— Вы полагаете, мы должны вступить в войну с Россией? — обеспокоенно спросил граф Хау.

— Сейчас — нет. Напротив, нам нужно переманить её на свою сторону, или хотя бы обеспечить строгий нейтралитет этой державы. Затем нам нужно будет разгромить Францию, выведи её из активной политики, и лишь после этого придётся обратить внимание на усиливающуюся восточную деспотию. Если же мы сейчас начнём войну с Россией, то своими руками толкнём её в объятия Франции. Открытый союз этих держав был бы чрезвычайно опасен!

— Я согласен с вами, — кивнул Первый морской лорд, — но не стоит сбрасывать со счетов, что русский флот с каждым годом становится всё сильнее. Конечно эти морские деревенщины пока ещё не представляют действительной угрозы для Ройял Нэви, но если объединят свой Балтийский флот с датским в рамках этой, так называемой «Лиги Нейтралитета», то действительно смогут перекрыть для нас балтийские проливы. Потеря ресурсов с Балтики кажется самым негативным образом на боеспособности нашего флота, и тогда объединённый франко-испанский флот сможет спорить с нами за первенство в Океане. За этим надо наблюдать самым пристальным образом!

Похоже, настала очередь Питта задавать вопросы.

— А теперь вы мне ответьте, джентльмены: насколько я могу в своих политических расчётах опираться на силу нашего флота? В последние месяцы русские показали свою силу: веть это они продали испанцам эти гигантские и разрушительные брандеры, что нанесли нам такой ущерб на рейде Гибралтара? Не представляют ли они для нашего флота действительно большой угрозы?

Сэр Ричард отрицательно помотал головой в неизменном напудренном парике.

— Возможно, я вас удивлю, сэр, но в действительности это ужасное оружие более опасно для наших врагов, чем для нас. Дело в том, что атака брандерами особенно разрушительна против флота, скученно стоящего в порту. А наши эскадры в портах почти не появляются — они постоянно заняты крейсированием и блокадой враждебных портов. Против подвижного флота брандеры почти бесполезны, поэтому они менее всего опасны именно для нас.

— А что вы думаете про новые русские корабли, снабженные печами для каления ядер? — всё еще сомневаясь, спросил премьер-министр.

— Право, не знаю. Да, они сожгли турецкий флот в заливе Золотой Рог, но полагаю что эти печи в недрах кораблей опаснее для своего флота, чем для вражеского. Зимою прошлого года в Кронштадте сгорело 6 русских кораблей; я считаю, что случилось это по причине размещения там этих огнеопасных калильных печей. Я верю в наш флот, в то, что он непобедим. Если нашим парням когда-нибудь доведётся сразиться с этими русскими кораблями, мы сделаем с ними тоже что и с остальными: приблизимся на пистолетный выстрел и разнесём в щепки огнём карронад. Я верю в доблесть наших кэптенов, мощь орудий и выучку наших парней. Я сам их муштровал, я провёл с ними больше дней и ночей, чем с собственной женой. Вы можете положиться на флот, сэр!

* — округ Эпплби, от которого был избран Питт-Младший, относился к категории «гнилых местечек», где проживал минимум избирателей. В таких округах места в парламент, по-сути, продавались.

** — «Умному достаточно»

*** — презрительная кличка ирландцев

**** — Голландские колонии в Южной Африке.

Глава 9

Николай Карлович отнял подзорную трубу от глаза, задумчиво обернулся на своих подчинённых. Впереди, примерно в двух верстах к югу, лежал персидский лагерь, накрываемый быстро сгущающимися сумерками.

Бонапарт снова поднял подзорную трубу. Сколько там персов? Сорок тысяч? Пятьдесят? Даже при самой тщательной рекогносцировке очень трудно понять что-либо. В любом случае, много больше, чем те одиннадцать тысяч сабель и штыков, что он привёл сюда. Но, как говорят в России, воевать надо не числом, а умением…

До чего же странная это штука — персидский лагерь, — раздумывал Николай Карлович, всматриваясь в свою подзорную трубу. Европейские военные лагеря ещё со времён Древнего Рима строятся всегда в необыкновенном единообразии и порядке. Вовсе не так это у сынов Востока: в окуляр Бонапарт видел палатки всех возможных видов и величин, круглые, четырехугольные, восьмиугольные, овальные, высокие, плоские, огромные, маленькие, в самом лирическом беспорядке разбросанные по равнине. Видно было, что ослы, верблюды, лошаки, привязанные к палаткам, совершенно спокойно прогуливаются между ними, запутываясь в веревках, прикрепляющих к земле ставки, которые, к тому же, расположены так неудачно, что представляют из себя настоящую паутину! И, в довершение всего, персидские солдаты слоняются среди повозок и палаток, так что отряды и части совершенно перемешаны. Бонапарт уже не раз задумывался о том, что если бы неприятель напал ночью на персидский лагерь, нельзя себе вообразить, какой беспорядок мог бы произойти от тревоги: большая часть солдат передавила бы друг друга, не будучи в состоянии выбраться из этого хитросплетения веревок и кольев.

Опустив трубу, русский командующий демонически усмехнулся. Беспорядок в персидском лагере отмечали ещё древнеримские тактики: и за полторы тысячи лет в этом отношении ничего не переменилось! «Надеюсь, меня ждёт судьба Велизария, а не Красса», — подумал он про себя, вспоминая записки классиков военного искусства.

Ну что же, жребий брошен. Он долго мечтал о самостоятельном командовании; и именно теперь предстоит выяснить, как тактика русского полководца Бонапарта будет выглядеть на деле.

Небольшая русская армия упорно продвигалась вперёд, в глубины Персии. Молодой главнокомандующий исполнял распоряжение императора — игнорируя второстепенные направления, идти прямо на персидскую столицу; впрочем, оно совершенно совпадало с его собственными умонастроениями. Поэтому, не размениваясь ни на Эривань, ни на Арзрум, и даже оставив без внимания богатый Тебриз, он высадил армию с Каспийской флотилии возле города Решт, и, взяв его, через горные перевалы двинулся на Тегеран. И вот путь ему преградили основные силы персидской армии. Тем хоже для них!

Бонапарт снова оглянулся на свои колонны, ждавшие в нескольких сотнях шагов сзади. Готовые к атаке батальоны лежали на сухой земле в обширной лощине, надёжно укрытые от взоров лёгкой курдской конницы персов холмами и казачьими секретами. Амуниция солдат была подогнана так, чтобы не издавать ни малейшего шума; штыки и белые предметы униформы были замазаны сажей. Колонны возглавляли специально подобранные солдаты, обладающие особенно хорошим зрением в темноте. Чтобы не сбиться в пути, один из унтер-офицеров в голове колонны несёт на спине специальный фонарь, вложенный в деревянный ящик. Он устроен так чтобы видеть его могли только люди, идущие строго сзади от фонарщика. Таким образом, колонна может в кромешной тьме двигаться за своими поводырями, не страшась сбиться с пути.

— Николай Карлович, не пора ли выступать? — спросил адъютант бригадира, Аркадий Суворов.

Бригадир Бонапарт ещё раз взглянул в быстро темнеющее небо. как это часто бывает на юге, день очень быстро, почти без сумерек, сменялся кромешною ночною тьмой.

— Да, надо возвращаться — произнёс он и, пока ещё не совсем стемнело, быстрой иноходью направил коня к своим войскам.

— Через 5 минут приказывайте выступать фланговым колоннам; через 10 минут — колоннам центра, через 20 минут — резерву! — скомандовал Бонапарт адъютантам, и повернул коня в сторону, вставая в промежуток между колоннами.

Вскоре войска пришли в движение; унтер-офицеры вполголоса отдавали команды, и солдаты, поднимаясь с иссушённой солнцем каменистой земли, оправляли амуницию и, быстро построившись, выступали вперёд.

Колонны преодолели цепь холмов, возле которой ютилось оставленное селение, и впереди перед ними открылась равнина, залитая огнями персидских костров, от которых доносилась заунывная музыка и крики — персидские сарбазы развлекали друг друга песнями и плясками. Тем лучше: Бонапарт прекрасно знал, что люди в лагере совершенно ничего не видят, ослеплённые светом собственных костров и факелов; а издаваемый шум позволяет надеяться, что они ещё и ничего не слышат.