Взяв в руки музыкальный инструмент, я шагнул в бесконечность, познавая через музыку тайну вселенной и красоту человеческого духа. Спустя много лет взлетов и падений, ударов и подарков судьбы, мне открылась сила музыки и подлинного искусства. Музыка вне времени, вне религий, вне национальности. Музыка заставляет замирать и внутренне преображаться. Она помогает познать себя и свою природу, свои достоинства и изъяны. Музыка учит искренней любви, объединяет и оживляет сердца. Музыка очищает душу, превращая ее в призрачный сосуд с кристально чистой водой. Музыка дарит надежду. Идущая от самого сердца, она способна залечивать раны. Сама душа исполнителя вливается в эту рану целебным эликсиром. Музыка – это свет. И я выбираю его.»

Аделина села в кресло и аккуратными движениями достала еще несколько листов. На одном из них она прочитала заголовок: «О силе искусства и живой музыки». Текст на следующем листе девушка читала затаив дыхание:

«Наверно, в это сложно поверить, но музыка действительно обладает чудесным свойством исцеления. Помню историю нашего инженерного цеха в филармонии. Целый день ребята жаловались на головные боли и не могли нормально работать. Мы стали репетировать с большим оркестром. Играли минут сорок, а потом один из инженеров подошел ко мне и сказал: «Я не знаю, что произошло, но у нас перестали болеть головы». Это не единственный случай. Подобное случалось и на сцене, когда коллеги приходили с какой-нибудь хворью, а к концу репетиций или концертов им становилось легче. Такое случалось и со мной. О силе живой музыки говорили и зрители. Они подходили ко мне после концертов и признавались, что у них становились меньше или совсем проходили боли. Боли физические, боли душевные.

Однажды я спас жизнь молодому человеку с помощью музыки. А в другой раз спас свою жизнь, встретившись с грабителем на улице. В обоих случаях я доставал скрипку и начинал играть. Нет, не сразу, сначала я разговаривал с людьми. Да, звучит странно, но это действительно было. И музыка спасала чужие жизни, музыка спасала и мою…»

Леонида окружала кромешная темнота, и не было слышно ни единого звука. Постепенно мужчина стал приходить в себя. Он пошевелил руками и ощутил довольно мягкую поверхность, на которой лежал. Эта поверхность по ощущениям была похожа на простыню. Леонид зажмурился и открыл глаза, но ничего не изменилось – тьма не отступила. Леонид попытался крикнуть, но вместо голоса послышался сип: «Эй, кто-нибудь? Где я?»

Было ощущение, будто звук – это маленькая птичка, которую во мгле неожиданно поймали и засунули в мешок. Не было ни эха, ни чего-либо еще. Все казалось неестественным. Леонид задрожал и медленно встал на ноги. Он отчаянно всматривался в темноту, но куда бы он ни взглянул – не было видно вообще ничего. И все же любопытство взяло верх. Когда Леонид немного успокоился и дрожь прошла, он выставил перед собой руки и медленно пошел. Тут время текло совсем иначе, и невозможно было понять, прошел час, или день, или целый месяц. Мужчина просто шел вперед, и каждый следующий шаг был увереннее предыдущего.

Вдруг далеко впереди появились очертания холмов, а за ними – едва заметное свечение, будто начинала заниматься заря. Леонид ускорился и даже побежал, на лице его была надежда. Голос откуда-то справа заставил его остановиться.

– Не торопись, успеешь.

Тембр был средним между мужским и женским. Леонид повернулся на голос и вскрикнул от удивления. Справа от него стояло существо, похожее на человека, но понять, мужчина это или женщина, было невозможно. Существо было облачено в длинные белые одежды, испускающее белую ауру, освещающую все вокруг. Глаза Леонида округлились, у него даже перехватило дыхание, и он закашлял. Существо некоторое время наблюдало за мужчиной, а потом снова заговорило:

– Когда ты живешь в привычном для тебя мире, крутишься в повседневных делах и заботах, кажется, что так будет всегда. Очень немногие люди решаются задуматься о смерти заранее. Смерть пугает людей. Смерть рушит все планы, срывает маски и оставляет человека «как есть». Вот, ты здесь. О чем ты думаешь? О чем жалеешь?

– Кто ты? И где это, «здесь»?

– Сначала я хочу понять, кого веду, тогда уже представлюсь сам. Ответь на мой вопрос. О чем ты думаешь? Или о ком?

Леонид задумался на секунду, а потом ответил:

– О своей семье.

– Кого ты называешь своей семьей?

– Бывшую жену, которую люблю до сих пор, дочь Аделину.

– Никого не забыл?

– Еще мои родители, царствия им небесного.

– Никого не забыл? – повторило существо.

– Не забыл. Не хочу вспоминать. Я потерял многое из того, что было основной частью уюта в доме и тишины в сердце. Совершил много ошибок. И все же, таинственный незнакомец, кто ты? Моя совесть? И где я?

– Если тебе так удобно, можешь считать меня своей совестью. И тогда я буду вести себя как твоя совесть. Тогда я скажу тебе, что ты сам виноват в том, что потерял свою семью… Что ты не успел сделать много важного, и не успеешь теперь никогда.

– Что значит «никогда»? Я что, умер?

– Если тебе так удобно, можешь считать себя мертвым, – существо устало вздохнуло. – У нас выходит очень несуразный и пафосный диалог. Все, как ты любишь.

– Кто ты и где я?

– Проводник. Я буду с тобой до тех пор, пока ты либо не проснешься, либо не перейдешь дальше. А находишься ты в своих чертогах разума.

Говоривший загадками Проводник стал медленно растворяться в пространстве. Леонид осмотрелся вокруг, и в глазах его стал читаться страх.

– И сколько я здесь пробуду?

Но существо растворилось окончательно, и Леонид остался в полном одиночестве в слабом свете голубой зари, поднимавшейся над далекими холмами. Он долго стоял на одном месте и с любопытством осматривался, наблюдая за тем, как свет зари постепенно расползается вокруг него, освещая все большее пространство и выхватывая из темноты все новые и новые холмы. Леонид несколько раз закрывал лицо руками и протирал глаза, но каждый раз видел все ту же картину.

Неожиданно сверху откуда-то издалека зазвучала едва слышная музыка, эхом отдающаяся в пространстве. Вскоре все затихло, и наступила тишина. Еще через мгновение музыка зазвучала справа от мужчины, как будто далеко из-за холмов. Леонид прерывисто выдохнул, на лице его появилась улыбка. Он рванул с места и побежал на звуки музыки. А еще через минуту из-за холмов раздался голос его дочери.

По палате лились звуки Второго концерта Рахманинова. Маленький магнитофон лежал на коленях сидевшей рядом с отцом Аделины. Когда раздались первые аккорды, девушка обратила внимание на то, что сердце отца стало биться в такт мелодии. В тот момент ее взгляд перескакивал с экрана монитора на лицо папы и обратно. Казалось, будто Леонид начал приходить в себя. Аделина на секунду замерла, потом нежно взяла отца за руку и тихо произнесла: «Папа». Пульс на экране дрогнул и некоторое время бился не в такт музыке, а как-то хаотично, но затем все успокоилось.

Когда музыка закончилась, Аделина стала перебирать другие произведения на флешке и наконец остановила свой выбор на «Прелюдии си мажор» Иоганна Себастьяна Баха. Глаза девушки скользнули по лицу отца, по трубкам, тянувшимся от больного к аппаратам. Затем ее взгляд остановился на экране компьютера. Пульс шел ровно с музыкой.

– Пап, – тихо сказала Аделина, – пап, прости меня. Прости, что я так мало времени проводила с тобой. В детстве я всегда ждала встречи с тобой, а потом как-то… Забывать, что ли, стала… Не игнорировать, нет. Просто жизнь так летела, что я стремилась ее… На полную катушку жить. И поняла, что упустила самое дорогое. Мне казалось, что ты будешь всегда. И я всегда успею увидеть тебя, поговорить с тобой. А я тут на днях сама чуть не умерла. Перепила и отравилась. Я устала так жить, пап. Очень устала. Я не понимаю, зачем живу. И на этих вечеринках мне сначала хорошо, а потом очень плохо. Не физически, морально. Будто какая-то пустота внутри, будто меня использовали. А меня и правда использовали…