– Звездочка моя, пошли, – произнес он с легким акцентом, его голос звучал как звучит мягкий шепот в ночи, уносящий тебя в мир мечтаний.

Женщина медленно пошла вперед, словно магнетически притянутая к этому незнакомцу. Ее сердце билось так быстро, что она почти могла услышать его стук. Ступая ближе, она почувствовала, как его взгляд устремлен на нее, словно он видел что-то в ней, что она сама еще не заметила.

Подойдя к нему, Мираи чувствовала себя как на грани чего-то нового и неизведанного. Мужчина взял ее за руку, его кожа казалась теплой и успокаивающей. Они вместе зашли в комнату, где воздух наполнился таинственностью и ожиданием, словно в комнате стояла аура возможностей и загадок.

Мужчина подошел к аппарату, который вызывал восхищение у Мираи. Этот звуковой механизм, собранный из деревянного корпуса, вертушки для виниловых пластинок, звукоснимателя и резонирующего горна, выглядел как из другой эпохи. Мираи вспоминала, как он назывался: "Гитрофон? Гаммафон? Голософон?" Потом ей пришло в голову: "Граммофон!"

Этот аппарат, который она видела лишь в исторических фильмах и музеях своего времени, принес ей ощущение возвращения в прошлое. В ее 25 веке граммофоны стали редкостью, их чаще встречали как коллекционные предметы или уникальные аудиоустройства, нежели как повседневные музыкальные инструменты.

Мужчина включил граммофон, и магия звука окутала всю комнату. Музыка потекла по воздуху, наполняя его теплом и мелодичностью. Звук создавался путем воспроизведения вибраций, вызванных прохождением иглы по грампластинке, и усиливался через горн. Уши Мираи ощутили музыку так, словно каждая нота была прикосновением к ее душе, а ноги начали двигаться в такт, словно сами собой.

– Это так… живо,– прошептала Мираи, слушая звуки, которые казались ей чем-то из рода чудес. Она не могла устоять перед соблазном и начала двигаться в такт мелодии, словно забывая обо всем, что было вокруг, погружаясь полностью в музыку и момент.

Мужчина был одет в кимоно, которое своими приглушенными цветами и скромными узорами отражало традиционный японский стиль и элегантность. Кимоно обернутое поясом – оби, было сделано из льна, придавая его облику еще большую изысканность. На его ногах были хакаму, широкие штаны, и обувь в стиле гэта, которую Мираи давно не видела, если вообще когда-либо видела. Это была традиционная японская обувь с деревянной подошвой и верхом из кожи, надеваемая с помощью ремешков, обеспечивающих устойчивость и комфорт.

В его черных волосах, коротко стриженных, можно было увидеть легкие отблески света, словно они были загадкой, скрывающей множество секретов. Карие глаза сверкали, испуская тепло и мудрость, а его короткие, тонкие усики придавали его лицу еще больше характера и шарма.

Мужчина подошел к Мираи и протянул ей свою руку, словно приглашая ее на танец в этом волшебном мире звуков и эмоций.

– Позвольте мне провести вас в этот мир музыки и волшебства, – сказал он, его голос звучал так спокойно и уверенно, словно он знал, что следующий шаг будет именно таким, каким нужно.

– Звездочка моя, – мягко произнес мужчина, его слова звучали как приглашение в мир, где время останавливается на мгновение, а музыка становится единственным реальным существованием. Его рука, протянутая к ней, казалась надежной опорой в этом потоке чувств и эмоций.

Мираи взяла его за руку, ощущая, как тепло и сила его прикосновения заполняют ее внутренний мир. Этот момент был как мост, соединяющий ее с прошлым и будущим, с ее корнями и тем, что еще предстоит.

"Наверное, это мой прапра-много-раз-прадед. Муж Како," – мелькнула мысль в голове Мираи, словно ключ, открывающий дверь к тайнам семейной истории, спрятанным глубоко в прошлом.

Мираи и ее молодой прадед закружились в танце под ритмичные звуки граммофона, словно двигаясь в гармонии с музыкой и временем. Шаги были легкими и уверенными, словно они танцевали в этом мире не впервые, а каждое движение было словно вдохновлено самой жизнью.

– А он хорошо танцует, – пронеслась мысль в уме Мираи, она наблюдала за своим прадедом, ощущая гордость и тепло, наполняющие ее сердце. Этот момент был как прикосновение к корням своего происхождения, к тому, что делает ее тем, кем она есть.

Музыка замерла, как будто волшебство закончилось, и реальность вернулась в комнату. Мираи, словно пробуждаясь от грезы, по инерции обратилась к искусственному интеллекту, забыв на мгновение, что находится не в своем собственном времени.

– Рени, музыка, – произнесла она, словно привычка взяла верх над реальностью, заставив ее заметить свое нелепое заблуждение.

– Кто? – спросил муж, его брови слегка поднялись, выражая недоумение.

– Я говорю… любовь, музыка, романтика, – спешно выкручиваясь, Мираи попыталась придать своим словам смысл, который имело бы значение в этом времени и месте.

Мираи внутренне рылась в памяти, пытаясь вспомнить имя своего прадеда. Но чем дольше она себя в этом мире ощущала, тем сильнее осознавала, что забыла спросить у своей прабабушки, как звали ее прадеда в этой суматохе, когда они менялись местами.

И сама Мираи поняла, что не знает имени своего прадеда. Слишком много времени и расстояний лежали между ними, чтобы это запомнить. Но, несмотря на это, каждое мгновение, проведенное с ним казалось для нее невероятно ценным и запоминающимся, словно отпечаток времени, который она никогда не забудет.

– Дорогая, ты никогда так со мной не говорила, – поразился муж, его голос дрожал от удивления и беспокойства.

– Ты, должно быть, заболела? – спросил он, взволнованно.

Мираи покачала головой, ее темные волосы рассыпались по плечам. “Нет, милый”, – прошептала она.

Он осторожно положил руку на ее лоб, его прикосновение было нежным и взволнованным.

– Но ты вся горишь! – воскликнул он, – Иди в постель, я позову Хану, чтобы она заварила тебе травяной отвар от простуды.

Мираи вышла из кабинета своего прадеда и направилась в нисес Како, так называли комнату для сна. Она чувствовала себя хорошо, только уставшее, после временного перехода.

“Неужели у меня и правда простуда?” – подумала она про себя. “О, как я хотела бы, чтобы здесь был Рени. Он бы точно все определил и сказал бы мне”.

Но, увы, искусственный интеллект появится только через 100 лет, в 21 веке. Мираи вздохнула и легла на татами Како, завернувшись в одеяло. Она закрыла глаза и попыталась расслабиться, но ее мысли не давали ей покоя.

– Рени, мне так тебя не хватает, – прошептала она. – Ты бы знал, что со мной происходит.

В комнату зашла Ханна, неся на подносе стакан с отваром из трав и градусник.

– Госпожа Фурусато, – сказала она, протягивая градусник, – вам нужно смерить температуру.

Мираи взяла градусник в руки. Ртутные термометры в 1918 году обычно были стеклянными приборами с длинным узким стеклянным корпусом, заполненным ртутью, и шкалой измерений на стекле. Она повертела его в руках, впервые увидев такой прибор. В 25 веке температуру мерил искусственный интеллект.

Видя замешательство своей хозяйки, Ханна сказала:

– Вам нужно его встряхнуть и поставить под мышку, вот этой стороной, – показала она.

– Спасибо, – сказала Мираи и сделала все, как подсказала ей Ханна.

Ханна наблюдала за ней, ее глаза выражали сочувствие и заботу.

Она сидела неподвижно, держа градусник подмышкой. Ей было интересно наблюдать за тем, как ртуть медленно поднимается по шкале.

Время казалось, течет так долго, и ожидание было таким долгим. Но наконец, Ханна сказала:

– Госпожа Фурусато, вы можете вытащить градусник.

Она протянула руку. Мираи вытащила градусник и подала его Ханне.

– Тридцать шесть и пять, – произнесла удивленно женщина. – Но почему вы горячая? – потрогав лоб хозяйки, удивилась Ханна.

Мираи пожала плечами. Она знала почему: это была адаптация организма к другой эпохе, климату и экологии. Но разве она могла сказать это Ханне? Она вряд ли бы поверила. Показать ей сотовый телефон? Нет, лучше пусть все думают, что она Како. А то мало ли какая будет реакция, да и вопросов возникнет много, в том числе и о том, где Како.