Мы находились в строящемся районе. По обеим сторонам улицы торцами к проезжей части возвышались ряды новых жилых девятиэтажных домов, покрытых грязно-белой штукатуркой. Во все стороны уходили ряды освещенных окон. Мы шли по мокрому тротуару. Вокруг не было видно никого. Дом, мимо которого мы двигались, был не закончен: вместо окон зияли пустые проемы. Следующий дом был уже застеклен, но все еще необитаем. Третий выглядел вполне готовым, а четвертый оказался жилым. Как выяснилось, туда мы и шли.

Мы еще раз осмотрели улицу и, так и не обнаружив никого, кто мог бы нами интересоваться, свернули в широкий проход между домами. Нужный нам подъезд оказался вторым. Мы неторопливо подошли к нему и остановились, не доходя нескольких шагов.

Мы ждали. Прошла минута, другая. Миши не было. Каждый раз, когда я вдыхал ледяной сырой воздух, мне становилось все холоднее и холоднее. Я подумал, что совершенно не удивлюсь, если окажется, что мы зря проделали путь через всю Москву.

– Пойдемте, – вдруг раздался негромкий голос за нашими спинами.

Мы обернулись. Никаких шагов мы не услышали, но Миша оказался перед нами, молодой и стройный, в кожаном пальто и кожаной кепке. Кивнув головой, он резко повернулся и двинулся в сторону. Мы молча пошли следом, обогнули еще один дом и вошли в подъезд.

Внутри было светло, тепло и пахло свежей краской. Ни один из двух лифтов не работал. Миша повернул на лестницу.

Четыре двери, находившиеся на площадке второго этажа, были закрыты.

На третьем этаже – то же самое. Миша продолжал карабкаться вверх. На четвертом этаже мы остановились перевести дух.

Между пятым и шестым этажами мы догнали двоих молодых людей, тащивших наверх электрическую плиту. Плита была обмотана картоном и обвязана веревками. Носильщики волокли ее на кожаных ремнях с ручками. Оба потели и задыхались от натуги. Остановившись, они поставили свою опасно закачавшуюся на ступеньке ношу и пропустили нас. Миша сказал им что-то ободряющее, и мы медленно пошли дальше.

Наверно, нам нужен девятый этаж, подумал я. Или крыша.

Я оказался прав. На девятом этаже Миша вынул из кармана ключ, отпер дверь, которая ничем не отличалась от других, и пропустил нас вперед.

Квартира состояла из кухни, ванной и двух небольших комнат. Мебели почти не было. В кухне вообще не было ничего, кроме довольно мрачного зеленого кафеля на стенах. Конечно, там не было никакой плиты. В ванной имелись только мыльница и бритвенный прибор. В обеих комнатах – голые полы, голые окна и голые стены. Из обстановки в одной комнате стояли два деревянных стула и стол, а в другой – остов кровати. Но, как и во всех московских помещениях, здесь было тепло.

Мы разделись. Миша жестом обвел квартиру, и Стивен перевел его слова:

– Это квартира его сестры. Когда дом достраивают полностью, жильцы по жребию разыгрывают квартиры. Его сестре с мужем достался девятый этаж, и она очень расстроена этим. У них маленький ребенок, и пока лифты не включат, ей придется по несколько раз в день носить малыша и покупки на девятый этаж. Плиты в новую квартиру выдаются бесплатно, но их нужно тащить самим, вроде тех бедняг, которых мы обогнали на лестнице. Всю мебель тоже нужно заносить самим с помощью друзей.

– А почему не работают лифты? – спросил я. Миша с помощью Стивена объяснил, что смотритель боится, как бы жильцы не поцарапали стенки лифтов при перевозке мебели и кухонных плит. Поэтому лифты включат лишь после того, как все квартиры будут заселены. Это показалось мне чудовищным, но тем не менее было правдой.

– Почему бы не поставить временную обшивку, которую можно будет потом снять? – удивился я.

Миша пожал плечами. Убеждать бесполезно, пояснил он. Смотритель не станет никого слушать, а лифтами распоряжается только он.

Жестом предложив нам сесть на стулья, хозяин уселся на стол. Миша был худощав, но в нем ощущалась физическая сила. Он был в хорошей форме. Ярко-синие глаза на загорелом лице смотрели более дружелюбно, чем утром. Чем дальше, тем больше я верил в то, что Миша обладал развитым умом.

– Спасибо, что пришли, – сказал он. – Завтра я уезжаю.

– Говорите по-русски, – предложил я, – а Стивен будет переводить.

Так вам будет легче, и вы сможете больше сказать.

Миша с сожалением кивнул, но вынужден был согласиться. Он говорил по несколько фраз, дожидался, пока Стивен переведет их, и кивал, слушая свой рассказ по-английски.

– Позже, после того, как мы ушли, – переводил Стивен, – у Николая Александровича, мистера Кропоткина, были еще посетители – ваш друг, английский журналист Малкольм Херрик, и еще один. Миша назвал его Сфинксом.

Они пришли вместе. Мистер Кропоткин велел Мише повторить им то, что он рассказал нам. Мише кажется, что Кропоткин хорошо знаком со Сфинксом.

– Его зовут Йен, – добавил я, – и они действительно разговаривали накануне.

– Мистер Кропоткин считает, что вам требуется помощь, – продолжал Стивен. – Он велел Мише принести ему записную книжку и позвонил нескольким людям. Кропоткин спрашивал, не знает ли кто-нибудь хоть что-либо об Алеше, и просил сообщить ему, если вдруг узнают. А он тогда сообщит вам. Борис Дмитриевич Телятников, один из кандидатов в олимпийскую сборную, пришел в полдень посмотреть лошадей. Кропоткин и ему задал этот вопрос. Борис сказал, что ничего не знает ни о каком Алеше, но Мише показалось, что он бы взволнован.

– Он прав, – сказал я. – Продолжайте.

– Похоже, что сейчас все в Москве, кто имеет хоть какоенибудь отношение к конному спорту и Олимпийским играм, ищут Алешу.

– О Боже, – поразился я. Миша выглядел взволнованным.

– Николай Александрович поможет. Вы спасли лошадь. Николай Александрович поможет, – повторил он.

– Это очень любезно с его стороны. – Я искренне удивился.

– Сфинкс... Йен... сказал мистеру Кропоткину, что вы сможете вернуться домой только после того, как найдете Алешу и поговорите с ним. Мистер Кропоткин ответил: "Тогда мы найдем ему Алешу. Он спас нашу лучшую лошадь. За это что ни отдай – все мало будет".

– О Боже, – повторил я.

– Мистер Кропоткин говорит всем, что лошадь неожиданно метнулась прямо под колеса тягача. Водитель не мог даже затормозить, но вы спасли лошадь.

– А Миша тоже так думает? – поинтересовался я. Миша понял мой вопрос.

– Нет, – ответил он. – Водитель хотел... Бах! – Он недвусмысленно стукнул кулаком по ладони.

– Вы узнали водителя? – спросил я.

– Нет. Не разглядел.

Миша объяснил, что в этом самом фургоне его гнедой и еще одна лошадь должны завтра ехать в Ростов. Когда он привел коня на конюшню, фургон стоял на своем обычном месте. Кропоткин потрогал капот, чтобы убедиться, что они видели эту самую машину. Действительно, капот оказался теплым. Водителя найти не удалось. Мистер Кропоткин считает, что водителю стало стыдно своей неловкости. К тому же он наверняка боялся, что его накажут.

– Ну что ж. – Стивен поднялся. – Спасибо за то, что вы рассказали.

Миша вскочил со стола и что-то настойчиво сказал, указывая на стул.

– Он просил нас прийти не только из-за этого, – перевел Стивен.

– Конечно, – подтвердил я. – Ведь он дал вам свой телефон еще до того, как все это безобразие случилось.

– Похоже, вы никогда не упускаете случая ошарашить окружающих, заявил Стивен.

– Я и не думал об этом, – возразил я.

– Но так получается.

– Я разговаривал с немцем, – прервал нас Миша.

– Что? – Я с новым интересом уставился на молодого конюха. – Вы говорили с Гансом Крамером?

К сожалению, нет. Миша рассказал, что он сдружился с парнем, который ухаживал за лошадью Крамера. Утром он не мог нам этого сказать, так как им категорически запрещалось общаться с иностранцами.

– Понятно, – покорно сказал я. – Продолжайте.

Выяснилось, что у молодых людей вошло в привычку курить и трепаться на пустом сеновале. Курить в конюшнях тоже не разрешалось, и Миша наслаждался нарушением сразу двух строжайших запретов.