— Слово о богах бы еще записать…
И они продолжили болтать, так никуда и не отправившись в тот день. Слишком уж Вернидуб оказался возбужден и увлечен. Да и сам Иван-Неждан.
Сначала ему захотелось просто сделать все привычным манером. Но довольно скоро он обнаружил сильное отличие состава звуков. Из-за чего обычная графика русского языка требовала серьезной доработки.
А еще немного подумав, уткнулся в практику использования. Бумаги с хорошими чернилами еще очень нескоро будет в достатке. Поэтому многие века большинству придется писать на бересте, дереве, камне, глине и так далее. Поэтому сильно мудрить с формой было не желательно.
Из этого же дефицита носителей проистекала и другая проблема. Места-то мало. Посему запись звука двумя и более буквами выглядела чистой воды расточительством. Да чего уж там? Вредительством.
Вот он и думал. С легким ужасом осознавая, что в текущей ситуации может вводить все что угодно.
Вообще.
Даже китайские или египетские иероглифы…
Наступающая же зима весьма располагала к такого рода размышлениям. Короткий световой день. Продолжительное сидение в полуземлянке у горящего огонька.
Не в нарды же время коротать?
— О чем задумался? — спросил Вернидуб Неждана уже вечером, когда они завалились спать.
Парень промолчал.
— Кого ты хочешь обхитрить? Вишь, как дышишь. Не спутать. Не спится, что ли?
— Не спиться. Думки будоражат, — нехотя произнес Неждан. — А тебе?
— Тоже. Все никак не могу успокоиться. Лежу и представляю, что держу в руках то… ту… про что мне так страстно рассказывал?
— Про книгу?
— Да. Точно. Закрываю глаза. И вижу, как держу в руках книгу. А там — все травы описаны. Отчего ни заболей — всякое лечение найдется. Ежели такая у всех ведунов будет… эх…
— Ты как вздохнул тяжко.
— Мать у меня померла совсем молодой. Сначала кашлять начала. Потом гореть. Так и сгинула. А ведун, что в травах ведал, был далеко. Некому подсказать и помочь в ту годину оказалось.
— Всем, мыслишь такую книгу дать? А как же сродство?
— Оно для того, чтобы чувствовать траву. А тут ведь не чувствовать, советам следовать. Мыслю я: любой ведун, ежели бы имел такую книгу, смог бы великую пользу людям приносить. А уж к Перуну его сродство или к Заре — не так и важно.
Неждан улыбнулся.
И промолчал.
А что тут сказать? Накрутил мозги этому уже немолодому человеку. Снова. Вон — заснуть не может.
— Слушай, давай про каких тварей гадких поговорим? Про чудовищ или там мертвецов восставших?
— Сдурел⁈ Нашел, о чем болтать перед сном! — в сердцах воскликнул Вернидуб.
— Так отвлечет же от книг.
— Спать давай! Отвлекальщик. — буркнул седой и замолчал. Его психика как-то особо сложно все эти страшилки воспринимала.
— Да ты что? Не робей! Я о далеких тварях. Морских. Или еще каких. Ты что-нибудь слышал про Ктулху? А про Йог-Сотота?
— НЕНАДО! — воскликнул ведун. — Веришь? Не уймешься — прокляну! Слабость живота нашлю! Чтобы не только у языка твоего недержание было…
Парень недовольно поджал губы.
Седой мог пусть и не словами, а делам проклясть дай боже. Он рассказывал, как уже неоднократно своих недругов травил слабительными составами…
[1] Римская либра (фунт) — 327,45 грамм. Три либры — 982,35 грамм, то есть, почти килограмм.
Часть 3
Глава 1 // Зима
Правила написаны для детей. Это война, а на войне есть только одно преступление — поражение.
«Последний довод королей» Джо Аберкромби
Глава 1
166, декабрь, 13
— Левой — правой. Левой — правой. — командовал Неждан.
И сам повторял.
Двигаясь попеременным классическим ходом на лыжах.
Получалось не очень.
Это тело еще не привыкло к нагрузкам такого плана. Оттого пока имелись проблемы с координацией.
Рядом пыхтел Вернидуб, показывая результат много хуже. Неждан-то хотя бы знал, что должно получиться. Видел, как бегают. Сам бегал. Там, в прошлой жизни. Седой же вообще не шибко понимал, что делает. И просто поглядывал на парня, стараясь подражать.
— Ртом не дыши! — одернул его Неждан. — Простудишься! Носом! Носом!
— Утомил ты меня! Загнал! — выкрикнул Вернидуб остановившись.
— Держись! Не сдавайся! Скоро откроется второе дыхание!
И тут у ведуна громко пошли газы.
— Уже открылось. — буркнул он. — Только легче от этого не стало…
Наспех тесанные топором лыжи получились на «загляденье»:
И кривые.
И тяжелые.
Да и носы толково отогнуть не получилось, из-за чего они у всех лыж заметно отличались. Но свою функцию они все одно выполняли. Во всяком случае, на них было намного лучше, чем обычным образом топать, утопая в снегу по колено…
— Лиса, — тихо произнес Вернидуб.
— Что? Где? — переспросил парень, доставая тяжелый охотничий бумеранг.
— По правое плечо от меня. У сосны. Видишь?
— Вижу, — прошептал Неждан и попробовать ее достать.
Но тщетно.
От резкого движения при броске лисица рывком дала ходу убегая.
— Да что такое⁈ Опять! — воскликнул парень.
— На ловушки ловить — это тебе не самому рыскать, — улыбнулся Вернидуб. — Али думал, что удача всегда будет во всем сопутствовать?
— И не говори! Но не будет же вечно удача спасать от ошибок… — нараспев произнес Неждан, по какой-то причине вспомнив песню «Волки из Мибу».
— Опять этот язык. И что ты только что сказал?
Парень перевел.
— А что это?
— Песня.
— А еще? Знаешь ее дальше?
Неждан чуть помедлил, раздумывая, но, все же, решился. И начал декламировать текст, который в свое время прослушал много сотен раз. Нравилась ему чем-то эта песенка.
Вещал он медленно. Тщательно проговаривая и внимательно отслеживая то, как Вернидуб слушает.
Потом перевел. Без сохранения размера и рифмы, разумеется. Просто смысл. Поясняя. Местами развернуто. На что совокупно ушло около получаса, пролетевшие совершенно незаметно.
— А что это за язык? — спросил Вернидуб, когда парень закончил. — Кто на нем говорит?
— Сейчас никто.
— Но ты его знаешь?
— Да.
— И больше никто?
— Никто. И я очень удивлюсь, если встречу еще кого-то, говорящего на нем.
— А чей он?
— Не могу сказать.
— Не хочешь или не знаешь?
— Не могу тебе ответить.
— Понимаю, — кивнул седой, явно что-то свое подумав. — Может, ты меня станешь ему учить?
— Это еще зачем? — нахмурился Неждан.
— Раз этот язык никто не знает, то мы — ведуны, смогли бы на нем говорить. Иной раз обсудить что-то нужно, совсем не пригодное для чужих ушей.
— Я подумаю.
— Не хочешь?
— Надо взвесить последствия.
— Я подожду, — лукаво прищурился Вернидуб. — Хотя я не понимаю. Ведь если ты порой говоришь на нем слова или даже песни поешь. Это значит, что запрета на его употребление нет. Отчего же думаешь, будто будет что-то дурное?
— Очень плохо, когда ведуны говорят на ином языке, нежели остальные. Это плодит злобу. — максимально серьезно произнес Неждан. — Кроме того, весной ты уйдешь к себе. А я останусь тут. Ненадолго. Это лето я, возможно, переживу. А дальше — вряд ли. Скорее всего, мы друг друга больше никогда не увидим.
— Отчего же?
— Арак придет на торг. С тем ромеем. Увидит много шкур и прочего. Совладает ли он со своей жадностью? Я не уверен. Мне кажется, что он попробует меня ограбить или даже захватить для продажи в рабство. Как ты понимаешь, безропотной овечкой я стоять не стану. Возьмусь за оружие и постараюсь убить и его, и тех, кого он поддерживает. Что будет дальше?
