“Холодная война” перечеркнула надежды на мирное сосуществование с Западом. Уже через несколько месяцев после известной фултонской речи У. Черчилля (5 марта 1946 г.) идеологические службы СССР приступили к осуществлению мероприятий, нацеленных на укрепление идеологической стойкости советских людей, их готовности решительно отстаивать ценности советского образа жизни не только в идеологическом, но и в возможном открытом военном противостоянии с капиталистическим миром.

Работа эта направлялась Управлением (с июля 1948 г. — Отделом) пропаганды и агитации ЦК ВПК(б). Общее наблюдение и руководство Агитпропом осуществляли секретари ЦК А. А. Жданов (1945-1948 гг.) и М. А. Суслов (с 1948 г.).

Основой долговременной пропагандистской кампании по воспитанию народов СССР в духе советского патриотизма стало выступление И. В. Сталина на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945 г. В тосте “за здоровье русского народа”, в сущности, признавалось, что победа достигнута прежде всего за счёт патриотизма русского народа. В выступлении провозглашалось, что этот народ “является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза”, что он заслужил в войне “общее признание как руководящей силы” Союза. Отмечены были не только его “ясный ум”, но и такие качества, как стойкий характер и терпение, доверие правительству в моменты отчаянного положения, готовность идти на жертвы. В то же время с догматической точки зрения политика и патриотическое воспитание народов СССР с опорой на эти качества таили определенную опасность окрашивания их в цвета русского национализма и великодержавия.

Послевоенные проявления “националистического нэпа” (выражение, получившее распространение с конца 1941 г.¹) власти стремились держать в определённых рамках. Ознакомившись в июле 1947 г. с материалами А. А. Жданова к проекту новой Программы партии, Сталин против слов “Особо выдающуюся роль в семье советских народов играл и играет великий русский народ… он по праву занимает руководящее положение в советском содружестве наций” написал выразительное: “Не то”². В редакционной статье журнала “Вопросы истории” прозвучали жесткие требования: не допускать ошибочного понимания, игнорирования классового содержания советского патриотизма, сползания на позиции “квасного патриотизма”. Не менее опасными и вредными представлялись и ошибки, идущие по линии “очернения прошлого”, преуменьшения роли русского народа в истории. Подчеркивалось, что “всякая недооценка роли и значения русского народа в мировой истории непосредственно смыкается с преклонением перед иностранщиной. Нигилизм в оценке величайших достижений русской культуры, других народов СССР есть обратная сторона низкопоклонства перед буржуазной культурой Запада”. Таким образом, известный баланс в отношении уклонов в национальном вопросе власти стремились сохранять.

В то же время несправедливой критике подверглись работы академика Е. В. Тарле — за его якобы “ошибочное положение об оборонительном и справедливом характере Крымской войны”, за оправдание войн Екатерины II “тем соображением, что Россия стремилась якобы к своим естественным границам”, за пересмотр характера похода в Европу в 1813 г., представленного “таким же, как освободительный поход в Европу Советской Армии”. Осуждались “требования пересмотреть вопрос о жандармской роли России в Европе в первой половине XIX в. и о царской России как тюрьме народов”, попытки поднять на щит генералов М. Д. Скобелева, М. И. Драгомирова, А. А. Брусилова как героев русского народа. Как недопустимый объективизм в науке были осуждены предложения о замене “классового анализа исторических фактов оценкой их с точки зрения прогресса вообще, с точки зрения национально-государственных интересов”. Историкам напоминалось, что все эти “ревизионистские идеи” осуждаются Центральным Комитетом партии³.

Ярким примером критики будто бы ошибочного понимания советского патриотизма, игнорирования его классового содержания было шельмование произведений А. Т. Твардовского тогдашним литературным начальством. В декабре 1947 г. была опубликована статья главного редактора “Литературной газеты” В. В. Ермилова о книге Твардовского “Родина и чужбина”. Раздумья знаменитого поэта и писателя о войне, природе патриотизма, о свойствах и качествах народа, проявленных в годы бедствий, были охарактеризованы как “фальшивая проза”, “попытка поэтизировать то, что чуждо жизни народа”. Проработка книги продолжилась также в статьях работника отдела Агитпропа Б. С. Рюрикова и секретаря правления СП СССР Л. М. Субоцкого. На заседании секции прозы СП СССР 6 февраля 1948 г. безосновательно говорилось о “русской национальной ограниченности” поэта, которая “нисколько не лучше, чем азербайджанская, якутская, бурят-монгольская”. В книге усматривали “накладные расходы войны, которые сейчас возможно быстрее надо ликвидировать” и начать вновь осознавать себя передовыми людьми человечества, “не думать о нашей национальности в узком, ограниченном смысле этого слова”, воспринимать слово “советский” “новой, широкой национальностью”. Пороки обнаруживались и в, казалось бы, “канонизированном” “Василии Теркине” — любование литературного героя своим маленьким мирком, отсутствие признаков интернационализма⁴.

Критики оставались верными себе и годы спустя. Утверждалось, что творчество Твардовского, “будучи само по себе очень талантливо, в поэтическом отношении консервативно, а в идейном реакционно”. Аргументировалось это тем, что Теркин “на протяжении 5000 строк не заметил ни революции, ни партии, ни колхозного строя, а битву с германским фашизмом рассматривает как войну с немцем”⁵. История с огульной критикой А. Т. Твардовского обнаружила явное стремление влиятельных литераторов признавать советский патриотизм не иначе, как в отождествлении с “подлинным интернационализмом”.

С другой стороны, в общественное сознание начали настойчиво внедряться представления об опасности космополитизма. Первые результаты послевоенного теоретического осмысления феномена космополитизма в сравнении с патриотизмом и национализмом были предложены известным партийным теоретиком О. В. Куусиненом в статье “О патриотизме” (опубликована под псевдонимом Н. Балтийский). Этой статьей открывался первый номер журнала “Новое время”, пришедшего на смену издававшемуся с 1943 г. журналу “Война и рабочий класс”. Автор признавал, что в прошлом патриотизм сторонников коммунизма и социализма долгое время оспаривался, а обвинения коммунистов и всех левых рабочих в отсутствии у них патриотизма были широко распространены. В действительности же возрожденный в годы войны патриотизм означал “самоотверженную борьбу за свободное, счастливое будущее своего народа”, а “в истории не было ни одного патриотического движения, которое имело бы целью покушение на равноправие и свободу какой-либо чужой нации”. Космополитизм — безразличное и пренебрежительное отношение к отечеству — органически противопоказан трудящимся, коммунистическому движению каждой страны. Он свойствен представителям международных банкирских домов и международных картелей, крупнейшим биржевым спекулянтам — всем, кто орудует согласно латинской пословице “ubi bene, ibi patria” (где хорошо, там и отечество)⁶.

В мае 1947 г. признаки космополитизма были вдруг обнаружены в книге профессора-литературоведа И. М. Нусинова “Пушкин и мировая литература”, изданной в 1941 г. Поэт Николай Тихонов отмечал, что Пушкин и вместе с ним вся русская литература представлялись в этой книге “всего лишь придатком западной литературы”, лишенным “самостоятельного значения”. По Нусинову выходило, что все у Пушкина “заимствовано, все повторено, все является вариацией сюжетов западной литературы”, что “русский народ ничем не обогащал мировую культуру”. Такая позиция современного “беспачпортного бродяги в человечестве” объявлялась следствием “преклонения” перед Западом и забвения заповеди: только наша литература “имеет право на то, чтобы учить других новой общечеловеческой морали”⁷. Вскоре эта тема была вынесена на пленум правления Союза писателей СССР, где критика “очень вредной” книги была развита А. Фадеевым⁸. С этого выступления дискуссия стала перерастать в кампанию по обличению низкопоклонства, отождествленного с космополитизмом.