Я просыпаюсь от прерывистого писка. В глаза будто насыпали песка, в горле пересохло. Будильник вытащил меня из другого кошмара, из номера того отеля.

Я отключаю будильник, но вибрация продолжается: мозг как будто трясется в черепной коробке. Я издаю стон: как можно было сделать такую глупость? Я всегда ложусь рано, если у меня утром погружение. Зачем только я пила то шампанское? И пиво во «Франжипани»? И все остальное на «Полнолуние-пати», что бы это ни было…

Но я знаю ответы на все эти вопросы. Я наклеила на лицо свою самую лучезарную улыбку, старалась быть максимально веселой и не хотела, чтобы кто-нибудь заподозрил, что на самом деле меня что-то тревожит.

Я пыталась выбросить из головы все, что случилось вчера: конверт с угрозами, странный разговор с Ариэлем, учеником из моей дайвинг-группы. И, кажется, все купились. Кроме Брук. Несколько раз я замечала, что она бросает на меня обеспокоенные взгляды. Я заверила ее, что все нормально: я же только что обручилась, я на седьмом небе от счастья! Но я никак не могла избавиться от ощущения, что за мной наблюдают. Как вчера, когда я уезжала из дома. И могу поклясться, что слышала в джунглях за дорогой у «Франжипани» какой-то шорох. Но, сколько бы я ни пялилась в темноту на деревья, все было тихо.

Я встряхиваю головой, чтобы отогнать воспоминание, и морщусь от внезапной боли.

Хотелось бы мне списать свое состояние исключительно на алкоголь, но я знаю, что дело не только в нем.

Потихоньку, чтобы не разбудить Логана, я тянусь к прикроватной тумбочке. Шарю по ней, пока пальцы не натыкаются на картонную коробочку, заваленную старыми гигиеничками и недочитанными книгами в мягкой обложке. Я вытаскиваю упаковку маленьких белых таблеток, которую спрятала здесь вчера, и меня накрывает стыдом вперемешку с угрызениями совести.

Я обещала себе, что больше не буду их принимать. Но это было до вчерашнего дня. Я осторожно несу коробочку в ванную и, лопнув тонкую фольгу, выдавливаю из блистера одну таблетку. Я даже не наливаю себе воды, а просто кладу «Ксанакс» на язык и набираю столько слюны, чтобы хватило проглотить таблетку. Ее скругленные края царапают горло, и я сглатываю несколько раз, чтобы она точно проскользнула вниз.

Я не протянула и двух недель. Таблетки стали чем-то вроде утешения, когда что-то идет не так, способом заглушить лишние звуки. Я впервые прибегла к ним три года назад, чтобы отстраниться от шумихи в медиа и от всего мира, который ложка за ложкой пожирал все, что писала обо мне желтая пресса. Я не хотела их принимать, особенно учитывая все произошедшее, но врачи уверили меня, что в правильных дозах они помогут. И они помогли.

Я думала, что больше они мне не понадобятся, но ошиблась. Три недели назад я купила знакомую коробочку в одной из аптек Кумвита, где рецептурные препараты продают грузовиками, чтобы удовлетворить спрос всего потока туристов. На этот раз мне нужно было забыть увиденное и поверить, что моя жизнь все еще идет по намеченному плану.

Но вчера я сделала глупость. Знала же, что не надо мешать «Ксанакс» с алкоголем. Теперь расплачиваюсь. Пытаюсь вспомнить, как прошло «Полнолуние-пати», но все, что было после «Франжипани», заволокло туманом. Я силюсь восстановить события: что мы делали на пляже, как я добралась домой… Но в памяти всплывает всего несколько картинок, как на испорченной кинопленке: отдельные кусочки, из которых не составишь целое. Песок между пальцев; жар пламени, которое крутят стоящие слишком близко фаерщики, щекочет мне кожу; мешанина тел в неоновой краске, раскинутые руки, которые отчаянно ищут близости; я открываю дверь нашего дома, в кармане у меня что-то тяжелое; слышу женский голос. Он обрушивается на меня как удар кулака. Женщина не то чтобы кричит, но говорит твердо: «Нет». И снова: «Нет, нет, нет!»

Это что, я? Или кто-то другой? Брук? Грета?

Я снова качаю головой и с радостью обнаруживаю, что теперь она болит чуточку меньше.

Я возвращаюсь в спальню, натягиваю закрытый купальник и убираю волосы в небрежный пучок, и все это время мне не дает покоя один вопрос. Что было у меня в кармане вчера вечером?

Я подбираю валяющиеся на полу шорты и проверяю карманы, но они пусты. Быстрым взглядом обшариваю все поверхности в спальне, но не вижу ничего необычного. Снимаю с пальца кольцо, кладу в красную коробочку и какое-то время стою у прикроватной тумбочки, сжимая в руке упаковку «Ксанакса». Потом задвигаю ящик и запихиваю «Ксанакс» в рюкзак.

Я стою у кровати и смотрю на Логана. Он все еще спит, его лицо в обрамлении каштановых кудрей походит на ангельское, покрытые татуировками руки тянутся к моей стороне кровати, как будто ко мне. Мне вдруг хочется разбудить его, все рассказать, ощутить его объятия. Но я не могу. Ведь тогда придется признаться, что все эти годы я врала ему о том, кто я такая. Он ни за что меня не простит.

Поэтому я стою и несколько минут прислушиваюсь к его глубокому дыханию. И в конце концов наклоняюсь осторожно поцеловать его в щеку. Его веки дрогнули, но он не проснулся.

– Ох, подруга, скажи, что у тебя есть «Берокка».

В Центре дайвинга Даг валяется на столе, на нем та же одежда, что и вчера. Он вроде бы ведет себя как обычно – я-то видела Дага с похмелья не раз и не два, – значит, вчера я не сделала и не сказала ничего ужасного, убеждаю я себя, хотя не до конца верю в это.

– Уф-ф, хорошо, что у нас тут нет открытого огня, – я шутливо машу рукой перед носом. – От твоего перегара мог бы весь остров взорваться. «Берокки» у меня, увы, нет, зато есть вот что. – Я бросаю ему «Пауэрэйд», который купила по дороге. Ему он, судя по всему, нужен больше.

Пока Даг заглатывает энергетик, я готовлю баллоны и жилеты-компенсаторы, которые помогут поддерживать глубину погружения. Я подбираю размеры, когда звенит колокольчик над входной дверью. В Центр вваливается Нил, темные очки он даже не снимает.

– Ты, видимо, тоже не в лучшей форме, – говорю я. Взгляд у него опущен, и, учитывая, что обычно Нил полон энтузиазма и сыплет шутками еще до того, как успеет поздороваться, сегодня он появился очень тихо.

– Определенно, – отвечает он сухо, и я не решаюсь развивать тему. Моя «похмельная тревога» возвращается с новой силой.

Он присоединяется ко мне и достает из-за баллонов жилеты. Хоть у него сегодня и нет собственной группы, но по расписанию он помогает мне: лишняя пара рук, чтобы все подготовить, убрать и вести лодку.

– Кстати, сегодня вам лучше погружаться сначала в Черепашьей бухте, а у берега – после обеда, – предупреждает Даг.

Я резко поворачиваю голову в его сторону и тут же жалею об этом: в висок врезается волна боли.

– Почему?

Даг бросает взгляд на Нила, которому, кажется, вообще все равно: он даже почти не поднимает головы. Мы всегда делаем первое погружение у берега, а в Черепашьей бухте – после обеда, когда ученики отработают все упражнения. Им обычно нравится поездка на лодке, а еще в бухте больше кораллов и, следовательно, больше живности. Это как награда за то, что они прошли курс.

– У берега сейчас плохая видимость, но днем должно стать получше. А вот в бухте, судя по прогнозу, все нормально, – объясняет Даг.

– Ясно, – говорю я, мысленно издавая стон. Понятно, почему нужно поменять программу, но отклоняться от привычной рутины – последнее, что мне нужно этим утром. Я смотрю на часы: уже пять минут восьмого.

– Ну что, – говорю я Нилу. – Раньше начнем – раньше закончим.

Мы выходим на улицу, и солнце кусает мою кожу. Ариэль и Тамар уже терпеливо ждут. Ариэль пристально смотрит на меня, взгляд у него ясный и непроницаемый, как будто ничего необычного вчера не случилось. Тамар же, кажется, неловко, она чуть улыбается мне и переводит взгляд на море. Я пытаюсь забыть тот странный разговор с Ариэлем, желаю им обоим доброго утра и неуверенно становлюсь перед ними, не зная, что еще сказать, пока Нил приводит в порядок лодку.