Разумеется, студия снимала классические короткие ролики продолжительностью не более тридцати минут – больше никто не видел смысла. На производство одного такого файла уходило несколько дней без учета финальной обработки. Подготовка тоже требовала времени.

Поэтому причина, по которой режиссер решил вдруг снимать настоящую полнометражную картину, меня искренне заинтересовала.

Когда-то мне уже приснился сон, в котором я присутствовал на съемках. Сейчас все происходящее назвать сном можно было с большой натяжкой. Точнее говоря, на сон это вовсе не походило – суета и толкающиеся люди были тому многочисленными признаками.

И все же я был уверен, что если и имеется у нас в студии хорошая прочная веревка, то искать ее стоит исключительно в руках у режиссера.

– Ильич! – громко крикнул я, входя в съемочную комнату. Табличек «Не мешать, съемки» никто не вешал, однако окрик от режиссера раздался на все помещение:

– Да ебжвашумать! Такой дубль запороли!

Тут же зажегся свет, в полутемной комнате проявились человек пять из съемочной команды помимо двух актеров.

– А, это вы, Роман, – режиссер соскочил со своего кресла, подошел ближе и засопел, встав рядом. – Понимаете, все шло просто идеально, но…

Я прошел ближе к зоне съемок, не говоря Ильичу ни слова. Кожаный диван, черный, потертый. За ним – зеленая ткань. Ну, ладно, программисты у нас есть, фон сделают, какой надо. Хоть Кремль, хоть коровок на лугу. А вот диван надо заменить.

– Что снимаем? – спросил я, присматриваясь к актерам.

И надо же, он снимал не наш типовой формат. Актеры – одеты. Пусть и несколько фривольно, но все же все причинные места прикрыты. Однако история либо попахивала приключениями, либо каким-то фетишем, потому что девочка хвастала крепкими, но еще женственными ручками, а ниже короткого топа виднелся вполне себе пристойный пресс.

Темно-синие джинсы, черный топик – для нашего времени нормальная летняя одежда как для студентки, так и для молодой работницы любого профиля. Парень же смотрелся заумным ботаником, но и ему Ильич неожиданно прикрутил стиль: прямоугольные очки в темной оправе, современную прическу, залаченную челку. Брюки, рубашка, брендовые кроссовки.

И если я сперва хотел пошутить насчет того, что режиссер решил удариться в какую-то попсу, то сейчас я внимательно рассматривал актеров. Лица незнакомые – да я в последнее время не очень часто заглядывал в студию, чтобы видеть, кого нового берут в актерский штат.

То, что они в равной мере могли сыграть как в нормальном кино, так и в фильме для взрослых, бросалось в глаза. Но только это был не голливудский формат. Все выглядело более естественно.

Ботаник не щеголял баками, как у Арни, но и дрищом он тоже не был. Не слишком ухоженный, чтобы сомневаться в его ориентации, но как экранный персонаж – довольно притягательный для женской аудитории.

– Нравится? – вкрадчиво произнес Ильич.

– Больше чем то, что было в прошлый раз, – сказал я, смешав сон и реальность воедино.

– О чем это вы, Роман, вы же впервые ко мне на площадку пришли.

– Ну… приснилось мне, что вы тут жесткую порнуху не только снимаете, но и практикуете.

– А, – режиссер рассеянно почесал седую клочковатую бороду. – В общем, сюжет такой. Парниша – изобретатель. Придумывает вечную батарейку. А деваха к нему приставлена из… блядь, не КГБ у нас, а как же теперь?

– ФСБ? ФСО? – наперебой начали предлагать оператор и звукач.

– СИЗО, мать вашу! – прикрикнул на них режиссер. Судя по тому, что актеры не дрогнули от его голоса, означало, что у них либо очень крепкие нервы, либо они уже привыкли к таким воплям. – Не суть. Приставили ему деваху, а он не знает, что ее приставили.

– Новопреставленная дева-а-аха! – пропел звукач.

– А у вас тут весело, я смотрю, – заметил я, присматриваясь к актрисе. Черная ткань топа не могла скрыть того, что лифчика у девушки не было. Но вот соски чернота не оттеняла вообще. Наверно, так даже правильно, несмотря на вернувшуюся моду девяностых.

– Не то слово! – закатил глаза Ильич.

– Так что дальше, вы меня заинтриговали.

– Вот не знает он, думает, что так просто познакомились. А она от него отгоняет злодеев всяких, но притом сама понимает, что его скорее всего, ее же контора и завалит.

– А он перед этим завалит ее, – загоготал оператор.

– Как бы тебя кто не завалил, говорливый ты мой! – качая головой в такт каждому слову, проговорил Ильич. – Ну, да. Это же эротический триллер. Она в него влюбляется, хочет спасти и сделать так, чтобы его изобретение служило миру, а не в угоду всяким там… режимам, – он многозначительно кхекнул, поморгал, делая вид, что шифруется. Я вздохнул.

– Попса, все-таки. Но, быть может, свежий взгляд поможет отечественному кино? Или это будет короткий метр?

– О, нет, снимаем из расчета минимум на полтора часа.

– Я бы предложил не больше, чем на полтора часа, – ответил я. – Иначе зритель, даже заинтересованный сосками… то есть, фигурой актрисы, столько не протянет.

– Не верите в мой талант? – нахмурился режиссер.

– Нет, что вы, верю.

Актриса в это время задрала топ и показала небольшую, что-то между первым и вторым размером, грудь с выделяющимися коричневыми сосками.

– А вот Аннушка посчитала, что в нее не верите.

– Ваша знакомая? – спросил я, продолжая пялиться на соски.

– В некоторой степени, – уклонился от ответа режиссер. – Но это ведь не так важно, у нас же не государственное финансирование?

– Государство не стало бы финансировать эротические триллеры.

– Оно же само, как триллер, – снова выдал звукач. – Нагибает и…

– И что?! – не выдержав, рявкнул Ильич.

– Ну, эротический – потому что ебет, а триллер, потому что никто из людей не знает, когда и в какой позе.

– У вас творческая команда, – я похлопал режиссера по плечу. Тот прикрыл глаза на вдохе:

– Ну вы-то куда, Роман.

– Без вас? Никуда, – положа руку на сердце, сказал я. – Но у меня есть только один вопрос: почему не идут съемки роликов?

– А! Сценарии кончились, – тут же заявил мне Ильич. – Мы отсняли примерно сорок роликов. И сценарии все вышли.

– Мне вам еще нового сценариста найти нужно?

– Не мне же этим заниматься! – в тон мне ответил режиссер. На этот раз звукач и оператор благоразумно решили промолчать.

– У нас вроде бы кадровые были, – попытался припомнить я.

– Не забывайте про нас, а то не вспомните, что у вас и режиссер имеется, – с притворной жалостью проговорил Ильич.

– Забудешь вас. Фильм снимайте, мешать не буду. Творчество так творчество.

– Не Голливудом единым! – не удержался оператор.

– Да я… – вдруг замялся режиссер, точно пытаясь оправдаться, – я же ведь ради великой цели, а не чтобы ваши деньги растратить.

– Вот уж что меньше всего меня волнует, так это деньги, – ответил я и, кивнув каждому, кто находился в съемочной комнате, повернулся к выходу.

– Спасибо, что проведали, – совсем уж расплылся в любезностях режиссер, которому разрешили делать в его песочнице все, что вздумается. И тут я вспомнил, что приходил совсем не для того, чтобы разглагольствовать:

– А у вас веревки лишней не найдется?

– Есть, – Ильич отошел в угол и оттуда крикнул: – но только она красная, для фиксации!

– Пойдет! В самый раз! – крикнул я, надеясь, что режиссер меня услышит.

– Хе-хе, – он хитро подмигнул мне и передал веревку. – Приятного времяпрепровождения!

Я стиснул веревку и вышел. Да уж. Приятного!

– У нас же есть подвал? – спросил я.

– Это твоя студия, – пыхтел Тони. – Может быть, и нет. А, может быть, и да.

– И если его нет, куда нести?

– Почему его нельзя телепортировать? – спросила Лена, которая шла рядом, ни на грамм не нагруженная огромной тушей. Даже Лазарь надрывался, помогая тянуть Антона.

– Потому что… – проворчал Тони. – Ну, куда теперь? – спросил он, когда мы миновали порог моего кабинета.