Но в ближайшие дни такое в столице Российской Империи началось, что стало не до призраков. Бирон перед смертью императрицы вытребовал с неё указ, что вся полнота власти переходит к нему. То есть, этот временщик на русский престол сядет! Народ наш уж на что терпелив, а такое неподобство и ему невтерпежь! Взбунтовалась Гвардия и бравый военачальник Бухгарт Миних – покоритель Крыма, с Преображенцами и Семёновцами ночью к Бирону ворвался! Штыками, прикладами ружей и сапогами его с дворцовой лестницы спустили. Жену с постели чуть не за волосы волокли! И тем же часом возвели на престол племянницу Анны Иоанновны, дочь её сестры – Анну Леопольдовну, коя пребывала замужем за принцем Антоном Ульрихом – командиром Бравернейского кирасирского полка. Антон Ульрих, вроде как сам себе, сразу дал чин генералиссимуса. При Ульрихе состоял же и ныне известный здоровяк кирасир барон Мюнхгаузен – и наверно в те дни ему попритчилось, что он в счастливый случай попал – теперь одостигнет на русской службе высот небывалых. Однако, не прошло и полгода как Преображенцы вознесли на престол дочь Петра I – Елизавету Петровну…

Но уж это другое царствование и другие легенды. А чтобы эту про Анну Иоанновну, Ледяной дом и призрака закончить – вернёмся к рассказу о князе Михаиле Алексеевиче Голицыне и калмычке Авдотье Ивановне Буженининой. Завершение этого рассказа будет благополучным, елико возможно.

Княжеский титул Голицыну вернули, шутовской балаган в Летнем дворце разогнали. Однако, произошла вещь неожиданная. Князь шутейный брак, совершенный с калмычкой в насмешку, признал за действительный, венчанный! Вот стала Авдотья Ивановна женой законной, а стало быть, княгиней. Она ещё при жизнь императрицы Анны Иоанновны за супруга своего Михаила Алексеевича любому была голова глотку перегрызть, когда он еще в шутах состоял! Уж и тогда, при калмычке над ним никто шутить не смел. А за себя то Авдотья Ивановна и прежде постоять могла, кто её домогаться пытался в Летнем дворце ошиваясь, тот радехонек бывал, что жив остался, хоть бы и в синяках и ссадинах. Полюбила она Михаила Алексеевича всей своей чистой душою, и готова была за н ним хоть в ледяную прорубь, хоть в огонь, хоть на плаху, даром что был он её на 23 года старше. А уж как стала калмычка – княгиней, тут уж враз всеми забылось, что она "карлица" – мало ли людей малого роста сказано: "Мал золотник да дорог", и что считалась она "уродиной" – просто у неё лицо для европейцев того времени непривычное, а ведь приглядеться – оно не без красоты! А горба то, про которой толковали и насмешки строили, прежде у неё, оказывается и не было, вот и бужениной от неё не пахло.

Родила Авдотья Ивановна в сем нечяянном, но счавстливом браке князю двух сыновей – одного в том же 1740 году, когда их свадьбу в Ледяном дворце праздновали, а через скорое время и второго, но вот этими родами в тридцать два года и умерла, оставив князя Михаила безутешным… Этот второй мальчик тоже ещё в детстсве умер. В восемнадцатом столетьи и в родах и по малолетству много умирало. А старший возрос, как и отец до майорского чина в военной службе дослужился. Полноправный старинного славного боярского рода – князь Андрей Михайлович Голицын – наполовину калмык.

Жалко было родителям отдавать Митю в ученье. Однако, хоть и слёзы украдкой утирали, а всё ж понимали: нонеча не прежние времена, когда бывало иные даже попы грамоту едва разумели – по памяти, "на слух" службу правили. Теперь – то по указу царя Петра I Алексеевича, образованность стала надобна. Без учения – никуда. Да ещё и за великую удачу считать можно, что в Московской Греко-славяно-латинской академии для Мити место сыскалось. Благословляя сына на учение, протопоп Иван возвел его на высокую колокольню, откудова вся окрестность города Суздаля видна, весь простор земной и светлость небес и в напуствие сказал:

– Живи достойно, не ленись, греха опасайся, соблазнов сторонись. Молись, учись да трудись в полную силу и разумение. Мечтательства пустого о славе да богатстве избегай. Не то сатана – враг рода человеческого, враз над душою твоею власть возьмет. Он ведь златом-серебром, да почестями мира сего поманит, посулит, но обманет то всенепременно. И оглянуться не успеешь как всё потеряешь и сам навовсе пропадешь. А на что слава да богачество, хоть бы и вся наша жизнь земная, когда душу потеряешь и Царствия Небесного лишишься навечно? Митя слова отцовские, конечно, запомнил, но особого значения им не предавал. Мало ли в церкви за службой да в проповедях правильных слов говориться! Народ то послушает – повздыхает, иной и слезу покаяния уронит. А как из храма вышел, слова проповеди хоть бы и помнит, а живет то всё как и прежде – не по заповедям. Ну, и Митя то ж, как все…

Да и когда ему было особо то размышлять, да философствовать, либо в мечтания пускаться? Учение – не простое, много чего на память зазубривать надлежало, а занятия – круглый год без отпусков и каникул. Редко – редко когда ученикам удавалось за стены Заиконоспасского монастыря выскочить на московскую улицу поразмяться: зимой с горы на санях покататься, а то и с москвичами на кулачках силой померяться. Тут наипервейшим среди кулачных бойцов был Михайло Ломоносов, с которым Митя свел дружество. Понятное дело: Михайло мало, что на десять лет Мити старше, так ещё и богатырь природный – кочергу железную мог узлом завязать! Но не кулачные бои явились дружеству причною, а то, что Михайло Ломоносов и Дмитрий Виноградов явились поистине лучшими учениками Академии. Меж собою, не токмо шутки ради, а взаправду, могли ученые разговоры разговаривать и по латыни, и по гречески, обо всяких вещах и понятиях – оттого завсегда им вместе не скучно. Вот их, обоих, в числе двенадцати лучших, и отправили из Москвы в Университет при Академии наук и художеств в столицу Российской Империи – в Санкт-Петербург.

Сей град, хоть и столица, а Москвы много как меньше и темней. Зимой не успеет чуть рассветать, а уж часов через пять – снова темень да ночь. Холод, промозглость. На ученьи и в хоромах то при разговоре изо ртов пар идет. А в летнюю пору ночи вовсе нет – светло и не уснуть никак, и комары кровопийцы донимают – хоть дегтем от них намазывайся. Да много спать то и не приходилось – учиться пришлось наукам новым, хитростным. В Москве больше зубрили языки древние, богословие, философию, а тут – математика да физика, да химия, да механика. И язык пришлось учить немецкий, потому все книги на этом языке. Однако, Михайло и Дмитрий учились жадно, разум имели схватчивый, во всех занятиях преуспевали и вскорости явили знания отменные. За то отправили, их меньше чем через год, на морском корабле по Балтийскому морю в Германию в преславный Марбургский университет

Плыли долго, но всё ж много быстрее, как если бы по суше на лошадях. Побаивались: мало что страна чужая, других язык люди ее населяют, да и вера у них не Православная, а какая то протестантская. Вроде как тоже христианская, а на взгляд то – разница. Красоты Православной их служба не имеет, в храмах стенки голые, а пуще всего разговоры да толкования разные. Опасались русские студиозы – как бы, неровен час, немской ересью не заразиться. Михайло то на возрасте – 23 годов, много чего повидал, да превзошел, а Митя – вьюнош совсем. Что он в свои шестнадцать лет акроме учения, считай, как в затворе монастырском в Москве, да в Университете академическом в Петербурге, видел?

Однако же, как приехали, чуть пообустоились, так и полюбили новую жизнь, и окунулись в бытие дней студенческих радостно. Михайло с Дмитрием как пиявицы ненасытные в науки впились, готовы были денно и нощно учиться. Язык выучили быстро, науки то все интересные. Особливо русских студиозов знаменитый профессор Христиан Вольф нахваливал. Сказывал, что за всю жизнь первый раз таких умных да к наукам приверженных молодых людей обучает. Их уж профессора даже осаживали: хватит, мол, за книгами да в мастерских горбатиться – ступайте погуляйте, тогда и ученье веселей пойдет. А уж погулять то студиозы в Марбурге умели! В этом городе и трактиры с пивом с музыкой да танцами, уличные забавы всякие: странствующие артисты фокусы показывают, по канатам ходят, шарами да кольцами жонглируют, а иные целые представления разыгрывают в лицах, либо в куклах. Особливо Дмитрию да Михайле пиеса о докторе Фаусте понравилась. Они ее не раз видели да потом за пивом в трактире сидючи обсуждали, как учёный муж Фаустус душу дьяволу продал, чтобы молодость воротить да способ узнать – как обращать свинец в золото…