«Если бы патриарху тогда не отсоветовали принять Красницкого, раскола, может быть, и не было бы», — сказал в разговоре со мной Н.Ф.Колчицкий летом 1943 года.

Действительно не было бы?

Нет, был бы. Был бы, потому что настоящей причиной раскола была бы не борьба за власть, не те или иные личности, стоящие у кормила церкви, а этические принципы.

Народ русский бесконечно мягок и долготерпелив, он может простить и прощает многое. Не простил он одного: грязных методов — предательства и вероломства.

«Всякий грех простит Господь, но иудов грех не прощается!» Печальной иллюстрацией Божественного Правосудия является дальнейшая жизнь Красницкого, о которой кратко расскажем здесь.

После прибытия в Ленинград о. Владимир вновь водворился в Князь-Владимирском соборе. Храм посещался так мало, что Красницкому пришлось обходиться без диакона и даже без псаломщика (Шестопсалмие читали прихожане); ввиду отсутствия отопления Красницкий должен был оборудовать под богослужение подсобное помещение. В соборе служили только по воскресеньям.

К чести Красницкого надо сказать, что он никогда не прекращал проповеди: три раза в неделю в пономарке после вечерни устанавливались скамьи, сам Красницкий садился за небольшой столик. Начиналась духовная беседа (нечто вроде урока Закона Божия). Беседы всегда были интересными и насыщенными материалом. После беседы Красницкий всегда охотно отвечал на вопросы.

Для «кормления» Красницкому была дана часовня у Гостиного двора которая посещалась многочисленными богомольцами (при ней было два монаха), и Серафимовское кладбище в Новой деревне. Эти три храма (Князь-Владимирский собор, Серафимовское кладбище и Спасская часовня) считались принадлежащими к группе «Живая Церковь». Изредка в соборе служил архиепископ Иоанн Альбинский, получавший от Красницкого 200 рублей в месяц.

В 1925 году Красницкий принял участие в редактировании «Переписки Николая и Александры Романовых». Красницкий составил указатель имен лиц духовного звания, упоминавшихся в переписке, с их краткой биографией.

В 1926 году Красницкого постиг новый удар: ввиду аварийного состояния (храм не ремонтировался с 1914 года) был закрыт Князь-Владимирский собор (вскоре он был передан староцерковникам). В распоряжение Красницкого был передан небольшой храм св. Иоанна Милостивого по Геслеровской улице (раньше это была церковь при богадельне).

Водворение там Красницкого ознаменовалось грандиозным скандалом: народ упорно не допускал Красницкого в храм: его выталкивали из церкви, выволакивали за полы. Не обошлось без вмешательства милиции. Он служил в этом храме в течение 4 лет, а в 1931 году храм также пришел в аварийное состояние и был закрыт (в церкви рухнул потолок). Одновременно была закрыта Спасская часовня на Невском проспекте (в это время власти перестали делать особое различие между церковными течениями).

Последние пять лет своей жизни Владимир Димитриевич провел в качестве единственного священника на Серафимовском кладбище. Каждый день в 6 часов утра он отправлялся на кладбище, служил литургию, а затем в епитрахили, с книжкой в руках, усаживался за ящик (а летом — на кладбищенском дворе) и ждал приглашений на «могилки» — служить панихиды.

Он охотно беседовал в это время с людьми — пережитое заставило его многое переоценить. Неизменным осталось лишь его отрицательное отношение к обновленчеству. О митрополите Сергии он говорил, наоборот, с

теплым сочувствием. Теперь он, видимо, был готов придти к православной церкви, но уже не с «блоком», а с искренним сердечным покаянием.

Он умер в марте 1936 года, когда в Ленинграде стояла сырая промозглая весна и в городе свирепствовала эпидемия гриппа. Как верный часовой, он остался на своем посту: уже будучи больным, он неизменно дежурил при церкви (не будучи в состоянии сидеть, он лежал в сторожке, однако тотчас же вставал, как только приносили покойника). Вскоре он тяжело занемог. Врачи констатировали воспаление легких, и он умер в кругу своей семьи, причастившись Святых Тайн. Перед смертью он громко и проникновенно молил Бога простить ему его грехи и соединить русскую церковь, а также призывал Божие благословение на свою, горячо им любимую семью.

Он похоронен у церкви Серафимовского кладбища, рядом со своей самой верной прихожанкой (один из авторов знал ее как Лизу — фамилии не помню).

На могильном кресте надпись: «Протопресвитеру Владимиру Димит-риевичу Красницкому — стойкому борцу за дело Христа Спасителя»[56].

О 1924 годе принято говорить в марксистской литературе как о годе, когда началась стабилизация капитализма.

На самом деле это год мировой стабилизации: всюду и везде входило в свои берега взбаламученное войной и революцией море. Устанавливалась мирная жизнь и в Советском Союзе.

Смерть В.И.Ленина, которой открылся 1924 год, — это один из тех символов, которыми так богата история. Смертью великого революционного вождя величайшей революции из всех, какие знал мир, начинается послереволюционная эра в развитии Советского государства.

Смерть В. И. Ленина была воспринята миллионами людей как символическое завершение эпохи «бури и натиска».

Время,

ленинские лозунги

развихрь!

Нам ли

растекаться

слезною лужею. Ленин

и теперь живее

всех живых, Наша

сила,

знанье

и оружие, —

полемизируя с «маловерами», утверждал В. Маяковский.

Откликнулись на смерть Ленина и все религиозные течения того времени. Колоритное послание Священного Синода М.И.Калинину по поводу смерти Ленина, написанное рукой митрополита Евдокима, было напечатано на видном месте в «Известиях».

«Священный Синод Российской Православной Церкви выражает Вам свое искреннее сочувствие по случаю смерти великого освободителя нашего народа из царства векового насилия и гнета, на пути полной свободы и самоустроения, — говорилось в послании. — Да живет же непрерывно в сердцах оставшихся светлый образ великого борца́и страдальца за свободу угнетенных, за идеи всеобщего подлинного братства, и ярко светит всем в борьбе за достижение полного счастья людей на земле. Мы знаем, что его крепко любил народ. Пусть могила эта породит миллионы новых Лениных и соединит всех в единую, братскую, никем не одолимую семью. И грядущие века да не изгладят из памяти народной дорогу к могиле — колыбели свободы всего человечества. Великие покойники часто в течение веков говорят уму и сердцу оставшихся больше, чем живые. Да будет же и эта, отныне безмолвная могила неумолкаемой трибуной из рода в род для всех, кто желает себе счастья.

Вечная память и вечный покой твоей многострадальной доброй и христианской душе.

Председатель Синода митрополит Евдоким». (Известия ВЦИК, 1924, 25 января, № 20.)

В противоположность этому цветистому и многословному посланию (искренность которого трудно гарантировать — чего стоит попытка объявить убежденного атеиста обладателем «христианской» души) другие соболезнования более кратки и звучат более искренно.

«Объединение верующих Союза Церковного Возрождения почтительно склоняется перед широтой социальной идеи, воплощенной в жизнь почившим Владимиром Ильичом, — писал Антонин, — и соболезнует неожиданной остановке сердца, которое билось за трудящихся бедняков.

Председатель СЦВ епископ Антонин». (Там же.)

Достаточно сравнить два вышеприведенных документа, чтобы стала ясна разница между поверхностными фразерами из Троицкого подворья и суровым бунтарем Антонином.

Интересно также послание сектантов, движение которых приобретает в это время широкий размах. Приводим его здесь полностью.

«Во Всероссийский Центральный Комитет тов. Смидовичу

Коллегия Всероссийского Союза баптистов, от лица миллионов трудящихся, входящих в Союз, выражает свою глубочайшую скорбь в сознании тяжелой утраты, понесенной со смертью Владимира Ильича, которого русские сектанты, угнетавшиеся царями и попами, чтут как великого борца за славные достижения, в числе которых им особенно ценна религио ная свобода.