— Это еще зачем?

— Рыбу ловить. В ловушки ведь мелочь идет. А ежели лодка будет — большую попробую брать. С которой и еды больше, и кожи, и пузыря. Да и зимой ходить сподручнее.

— На лодке? Зимой? — ошалел Вернидуб.

— Доверься мне. — расплылся в улыбке Неждан. Впрочем, седой это не разглядел в той полутьме. От углей больше света не шло, а лучинку они потушили.

А нового витка разговора не получилось. О том, что замыслил делать легкую парусную лодку с балансиром, он не стал рассказывать. Сейчас. Как и о том, что ежели на зиму ей ставить по килю истираемый брусок «лыжни», то она может превращаться в буер, способный очень бодро идти по реке без опаски провалиться в полынью. Все потом. Завтра. Слишком уж он хотел спать…

[1] Судя по керамике как в Киевской археологической культуре, так и в ее наследника (Колочинской, Пражской и Пеньковской) где-то до VII века включительно славяне, проживавшие в районе Днепра и его притоков, гончарного круга не знали.

[2] В обзорной публикации «Раннеславянский мир. Археология славян и их соседей. Выпуск 17. Раннесредневековые древности лесной зоны Восточной Европы (V-VII вв.)» выпущенный институтом археологии РАН в 2016 году автор не нашел упоминаний о колесах или иных признаках повозок. Из всех запряжек есть только остатки архаичной сохи, не всегда с металлическим насошником. Элементы конской сбруи да, есть, но как всаднический комплекс.

Часть 3

Глава 7

167, февраль, 25

— Э-эх, ухнем! — воскликнул Неждан и ударил киянкой по деревянному столбику. Из-за чего Вернидуб, придерживавший ее, немало струхнул.

Оно же так завсегда.

Страшно.

А ну как рука дрогнет, и он по тебе попадет? Мало-то не покажется.

Еще удар.

И седой, а теперь еще и бледный ведун снова вздрогнул, прикрыв глаза. Слишком уж сильно и лихо замахивался Неждан, стараясь вложиться в удар полностью. Отчего этот столб, выполняющий по совместительству роль сваи, медленно уходил в грунт. Ил-то он проскакивал легко, а вот дальше шел очень трудно, словно там глина была или еще что плотное…

Они все ж таки занялись сооружением мостка.

Пробивали топором маленькое «окошко» в не самом толстом льду. А потом вгоняли туда сваи, взяв для этого старые, крепкие бревнышки из сухостоя. Тщательно пропитав их при этом. Рядом с костром на рогатки укладывали и подогретым дегтем проливали, медленно вращая. Ну забивали, пользуясь тем, что со льда куда сподручнее это делать, нежели потом с воды чудить.

Дальше Неждан планировал уложить две продольные балки из сухостоя. Также просмолив их и закрепив вертикальными нагелями. Ну и настелить поверху плахи, привязывая их просмоленной веревкой из конопляного волокна, которое еще осталось в некотором количестве. Но это уже и по открытой воде можно сделать, потихоньку наращивая настил…

— Голову ты только этим нам морочишь, — пробурчал Вернидуб, когда они, забив очередную сваю, вернулись к костру. И теперь медленно начали проливать горячим дегтем следующую.

— Отчего же?

— По весне заканчивается срок изгнания твоей семьи. Зачем тебе тут сидеть? На лодке все добро перевезем. Нужно ли это все городить?

— А зачем мне ехать туда, откуда меня выгнали? — удивленно выгнул бровь Неждан.

— Как зачем? — опешил ведун, которого натурально застала врасплох такая позиция. — Там же твои родичи.

— Которые меня выгнали. Которые сказали, что я им чужой, и бросили на произвол судьбы. Или ты можешь как-то объяснить, почему меня оставили тут без еды с одним лишь маленьким ножиком?

— Борята солгал тебе.

— Вот как?

— Никто не откладывал твое испытание. То, что сейчас происходит оно и есть. И ты отлично справляешься.

— Представь — ты бы умер. Череп проломить ведь могли? Могли. Да и от горячки легко мог отойти. А я бы не стал ведуном. Таким, которому подсказывают сами боги. Мыслишь, я бы выжил тут один?

— Не знаю.

— А я могу точно сказать — нет. Тот, старый Неждан был совершенно не приспособлен к таким испытаниям. К тому же я сильно сомневаюсь, что все мои родичи проходили через что-то подобное.

— Ну…

— Что их обычно ждало?

— Я не в праве.

— Как ведун ведуну. Мы же должны знать.

— Месяц в лесу. С ножом. — чуть помедлив, ответил Вернидуб.

— Летом?

— Да. — неохотно ответил ведун. — После посевной.

— Группой?

Тишина.

— Что же ты молчишь? Они ведь не поодиночке его проходят?

— Да. Ты прав, — тихо произнес Вернидуб. — Группами человек по десять. Они стайкой бегают по лесу и выживают. Опытные родичи, такие как Борята, за ними присматривают. Издалека. Готовясь вмешаться, если какая-то беда случится.

— А что мне устроили? Год выживания без всякой помощи. Еще и ограбить хотели.

— Гостята мертв.

— Я должен танцевать от радости? — раздраженно фыркнул Неждан. — Мой отец, вероятно, тоже мертв. А мать и обе сестры отданы чужакам на потеху. Да и я сам чудом выжил. Разве это справедливый обмен?

— Так или иначе — Гостята уже предстал перед Перуном. И вряд ли новая его жизнь будет отрадной.

— Мне от этого стало легче прям, — скривился парень и сплюнул. — Смерть — не самое страшное наказание. Он столько зла нашим совершил, а его просто убили. Еще и дочек пытаются пристроить в теплое местечко.

— Для твоего же блага.

— Щедры… спасибо… ой щедры… за чужой счет. Вот скажи мне как на духу — тебе самому от этого не тошно? Не мерзко?

— Такова жизнь.

— Я такую не хочу.

— А что делать? К тому же ты же сам хотел помощников. — нахмурился ведун.

— И хотел, и хочу. Но ехать к тем, кто меня выгнал, не желаю. Это ведь как получается? По пьяному делу один самодур выгоняет целую семью родичей, а остальные молчат, переживая за свои шкурки.

— Они готовы отдать тебе все, чем владел Гостята, чтобы возместить. Да, выглядит некрасиво. Все ж ты прав — легко быть щедрым, отдавая чужое. Но это немало. И две бабы в семье — большая подмога.

— И большая морока. Али не ведаешь, как порой они умеют сводить с ума. А Гостята их, считай, из-за меня погиб. Любить меня станут? Или гадить?

— Мила с головой дружит. Она Златке озоровать не даст.

— Ой ли?

— Поверь, у Гостяты было много всего ценного. И тканей, и металла. Он самый богатый не только в Тихих медведях. И это все отдают тебе.

— Какая неслыханная щедрость, — оскалился Неждан. — А они отдали бы, если бы не знали, что я умею делать железо?

— Мир, к сожалению, несправедлив, — хмуро констатировал Вернидуб, которому совсем не нравилось, куда клонилась беседа. — Перун на небе, а не на земле. Оттого и дурного много. Да и Велес шалит.

— Полагаешь? — с усмешкой спросил Неждан. — Вот скажи мне, ведун, в чем сила?

— Это вопрос с подвохом?

— Нет тут никакого подвоха. Вот ты говоришь, что Перун на небе, а не на земле. Да, это так. Но разве не пришло наказание нашим предкам, сразу, как они разругались и утратили единство? А ведь до того веками держались под давлением и кельтов, и германцев, и даже сами сарматы не рисковали к ним соваться.

— И ты видишь в этом справедливость?

— Правду. За кем правда, тот и сильнее. Да не та правда, о которой болтуны болтают, а правда жизни. Нету у вас единства, потому вас и бьют. Не кормите свое войско, значит, с вас кормится чужое. Не держите кузнецов, так и железа не имеете. Не учитесь, так и не умеете. Все ведь просто.

— Может быть… может быть… — покачал головой Вернидуб. — Так ты мыслишь, нет за ними правды?

— За ними? Не знаю. А вот за мной ее точно не будет, если вернусь. — покачал головой Неждан. — Вышвырнули, как шелудивого пса. А чуть поманили — сразу поджав хвост, и прибежал, словно побитая собака.