– Вам назначено? – не особо приветливо спрашивает она.

Я скольжу по ней взглядом. Блондинка, волосы распущены и струятся по тонким плечам. Глаза ярко подведены, губы такие алые, словно искусанные. Вот уж кто не надрывается за рабочий день. Маникюрный набор, лежащий с краю стола, на это тонко намекает.

– Максим Витальевич вызывал меня для какого-то разговора. Кривошеева Елена.

Девушка сверяется со своим блокнотом и машет головой в сторону двери с табличкой «Директор кредитного управления».

– Проходите, он свободен.

Я примерно так и представляла себе кабинет большого начальника. Кожаные диваны, длинный стол для совещаний, чистота и сверкающие стекла в окнах. Кажется, что их вообще нет, так хорошо они намыты.

– Елена Сергеевна, добрый день. – Игнатьев жестом показывает, что я могу занять любой свободный стул.

Присаживаюсь, разглаживаю невидимую складку на юбку.

– Я почитал ваше личное дело. Вы почти четыре года отдали данному филиалу. Так сказать, самый стабильный наш работник.

– Да, наверное.

Больничные я особо не брала – после них сильно проседаешь в зарплате. В отпуск ходила строго в график, никогда не отпрашивалась на детские утренники или дни рождения родни.

Максим Витальевич кивает каким-то своим мыслям. Я залипаю на его наручные часы. Дорогущие. Интересно, сколько они стоят? Да и весь он сам… виден стиль, дороговизна. Этот брендовый костюм, который сидит на нем как влитой. Отвороты пиджака, делающие грудь визуально шире. Белоснежная рубашка.

– Вам была предложена смена деятельности с перспективой дальнейшего роста, но вы отказались, – продолжает он бесстрастным тоном.

– Да, по семейным обстоятельствам.

Опять кивает. Я не понимаю, куда ведет этот разговор. Вряд ли руководитель уровня Игнатьева болтает с каждой работницей филиала. Расправляю плечи, чтобы случайно не начать сутулиться.

– Елена Сергеевна, в связи с оптимизацией штата некоторые единицы подлежат сокращению, – произносит он явно заученный текст. – К сожалению, ваша – одна из тех, которые мы больше не сможем содержать. Но со своей стороны я постараюсь сделать всё, чтобы наше расставание прошло максимально комфортно.

Я поднимаю на него испуганный взгляд, и наши глаза встречаются. Клянусь, там – темная бездна. Непроглядная. Жуткая.

Я сглатываю, не сразу понимая смысл сказанных слов.

Не может быть…

Меня не могут уволить…

Диму только-только сократили, и что, меня тоже? Но за что? За то, что я так хорошо работала и никогда не брала отгулы? За то, что не опаздывала, а иногда даже задерживалась, если того требовал Васильевич?

Если мы останемся совсем без денег, у нас отберут квартиру… а кто расплатится по долгам на кредитной карте…

Конечно, я устроюсь на новую работу, но там ведь не сразу будут платить полноценную зарплату. А у нас взнос по ипотеке и запасы почти истощились. Ну, два-три месяца мы продержимся на сбережениях. А потом?

– Вы должны предложить мне свободные вакансии, – вспоминаю я те слова, которые совсем недавно говорила Диме.

– Разумеется.

Игнатьев протягивает мне подготовленный листок, к которому прикреплено уведомление о сокращении.

Я бегу глазами по вакансиям. Ничего, что могло бы мне подойти. Не уборщицей же оставаться. А всё остальное – слишком заоблачное для меня. Все эти руководители направлений, главные администраторы и так далее.

– Елена Сергеевна, не переживайте, – Игнатьев пытается быть мил, но я вижу в его глазах ледяную стужу. – Вы ведь замужем. Неужели муж не обеспечит?

– Он… он тоже временно без работы.

Это никак не трогает большого босса. Правильно, чего ему волноваться за каждую тетку, которую он собирается уволить?

– В любом случае, никто не гонит вас прямо сейчас. Понадобятся дни для собеседований с новыми работодателями – дадим без вопросов. Приношу свои извинения, что всё так вышло.

Я выхожу из кабинета и понимаю, что меня начинает тошнить. Мутная чернь поднимается к горлу, и я едва успеваю добежать до женского туалета. Мне плохо. Мне страшно. Мне хочется спрятаться от всего мира и никогда не вылезать из своего кокона.

– Тебя тоже сократили? – спрашиваю Светку, когда поток клиентов чуть утихает.

– Сократили? – подруга хмурится. – Ты о чем? Кого-то сокращают, что ли? Подожди! – брови ее поднимаются. – Тебя сократили?!

– Угу.

Как же так…

Её не тронули, хотя сама она часто ходит по врачам, лечит больной позвоночник. А у Наташи ребенок только-только в первый класс пошел, и последние годы она провела с ним на больничных. Но они остаются работать, а я… я иду на улицу.

Нет, я не завидую подруге или кому-то другому и не желаю им зла. Я рада, что у них всё нормально – но липкий ужас цепляется за мою шею паучьими лапами.

Всё то, чему меня учили с детства – «будь хорошим человеком, услужливым, не требуй за свою помощь денег, и тебя обязательно заметят» – привело меня в эту точку.

К увольнению.

Я не знаю, как сказать мужу о моем сокращении. Язык не поворачивается. Мне почему-то так стыдно, будто я сама в этом виновата. Даже забывается, что мы скандалили и до сих пор не помирились.

– Дим…

Он показательно готовит себе ужин. Сам. Яичницу со шкварками, и меня начинает подташнивать при одном виде этих шкварок. Жир разлетается в стороны, брызжет на шкафчики.

– Ну? – муж даже не оборачивается в мою сторону.

– Меня сокращают, – произношу и начинаю плакать.

Он все-таки поворачивается ко мне, смотрит с непониманием, а потом цедит:

– Ты что, шутишь?

Качаю головой, не в силах ответить.

– Лена, ты издеваешься, да?

Этот его вопрос, возмущенный до бескрайности, заставляет меня собраться.

– Тебя самого сократили, – говорю почти твердым голосом.

– Вот именно. А ты должна была сделать всё, чтобы этого не произошло с тобой! Я без дела не сижу, все деньги в бизнес пытаюсь вложить, а ты решила с работой попрощаться? Мне как будто без тебя проблем мало!

Это возмутительно и жутко унизительно, но его слова как пощечина. Отрезвляют. Я словно перестаю смотреть на мир сквозь призму розовых очков. Смаргиваю.

– В смысле, ты хочешь вложить все деньги в бизнес? Все наши сбережения? Дима, ты с ума сошел?!

– Я уже вложил, – внезапно он усмехается, и эта усмешка мне абсолютно не нравится, она дикая и полубезумная. – Не хотел тебе раньше времени говорить, но да, будем с корешами машины перепродавать. Поэтому, Лен, сейчас твои фортели с увольнением вообще не в тему. Придумай что-нибудь.

Сказать, что я в ужасе – ничего не сказать. Мне хочется метаться по квартире, рвать волосы. Последние наши сбережения. Деньги, отложенные за счет того, что мы во всем себе отказывали, про отпуска забыли, в кафе ходили только по огромным праздникам, потрачены. Исчезли. Их нет.

Всё то, что давало хоть какую-то надежду, потеряно.

Он просто забрал наши деньги…

Я не ужинаю, не могу даже заставить себя умыться. Всю меня сдавливает страхом. Я не понимаю, с кем живу. Не понимаю, куда делся мужчина, которого я однажды полюбила. Когда он превратился вот в такого человека?

Лежу в кровати и тупо смотрю в одну точку, даже моргать забываю. Дима ложится рядом, но сегодня нас разделяет с ним огромная пропасть из непонимания. Я уже не знаю, хочу ли быть рядом с этим человеком.

– Лен, – внезапно оборачивается ко мне Дима, и голос его горит безумием. – У меня есть одна мысль. Только что появилась. Может, и неплохо, что тебя увольняют. Слушай…

Идея, которую предлагает мой муж, не просто бредовая – она ужасна во всех смыслах. Она настолько жуткая, что я даже забываю, как дышать, и только смотрю на Диму расширившимися глазами.

– Ты же говорила, что у вас всякие схемы есть по льготному кредитованию, – шепчет он, словно нас кто-то может услышать. – Помнишь, даже рассказывала, как один клиент обманул ваш банк на кругленькую сумму, а суд остался на его стороне, потому что в договоре всё было указано верно? Так вот. Тебя ж всё равно увольняют. Давай провернем какую-нибудь такую тему, кредитнем нас с тобой на пару десятков миллионов под нулевой процент. Ну, и пропишем, что кредит нужно вернуть единой суммой… лет через восемьдесят.