– А я разве не сказал? я всего лишь последний кого ты увидишь в жизни.

– Почему, раз никто не разговаривает и не держатся группой, не ест обычной еды. Ты же выглядишь абсолютно нормальным? –бормотал я.

– Вы это мясная туша обеспечивающая нас всем необходимым. Мы приближенные. Скажи ты когда-нибудь о нас слышал.

– Да, я о вас слышал. – чуть не теряя сознания сказал я.

– Но не видел. Вы тупая человеческая масса наши рабы, вы наши игрушки, которыми мы вертим как хотим. Вы это мусор. Мы вас пичкаем таблетками, что бы вы были подконтрольными, а таких как ты и она мы ловим и убиваем, что бы вы не рушили систему. А теперь прошу меня извинить. У меня есть еще дела.

– Льер, я выберусь отсюда и убью тебя. Я убью тебя. И я буду последним, что и кого ты увидишь!.

– До свидания, дорогие мои – со смехом сказал Льер.

Был дан разряд максимальной мощности, я только слышал визг Аны и тишина.

Я не знаю почему и зачем я здесь, я не помню почему я не ел на утро кашу, хотя даже когда опаздывал на работу делал это машинально. Я не знаю почему я нарвался на нее именно тогда в тот вечер. Что с ней произошло? Что же нам делать? Что мне сделать, чтобы помочь ей и выбраться отсюда. Ток перестали подавать практически сразу. Мы рухнули на холодный белый пол обессиленные. Я пытался доползти до нее, но мне не хватало сил. Она лежала обездвижено сопела и плакала, я почуял запах крови.

Мы не можем здесь оставаться, если хотим жить.

На мне до сих пор был этот мешок. Проклятье, если Ана не придет в себя, нам отсюда не выбраться. От лежания на это кафельном, белом и холодном полу мое тело все онемело. Ужасно болела спина и шея. Ану было не слышно. От полученного разряда я даже говорить не мог. Я понимал, что, скорее всего, это последние дни нашей жизни. А все за что? За то, что я по какой-то случайности не ел?

Как бы я снова хотел оказаться в своем доме, где есть только я. Ходить на работу и обратно. Жить как прежде.

– Эй? – через силу сказала Ана.

– Ана, ты очнулась? Ты меня вспомнила?

– Да. Помутнения в памяти бывают после приема этих препаратов.

– Что нам делать, Ана?

– Сидеть и ждать.

– Чего ждать?

– Смерти.

– Как-так- то? Где та авантюристка и воительница? Где идеи? Где тайный замысел?

– Слушай, отстань от меня, я такая же, как ты, обычная девчонка, которая пару дней не ела эту чертову кашу. Я не рецидивист, не террорист, не ополченец. Думаешь, есть какие-то ячейки сопротивления? Есть спецотряд повстанцев, что выведут нас отсюда, перебив тут всех?

– Но…?

– Мы тут одни и другие, как мы открывшие глаза окажутся тут и их будет ждать тоже самое.

– Нельзя так сдаваться, надо что-то придумать.

– Успокойся и жди своей участи. Прости меня, что дала тебе надежду.

– Ты думаешь мы вот так и закончим?

– Да.

Мне было ее не узнать, изо дня в день она другая.

– Ты помнишь, что было вчера? – спросил я.

– Не помню, что происходило, но я помню боль, ужасную боль. А теперь все мое тело в ожогах.

– Ана, а чем ты занималась до этого всего?

– Я жила как все. Работала в парке развлечений оператором детских аттракционов. Странно, но детей никогда не было, я приходила и стояла весь день в ожидании посетителей. Я только сейчас понимаю, что стояла там весь день бездумно, только раз в пол часа пробегая вокруг аттракциона и смотрела, что бы не было поломок. И сейчас осознаю, что это длилось несколько лет, я просто стояла и бегала с натянутой улыбкой.

– А где ты жила? – продолжил я?

– Вблизи Центропарка, из моих окон было отлично видно мостовую на старую пересохшую реку и огромный памятник, сделанный из метеоритного камня. Прекрасный вид мог бы открываться, если бы мы жили в старом обществе.

– А что ты знаешь о старом обществе? – с удивлением спросил я.

– Только то, что помню из рассказов бабушки. Там все было зелено. Мы жили в деревне недалеко от Кракова.

– Да, моя бабушка тоже подобное говорила. – сказал я.

– Так вот, я помню большое количество животных, рогатых с чёрно-белым окрасом, помню, что у нас была собака. Помню других жителей, мужчину, который танцевал прекрасный танец «Яблочко», соседских ребят, которые вечно возились в полях либо пасли животных. Помню молоко и его божественный вкус. Настоящее молоко, а не тот порошок, как сейчас. Бабушка рассказывала мне об отце. Что он военный офицер и потому не появляется дома, говорила он служил на границе с Турцией, рядом со Стамбулом, охраняя границу.

– Прям как мой! – радостно перебил я.

– Дай расскажу. – ответила Ана и продолжила. – Маму я не помню, кажется, что ее и не было. Я помню начало войны. Как с запада на восток полетели самолеты, войска, которые шли по нашим дорогам сначала туда, а потом обратно убегали. Потом, однажды ночью, когда я выбралась на крышу – я увидела огромное количество падающих звезд со всех сторон. Я кричала бабушку, а когда она вышла, она кричала мне скорей спускаться. Я видела ужас в ее глаза. Я спустилась и в один момент со всех сторон увидела вспышки света, настолько яркие, что ночь стала днем, только солнце бушевало на земле, а не в небе. Бабушка принесла меня в подвал, сама пошла за телефоном, видимо, чтобы позвонить отцу. После этого был дикий грохот как при землетрясении и кромешная темнота и тишина. Больше я не видела никого из своих.

– Какая трогательная история – прозвучало в громкоговорителе.

– Отстань ты от нас – крикнула Ана.

– Дорогая, я отстану, когда вы умрете и то не факт.

– Не слушай его. – Сказал ей я

– А что его не слушать, когда он прав.

– Наконец-то вы признаете, что я делаю – снова со смехом прозвучало со стороны мегафона.

– Расскажи мне, каким было твое детство. – попросила Ана.

– Мое детство? Я, как и ты, практически не помню матери, но она была точно. Вот отец пропал. Бабушка говорила, что он погиб на войне недалеко от города Стамбул на фронте, охранявшем переправы через проливы Босфор и Дарданеллы, так же, как и твой, как я уже сказал. Может они даже были знакомы или служили вместе. Мы жили в городе, в Белграде, если быть точным. Я и бабушка всегда были дома. Я помню, что очень любил глазеть в окно, пускай мне и открывался вид на старые панельные дома, еловый лесок и небольшой сквер, но город кипел жизнь. Какие-то компании сидели на скамейках и громко смеялись, за что на них часто кричи разъярённые жители домов вблизи. Часто через сквер гуляли влюбленные, которые крепко держались за руки и целовались при любом удобном случае, в еловой роще жило большое количество птиц, которые пели песни каждое утро. Бабушка редко брала меня на улицу, но, когда я там все – таки оказывался, я игрался во дворе с другими детьми, пока бабушка сидела с другими старушками, я мечтал увидеть отца. А когда вырасту стать военным как он. Вечерами в том же дворе собирались компании и пели песни под гитару. Но потом в одну из ночей я увидел те же летящие звезды и ту же вспышку.

Ана сняла с меня мешок, и я увидел, как по ее лицу катились слезы. Я так хотел ее поцеловать. Если б не эти обстоятельства я бы никогда бы ее не встретил. Она была одновременно лучшем и худшим из того, что случалось в моей жизни. Ничего и никого прекрасней ее я не видел.

– Ребята, вы меня утомили своими слезными историями. – прозвучало в рупоре.

Вспышки я уже не видел. Только резко наступившею темноту и боль. У нас нет плана, нет надежды и нет помощи. Есть только мы друг у друга и, видимо, это и правда наши последние дни. Отчаяние одолевало нас.

Смирение отличный выход уйти из этой жизни.

– Так что это наши последние дни – просила меня Ана.

Я все не мог прийти в себя после последней шоковой терапии. Но мы старались вести диалог. Познать себя и друг друга. Ана, это чудо воплоти. Совсем неважно обращал я раньше внимания на кого- то или нет, но я уверен, что лучше и не встретил никогда. Она была настолько простой, что это завораживало. Я глядел только на нее. Я не думал о себе, все мои мысли были с ней.