Мы въехали в населённый пункт, горы сменились особняками, были даже такие, которые напоминали средневековые замки из камней, и с высокими башнями. Я пытался протрезветь, осознать, где я нахожусь. Позже открыл телефон и написал сестре: "буду завтра, сегодня останусь у Лавра". В конце концов, Хлоя хлопнула меня по колену и окликнула, что на следующей остановке нам выходить. Мы зашли в магазин, который был совсем крошечных размеров, там вмещалось человека два за раз, взяли вино, продуктов для ужина и отправились домой. Завернув с главной дороги, мы стали проходить всю улицу, которая вела всё глубже и глубже, там уже не было фонарей, и приходилось довольствоваться светом из окон чужих селений. Когда я почувствовал, что земля стала наклоняться, Хлоя показав кивком головы на дом с красной крышей, с огромными окнами на втором этаже и малюсенькими на первом, сказала, что мы пришли. Стояла гробовая тишина, мне это нравилось.

– А что, если пойти дальше, что там дальше, в темноте?

– Дальше река, а что? – отпирая ворота, произнесла голубоглазка.

– Я просто спросил.

Тут она забежала за ворота, резко закрыла их и крикнула:

– Ты всерьёз думал, что я пущу домой незнакомого человека? – тут я оробел, но она продолжала. – Спасибо, что проводил.

Я уже действительно протрезвел от этой фразы и повернулся.

– Шутка, заходи, – отворив бордовые ворота, смеялась она.

– Я уже поверил.

– Правда? Ты мне нравишься, поэтому не парься, я так не скажу. Но и не жди, что я сниму с тебя штаны, нежно поглажу твою грудь, и… – она привстала на цыпочки к моему уху, чтобы продолжить. – …и сделаю так: "ах".

Как только я начал закатывать глаза от мурашек, она закричала мне прямо в ухо:

– Идиот!

Внутри дома было достаточно-таки уютно. Нас встретил красный ковёр, простираясь по длинному коридору со многими дверьми; он заканчивался на кухне. Лестница стояла рядом, на вид крепкая, лакированная, без перил. От кухни глядел одинокий, белый диванчик, слегка закруглённый, он тоскливо, но с любовью взирал на средних размеров плазменный телевизор. Куда веселее стояли белые вазы у окошка справа, какие-то папоротники поселились в них, и листочки нежно облокотившись на подоконник, наблюдали за безмолвной тишиной полночи.

Мы разобрались с бытовым: наготовили салатов, пожарили мясо, Хлоя откуда-то из многочисленных дверей принесла чёрный, журнальный столик, на который мы составили все блюда.

– Погоди немного. Я схожу в свою комнату за бокалами для вина. Можешь пока осмотреть дом.

Я учтиво зашагал, с неким любопытством. Когда я приоткрыл одну из дверей, в ней оказалась кладовая, там были всякие инструменты: виллы вгрызались в шеи лопатам, секатор перерезал торчавший из-за стены шуруп, и всё в таком роде. Когда я вошёл в следующую, то очутился в спортзале – две беговые дорожки мирно стояли друг с другом. Теннисный столик, какое-то массажное кресло, шведская лесенка и прочее. Почему-то здесь мне пришли мысли: "ни у кого не видел домашний теннисный стол. А когда я вообще был в гостях у девушки в последний раз". На ум пришла только моя давняя одноклассница, которая так настырно ухватывалась за каждую встречу со мной. Она вкусно готовила, вот я и ходил к ней. А позже она сплелась с внешним миром и стала частью тех людей, которым нужны новенькие машины, последние модели телефонов и брендовые шмотки. Я очнулся от этих рассуждений в третьей комнате. Высоченный камин, из чёрных камней, мягкие кресла в виде мешков и самое главное – рояль.

– Самый настоящий! – воскликнул про себя я, и, открыл крышку.

С комнаты полетели ноктюрны Шопена, я так упоённо исполнял, параллельно оглядываясь вокруг. У камина была металлическая сетка в форме тумбочки, там в семь рядов лежали дрова – да, я даже умудрялся сосчитать. Два окна с тёмными гардинами. Я то замедлял, то ускорял темп, прибавлял дыхание, звучал всё громче и постепенно стал затухать. Я уже доигрывал сорок восьмой опус первого ноктюрна, когда увидел в единственном уголке света открытой двери, тень, которая спускалась. И заиграв первый ноктюрн пятьдесят пятого опуса – фа минор, я повис на ноте. Она стояла в белёсом халате, как призрак. Её волосы приятно ложились на шёлковый воротник одежды, бархатная резинка для волос надменно ютилась на её тоненькой ручке. Эта резинка словно говорила: "это я обволок её руку, а не ты". Такие же белые тапочки на её ножках, которые шуршали по красному ковру. Она сверкала, её глаза загорелись именно из-за меня.

– Почему ты не говорил, что так превосходно играешь на пианино?

– Ты не спрашивала, да и зачем такое говорить. И это вообще-то рояль.

– Неважно. Ты так круто играешь. Это бабушкин. До того, как она переехала в Италию, то жила с нами.

– Классная у тебя бабушка. Да и рояль замечательный, – гладя и закрывая крышку инструмента, произнёс я.

– Нет, стой. А давай как в романтическом кино. Я буду сидеть на нём, а ты исполнять. Сейчас только сбегаю за вином.

– Тогда нужно затопить.

– Займись этим, ты же мужчина.

Я достал со своих карманов всякий мусор, взял парочку дров и выложил их шалашом. Затем зажёг и, когда пламя уже охватило дром, я слегка раздул его.

Она разливала белое вино, я сделал пару глотков и принялся играть.

– Под тихий треск камина, пальцы, что в золе, играют постепенно.

Шагав по клавишам, взбираясь на тоску людскую, сердце бьётся чаще.

Мне так противна реальность оттого, что я несчастен.

Но ты позволь глядеть в глаза твои сверкающие. – запел я на ходу, перебирая минорные аккорды.

– Ого, как красиво. Ты сейчас придумал? – смотря на меня щенячьими глазами восхищения, спросила Хлоя.

– Ага.

Она свесилась над мною, прислонилась лицом к лицу. Я остановил игру, но она прошептала, чтоб я продолжал. И наши губы коснулись друг друга. Шопен творит чудеса с девушками. Играя, я чувствовал её, мои волосы встали дыбом, в груди искрились молнии. Такое нежное создание коснулось меня, да ещё и так. Это продолжалось с минуту, пока она не оторвалась от меня, и не произнесла:

– Ты ведь хочешь этого?

На что я кивнул, сыграв триолями аккорды не впопад, означающие моё согласие. Она медленно опустилась, чтоб не мешать мне нажимать на педали. Ухватилась одной рукой за банкетку и спустила с меня брюки.

– Только не останавливайся, – сказала она. А я в ответ дрожащим голосом "хо— ро— шо".

Я почувствовал лёгкий холодок, слюну, которая обволокла моё достоинство. Её движения были в такт вальсу, который я играл. "Настоящая эпоха романтизма в двадцать первом веке".

Её мягкие волосы касались моих ног и заставляли вздрагивать, но я ни разу не убрался с педали.

Не удержавшись, я перестал играть. Она тоже прекратила.

– Слушай. Я пойду приму ванну, а потом давай посмотрим фильм.

– Конечно. Как скажешь.

Я остался сидеть за роялем, но закрыл его. Повернулся спиной и стал вдумчиво глядеть в огонь камина. Подкинул ещё дров и вышел с комнаты. Продолжая вспоминать её касания, я незаметно для себя выпил ещё бокал. Почувствовав какую-то пародию счастья, что-то тёплое, я прилёг на диван.

Она вышла и мысли улетучились. Её кожа оставалась влажной, волосы убраны назад, мне на секунду пришла глупая мысль, что нам на десять лет больше, и Хлоя является моей женой. Глоток вина, и вот я – муж, лежу на диване, на столе еда, и всё кажется таким душевным. Нам пришлось разогреть некоторые блюда, ибо мы совсем забыли о желании трапезы. Включили "Унесённые Ветром" и она прижалась ко мне. Её спокойствие умиротворило и меня.

– Ну как тебе?

– Прошло ведь только пару минут фильма, как я могу понять?

– Дурачок ты.

И я вновь соприкоснулся губами с ней. Степенно стягивая халат с её плеч, развязывая пояс, и вот я, совсем не помню фильм.

Наутро, я всё же досмотрел его, пока Хлоя хлопотала над завтраком.