Такое же всенародное покаяние он принес в день памяти св. великомученицы Варвары, после ранней обедни во Владимирском храме, что на улице Владимирской, и после поздней — в Леушинском подворье, что на ул. Бассейной.

Завершающее свое покаяние он принес в Кафедральном соборе г. Луги перед всем духовенством и верующими.

Принятый в лоно православной Церкви в сане епископа, он остался на покое в Луге».

Таким образом, за два месяца епископ Мануил одержал полный триумф над обновленчеством.

«Если бы мы знали, что ты так активно будешь против нас действовать, ни за что не допустили бы тебя в Петроград», — заметил однажды епископу Мануилу случайно встретившийся с ним А.И.Боярский — его давний товарищ по Совету Братств.

За 144 дня пребывания епископа Мануила в Петрограде им была воссоздана сильная православная епархия, и Питер перестал быть цитаделью обновленчества: из 115 обновленческих храмов 83 прихода перешли в ведение патриарха.

Вслед за Александро-Невской Лаврой перешел к патриарху (в январе 1924 года) Новодевичий монастырь. В православие перешли почти все храмы центральной части города, все храмы села Смоленского, Московс-ко-Нарвского района и Выборгской стороны.

Как мы выше указывали, особенно велики были успехи «мануилов-тцины» в заводских, фабричных районах, в районах, населенных питерской беднотой. Чтобы не быть голословными, приведем следующие данные: районе Лиговки (окраинной части города, в которой ютилась питерская беднота, интеллигенция и сколько-нибудь состоятельная часть населения здесь не селилась, так как эта часть города пользовалась одиозной репутацией) все храмы были патриаршими: Волкове кладбище, храм Иоанна Предтечи, Пекинское подворье, Покровская церковь на Боровой улице. К патриарху перешел храм Милующей Божией Матери в Галерной Гавани (сплошь рабочем районе, где не было буквально ни одного интеллигента и ни одного буржуа).

Интересно проследить расположение храмов на Васильевском острове: в передней части Васильевского острова, где очень многочисленна была интеллигенция, ввиду близости Университета, и буржуазная прослойка (Андреевский рынок), все храмы были обновленческими (церковь Великомученицы Екатерины, церковь Благовещения Пресвятой Богородицы и Андреевский собор).

Цитаделью тихоновцев было Киевское подворье (15-я Линия) — храм, который помещался в той части Васильевского острова, которая была населена почти исключительно рабочими.

Подобное же явление можно было наблюдать на Петроградской стороне.

Храмы, прилегающие к Большому проспекту, населенному в основном буржуазной интеллигенцией, были обновленческими: Князь-Владимирский собор, Введенская, Матфеевская церкви; храмы, прилегающие к Малому проспекту и к Петровскому острову, населенным рабочим людом, перешли к тихоновцам: храм Спаса на Колтовской, церкви Алексия Бо-жия человека и Иоанна Милостивого, Иоанновский монастырь.

Таким образом, по своему социальному составу «мануиловщина» была народным движением. Так же, как в крохотном братстве иеромонаха Мануила, в этом большом движении, в масштабах мирового города, доминирующую роль играли кухарки, мелкие служащие, низкооплачиваемые слои рабочего класса. Это было в основном пролетарско-мелкобуржуазное движение.

В деревне же это движение поддерживало крестьянство (середняц-ко-бедняцкие слои в первую очередь).

Что касается тогдашней интеллигенции и нэповской буржуазии, то они брезгливо сторонились от этого «простонародного» движения, возглавляемого фанатичным монахом, им был больше по сердцу блестящий оратор со своими проповедями в декадентском вкусе с Захариевской улицы и научные изыскания А. И. Боярского. Конечно, не следует упрощать: к «мануиловщине» примыкали и интеллигенты, и даже аристократы. Однако отнюдь не они играли в ней доминирующую роль.

Здесь уместно будет поставить вопрос и о политических тенденциях «мануиловщины». Ее противники любили представлять петроградское движение как глубоко реакционное и даже черносотенное. Однако уже самый социальный состав этого движения говорит против этого утверждения Конечно, в составе движения было немало лиц, известных своими крайне реакционными убеждениями (к их числу принадлежал, между прочим протоиерей о. Павел Лахотский, имя которого упоминалось выше). Этого никак нельзя сказать о самом епископе Мануиле: человек живого темперамента, близкий к народу, епископ Мануил и до революции был своеобразным религиозным бунтарем — врагом рутины и бюрократизма; он, в частности, никогда не был сторонником монархического строя, и в дальнейшем «настоящие» солидные консервативные иерархи типа митрополита Серафима (Чичагова) смошели на него скептически и недоверчиво. В обновленчестве епископа Мануила отталкивала не политическая прогрессивность а беспринципное сикофантство и моральное вырождение (Сикофантами в комедиях Аристофана называются доносчики). Епископ Мануил хотел видеть русскую церковь свободной, независимой, чистой в свободной социалистической России. (Все это, разумеется, наши предположения — о мнениях епископа Мануила на этот счет мы ничего не знаем.)

Епископ Мануил понимал, что путь к истинному духовному обновлению церкви лежит через всенародное движение, и сам он был в течение 144 дней главой великого религиозно-народного движения.

Между тем с января 1924 года над головой епископа Мануила начали сгущаться темные тучи.

Январь 1924 года характеризуется стабилизацией обновленчества в Питере. На смену владыке Артемию, никогда не пользовавшемуся популярностью, из Москвы прибыл маститый иерарх Вениамин Муратовский, назначенный митрополитом Петроградским. Тотчас после его прибытия В.Д.Красницкий был изгнан из Казанского собора, и обновленческая епархия официально была восстановлена.

13 января 1924 года последовало разъяснение петроградского прокурора с категорическим запрещением поминать патриарха. Циркуляр заканчивался угрозой в адрес тихоновцев.

В это время на всей территории Петроградской области открыто поминали имя патриарха; циркуляр петроградского прокурора означал начало наступления на «мануиловщину».

Как сообщала «Красная газета», после издания циркуляра среди староцерковников обозначились следующие три течения:

1. Поминали Святейшего патриарха Московского и всея Руси (без имени).

2. Продолжали поминать патриарха Тихона, с полным именем и титулом.

3. Поминали одного епископа Мануила.

«Красная газета» выражала надежду на то, что церкви Владимирская, Покровская и Борисоглебская, лишь недавно присоединившиеся к патриарху, отойдут теперь к обновленцам. (Красная газета, 1924, 14 января.)

В это время был досрочно освобожден отбывавший в течение полутора лет наказание в ленинградской тюрьме епископ Ладожский Венедикт Плотников). Это неожиданное освобождение епископа Венедикта, видимо, имело целью парализовать влияние епископа Мануила, на которого смотрели в это время на Гороховой улице как на главную опасность.

«Среди тихоновских епископов происходят раздоры на почве борьбы за первенство», — торжествующе сообщала «Красная газета», возможно несколько преждевременно, принимая желаемое за действительное.

«Епископ Венедикт недоволен епископом Мануилом и отвергает старшинство последнего. Дабы предупредить эти раздоры, б. патриарх Тихон решил назначить митрополитом Ленинградским митрополита Серафима (Чичагова), бывшего полковника конного полка».

(Красная газета, 1924, 5 февраля, вечерний выпуск, с. 2.)

В конце января епископ Мануил прибыл в Москву и явился к Тучкову для переговоров о делах Ленинградской епархии.

— С такими архиереями, как вы, не разговаривают, таких архиереев к стенке ставят, — перебил его на первом же слове Тучков.

— Вы это сознательно говорите? — спросил его епископ Мануил.

— Да.

— В таком случае, мне с вами не о чем разговаривать, — сказал епископ Мануил и вышел из кабинета. Перейдя через дорогу, он прошел затем в Наркомат юстиции, который помещался тогда с другой стороны Лубянки, и принес официальную жалобу на ГПУ. Красиков, работник Наркомата, заведовавший церковными делами, внимательно выслушал владыку, успокоил, поблагодарил за то, что тот обратился в Наркомат, и обещал принять меры.