нужно. Попы, разумеется, против. Молодой молчит и только посматривает. Аргументы старика простые и умные. Приход должен знать, кого ему дают. А то сунут всякую сволочь.

Спорят горячо, шумно, и вдруг старик не выдерживает:

— Что вы мне тычете — благодать, благодать! Христа вы продали, вот что! Никакой благодати на вас, христопродавцы вы длиннорясые!

Попы, как стая воронья, разлетаются во все стороны. Старик посылает им вслед нелестные словечки, а молодой, до сих пор молчавший, совершенно неожиданно прибавляет:

— Да что там! Только одна есть власть советская, только советская. — И злые глаза его пронизывают чернорясников, отлично понимающих всю уместность, на первый взгляд, неуместной фразы.

По последнему слову техники.

Был в порядке дня Великого Совещания вопрос о борьбе с неверием. Под таким названием значится официальный доклад епископа Введенского, и думалось, что посвящен этот доклад будет безбожным агитаторам, коммунистам, комсомольцам и методам борьбы с ними. Но не так склалось, як годилось. О коммунистах и комсомольцах, равно как и об антирелигиозной пропаганде осторожный епископ-обновленец предпочел помолчать. Его трехчасовой доклад был посвящен тому, как научным путем, с помощью математики, астрономии и медицины можно доказать существование Бога и историчность Иисуса. Наполнившие зал попы с величайшим вниманием ловили каждое слово докладчика и усердно записывали почти весь доклад целиком. Они, против которых выступают до зубов вооруженные знанием лектора и докладчики, они, для которых наука — могила, учились искусству передергивать, подтасовывать и фальсифицировать научные истины в своих поповских интересах.

Епископ Введенский.

Странный вид у этого человека. Высокого роста, какой-то несуразный развинченный весь, с нервно подергивающимся лицом. Гладко выбрит. Едва заметная крохотная остренькая бородка и черные квадратики на месте усов. Волосы коротко острижены и кокетливо взбиты сбоку. Белая ряса болтается на нем, как на вешалке, а из-под рясы кокетливо выглядывают острые носки модных белых туфель и франтоватые, наутюженные, «со складкой» синие брюки. Вместо огромной панагии у него на золотой цепочке изящный медальончик.

Говорит, как хороший актер в сильной драматической пьесе. То возвышает голос до крика, то понижает его до шепота. В нужные моменты подпускает слезу. Порой доходит до истерики, порой долго, долго молчит, закатывая глаза к небу, прикрывая лоб рукой. Во все время доклада руки его в широких рукавах рясы ни одной секунды не остаются без движения. Они мечутся вокруг туловища, описывают встречающиеся и расходящиеся круги, взмывают над головой, вытягиваются по направлению к залу. Словом, епископ Введенский учит не только рассказом, но и показом.

Его научный багаж, несомненно, обширен. Епископ Введенский — человек с высшим образованием. Епископ Введенский говорит на нескольких европейских языках. Епископ Введенский читал массу книг и обладает недюжинными познаниями в философии, математике и медицине…

(Далее следует целый абзац грубой ругани Иркутова по адресу А.И.Введенского, который мы, по чувству элементарной брезгливости, опускаем. — Авт.)

Когда епископ кончил, попы чествовали его как нового апостола. Поднесли ему титул доктора богословия, просили его открыть для попов школу, выразили пожелание напечатать и распространить епископскую галиматью. А Введенский, человек с высшим образованием, знающий несколько иностранных языков, сведущий в философии, математике, астрономии, медицине, ответил буквально следующее: Я одно скажу, отцы и братие. Когда я предстану на Страшном Суде — а все там будем — то скажу Богу: может, я был самым ничтожным из творений Твоих, но я любил Тебя, о Господи!»

Это после трехчасового доклада с математическими формулами и выдержками из сочинений европейских писателей. Вот уж подлинно сумасшедший дом». (Безбожник, № 23–24, с. 6–7.)

В действительности на Совещании происходило следующее: в первый день своей работы, по сложившемуся уже шаблону, Совещание приняло приветствие Советскому правительству. Так как это приветствие было написано Евдокимом, то оно отличалось особо высокопарным и напыщенным стилем.

«Великое Всероссийское Предсоборное Совещание Православной Российской Церкви, открывая свои работы, обращается к Правительству СССР со словами привета, чувствуя в этом моральную потребность, особо усугубляемую ныне открытым признанием Правительства СССР Вселенским патриархом Григорием VII.

Скованная по рукам и ногам гнетом царизма, Русская Православная Церковь лишь Октябрьской Революцией возвращена в родную стихию свободного развития, которой была лишена многие века. Декрет об отделении церкви от государства дал юридическую и фактическую возможность стоящей на почве безусловной лояльности Церкви создать новые формы жизни Церкви, сохраняя свою вечную сущность. Перед Совещанием стоят многие весьма сложные проблемы. Одной из главнейших является полное и безусловное отмежевание от Тихона и контрреволюции, опасных для правильного развития подлинной христианской работы Церкви.

Православная Церковь, еще на Соборе 1923 года безусловно и окончательно разорвавшая связь со всякими видами реакции (религиозной и политической), никогда не сойдет с этого единственно правильного и канонами Церкви предуказанного пути чисто религиозного своего развития.

Великое Российское Предсоборное Совещание отмечает перед церковно-общественным русским и зарубежным миром, что всему этому оно обязано великим принципам советской государственности, предоставившей впервые за всю Русскую историю действительную свободу совести. Поэтому с глубоким удовлетворением Великое Всероссийское Предсоборное Совещание приветствует Рабоче-Крестьянскую власть трудящихся, единственную во всем мире подлинно давшую своим великим декретом об отделении церкви от государства, планомерно и твердо проводимым в жизнь, ту свободу, которой не имела Церковь при изжитом самодержавии».