А это уже страховка для себя любимого, потому что в распечатках, выданных в клинике Ведищевых, нет никаких упоминаний о посторонних заклинаниях, встроившихся в ауру.

— Признаться, — продолжил Ведищев, — я весьма удивлен, что ваш целитель вообще на это обратил внимание, а госпожа Живетьева не только обнаружила, но и сняла. Не уверен, что мне это было бы по силам, хотя я считаюсь целителем не из последних.

Тут он поскромничал: даже мне было известно, что глава рода Ведищевых считался очень умелым целителем. Тетя Алла иной раз говаривала, что он близок к уровню Живетьевой, пусть она и была чуть более знающей и умелой.

— Благодарю вас, — ровно сказал князь. — Вас отвезут в гостиницу. И да, прошу вас не распространяться о выводах.

Ведищев кивнул и не менее важно, чем не так давно сканировал, направился к выходу. Обиженным он не выглядел, понимал, что теперь хотят переговорить без посторонних. Внутри семьи, так сказать.

— Нам нужно поговорить без свидетелей, Илья, — бросил князь. — Пойдем. Олег Васильевич, в вашем сопровождении мы не нуждаемся.

— Я опекун Ильи и не могу допустить, чтобы ему причинили вред.

— Я стою выше. Олег Васильевич, я понимаю ваше беспокойство, но это внутренние дела нашей семьи.

Одновременно со словами князь столь холодно глянул на Олега, что того прямо-таки приморозило к полу. И тем не менее родственник собрался что-то возразить. Но я предостерегающе покачал головой: сам справлюсь.

— Хорошо, Ваше Сиятельство, я подожду племянника в холле.

Князь небрежно кивнул и пошел по коридору, уверенный, что я следую за ним. Впрочем, у меня выбора особого не было. Обострять отношения — можно сразу отсюда уезжать, а мы только-только обжились.

Не знаю, в чей кабинет мы пришли, но обставлен он был богато, а князь сразу уселся в хозяйское кресло за столом. На стене на уровне головы Шелагина висел его собственный портрет — начальство на Полигоне было верноподданническое и очень льстивое. На портрет князь походил как плохая копия на яркий оригинал: художник старательно выпятил все лучшее найденное в князе и смазал недостатки, при этом портрет не перестал быть узнаваемым, но стал слишком нарочито парадным.

В кабинет зашли только я и князь. Остальные сопровождающие, в том числе и Шелагин-младший, остались снаружи. Князь дождался, когда я сяду, и сказал:

— Как ты понял, для нас это известие оказалось полной неожиданностью. У нас были выстроены планы на многие годы вперед, и сейчас ты их рушишь.

Судя по всему, подозрения относительно второго княжича не были высказаны. Или были, но князь посчитал, что старший со снятым блоком на либидо может заделать еще наследников, раз уж однажды удалось. Только эти наследники будут законными. Глядишь, Прохорову еще старшему княжичу всучат — и будет тогда он выплачивать мне солидные суммы через хотелки супруги. Или не будет, если уж нынешняя княгиня вынуждена брать взятки, чтобы иметь желаемое.

— Не стоит ради меня пересматривать ваши планы, Ваше Сиятельство, — ответил я. — Думаю, всем будет лучше, если вы и дальше будете считать, что внука у вас нет.

Князь попытался заморозить взглядом и голосом теперь уже меня:

— Кому это всем?

— И вам, и мне, и репутации моих родителей.

— Понимаю твою точку зрения, но принять не могу. Правда рано или поздно все равно всплывет, и наше неучастие в твоей судьбе отразится на нашей репутации.

— Я могу написать официальный отказ от всех претензий к Шелагиным.

— Это не вариант. Одни слухи, что лицо шелагинской крови живет в твоих нынешних условиях, уронит на нашу семью столько грязи, что нам не отмыться.

Мне показалось странным, что в первую очередь князь беспокоится о том, как будет выглядеть в чужих глазах, чем о чувствах моих или собственного сына. О своих-то понятно почему не беспокоится — их у него попросту нет. Атрофировались за ненадобностью, осталась только функция.

— У меня не такие плохие условия, как вам кажется, Ваше Сиятельство.

— Не спорь. Я сказал, что ты так жить не будешь — значит, не будешь! — рявкнул он и стукнул кулаком по столу. Почему-то мне это показалось не страшным, а смешным. — Ты мой внук, как бы то ни было, поэтому вопрос с твоим нормальным проживанием приоритетный. Его можно ненадолго отложить, потому что пока ты учишься в военном училище, жилье тебе не принципиально. По окончании подарю что-то приличное. Но тут уж как себя проявишь. От результата будет зависеть подарок.

Одновременно пытались меня прогнуть и указать место: где-то на шелагинских задворках. Нет уж, пусть сына супруги так обрабатывает.

— Я учусь в Княжеской академии алхимии, если вы вдруг забыли, Ваше Сиятельство. И подачки ваши мне не нужны.

— Все Шелагины оканчивали Дальградское военное училище, — отрезал он. — Туда я тебя с началом семестра отправить не могу, только в наше, но после первого года обучения, если себя хорошо покажешь, это вполне возможно. Я оплачу.

— Меня это не интересует.

— А меня не интересует, интересует или нет это тебя. Верейское училище самое то для того, кто не имеет воинских навыков.

— Если на то пошло, то у меня их для военного училища с перебором, — хмыкнул я, решив больше не добавлять уважительное обращение.

— Самоуверенный, да? Знаешь сколько таких самоуверенных трупами на Изнанке остались? Я сказал — военное училище, значит идешь туда, понял?

Я понял, но только не то, что он хотел, что и высказал сразу.

— Чем дольше мы ведем разговор, тем больше мне хочется принять предложение Живетьевых. Арина Ивановна к себе звала безо всяких условий.

— Шантажируешь? — Он подался ко мне через стол. — Не боишься, что я твою жизнь сделаю невыносимой? В моем княжестве живешь и дела имеешь.

— Не боюсь. Если продолжите в том же духе, я просто уеду. Дел у меня здесь не настолько много, чтобы я их не бросил. Я хочу жить своей жизнью и не иметь отношения к вашей. Не знаю, что вам рассказал сын, но мне кажется, вариант временного сотрудничества был бы оптимальным.

— Сотрудничества? — он усмехнулся. — Мне не нужен алхимик в роду.

— Ну так я и не набиваюсь. Военное училище для меня — напрасная трата времени. Оно мне ничего не даст.

— А алхимическая академия — даст? — с сарказмом спросил он.

— Даст. Диплом. На большее я там не рассчитываю.

— Мужчина должен уметь защитить. Себя, семью, свою землю, — с пафосом сказал он. — Что может алхимик?

— Много чего. А что касается того, могу ли я защитить себя, предлагаю вам проверить тренировочным поединком.

— Мне? — он расхохотался. — Думаешь, я так стар, что не справлюсь с тобой, щенок? Да мне Сашка два поединка из трех проигрывает.

— Неужели?

— Именно. Выходить на тренировочный поединок с неумехой — зачем мне это?

Судя по этим словам князю если и предоставили досье на меня, то он его не читал. Просвещать его я не стал. Возможно, я действительно в его глазах окажусь неумехой — уровня владения оружием князя я не знал.

— Ты не ответил, зачем мне с тобой сражаться? — повторил он. — Какой мой интерес?

— Убедиться, что я что-то из себя представляю, и отстать?

Он нахмурился.

— Тратить время на ерунду не люблю. Простоишь против меня хотя бы пять минут — не буду требовать перевода. Не простоишь — вечером переезжаешь в казарму. И как? Струсишь на таких условиях?

— Пойдемте.

Я встал, не желая больше вести этот глупый разговор, в котором в глазах князя я был всего лишь просителем, которому нельзя отказать, но который не заслуживает особого внимания.

Князь усмехнулся и тоже поднялся с кресла. Недооценивать его не стоило: двигался он легко и наверняка будет не самым простым соперником. Но щадить его гордость я не буду, если пойму, что побеждаю. Победа должна быть безоговорочной, чтобы он наверняка оставил все мысли о том, что я должен ему подчиняться.

— Для чистоты результата поединков будет три: на клинках, на магии и смешанный. В каждом ты должен будешь выстоять не менее пяти минут, только тогда заслужишь право на самостоятельность.