– Что ж, потрясающе! Какое хорошее предложение. – И он снова облегченно вздохнул еще и потому, что изменил свое суждение о неповоротливом парне.

Когда они вышли из барака, Курт спросил:

– И как вам этот толстый босс?

– Замечательный, – тут же ответила Реха.

– Думаю, он хороший человек, – сказал Николаус.

Курт, который еще не забыл про «жетон для собаки», сказал:

– Завидую вашему энтузиазму, – сказал он насмешливым тоном, но его насмешка была ненастоящей. С привкусом горечи он подумал: «Я и правда завидую их энтузиазму. Замечательный… Хороший человек… Может, они правы. Но почему тогда, – обеспокоенно он спрашивал себя, – почему я не могу восхищаться другими?» Вслух он горячо сказал: – Он же прижал своего бригадира к стене!

У здания управления им пришлось долго ждать: теперь, в конце смены, улица бурлила, мимо проносились колонны пустых автобусов, машины бесшумно скользили сквозь наглые, проворные стаи мотоциклов (среди них были те самые молодые люди в шлемах и кожаных куртках, которые начинают гонки, как только выедут на шоссе), а вокруг остановки толпились люди.

Девушки из администрации, плотники в черных вельветовых костюмах, женщины в мешковатых синих комбинезонах.

Стало прохладнее, ветер шевелил тяжелые темно-зеленые сосновые ветви. Пахло пылью и дымом и немного лесом. Николаус подумал: «Жаль, что я пропустил самое начало… Тогда я был в девятом классе. Четыре года, прикованный к школьной скамье, а между тем этот гигант рос, и все эти газетные репортажи – лишь бледный отблеск реальности. Если бы я увидел это здесь раньше, я думаю, что сбежал бы из школы…» Он украдкой ощупывал свои мощные мускулы и, полный неясной тоски, мечтал о еще нетронутой природе, о романтической, пахнущей потом жизни среди отважных мужчин, сражавшихся с лесом тяжелыми топорами, забыв, что там были бензопилы и бульдозеры.

Курт ткнул его в бок.

– Пошли, поэт! Выставляй локти и вперед! – Переполненный автобус остановился, и Курт протиснулся внутрь, таща Реху за руку. Николаус вежливо пропустил вперед еще нескольких женщин, а затем кондукторша захлопнула дверь, автобус тронулся, и Николаус остался на улице, немного удивленный, но невозмутимый:

– Раз так… Однажды должен подъехать следующий.

Они стояли в переполненном автобусе, кто-то толкал Реху локтем в спину. Она приподнялась на носочки.

– А где Николаус?

– Отстал, – ответил Курт и с улыбкой посмотрел на Реху. – А что? Он стоит и рассматривает комбинат. Он из тех людей, которые всегда опаздывают.

– А ты из тех, кто всегда приходит вовремя, да? Никогда не отстаешь? – тихо и зло спросила Реха, и Курт, не видя выражения ее лица, весело подтвердил:

– Я нет. Я всегда на высоте и никогда не дам себя в обиду.

На фоне шума двигателей и голосов слова Рехи казались шепотом.

– Какой ты жалкий, – тихо сказала он. – Как ты действуешь мне на нервы своим разгильдяйством. Всегда на высоте, а остальные отстают…

Курт наклонился к ней, думая, что ослышался, и его светлые пряди волос упали ему на лоб.

– Мне противна твоя победоносная улыбка.

Сначала он был просто ошеломлен и отреагировал так грубо, как какой-нибудь мальчишка:

– Ты с ума сошла?

Затем он увидел ее худое, загорелое, внезапно осунувшееся лицо, и в этот момент он влюбился в нее (во всяком случае, позже он верил, что влюбился в девушку именно тогда). Он пытался поймать ее взгляд, он был почти счастлив сейчас, потому что она ругала его. «Ты можешь даже расцарапать мне лицо, – подумал он, – все лучше, чем равнодушие».

И почувствовав ревность, сказал:

– Я не знал, что тебе так нравится Николаус.

– Ты все неправильно понял и специально все так вывернул, – сказала Реха, но с ноткой нежности подумала о высоком, неряшливом парне, который теперь стоял там один на улице и ждал.

– Да он явно рад, что остался один, – уверенно сказал Курт. – Ему никто не нужен.

Реха промолчала.

Голоса и разговоры вокруг снова донеслись до них, как и возбужденный шумный спор, который велся в другой части автобуса.

– Сколько прогулов вы скрыли, Берт Брехт?

– Ни одного.

– Эй, Берт Брехт! А где тогда пять марок? Вам дали шестьдесят пять, а на почтовом переводе только шестьдесят.

– Накладные расходы, – крикнули в ответ.

– Пропили вы пять марок!

Другой, стоявший у двери, с ухмылкой натянул фуражку на глаза и больше ничего не сказал. Но они не давали ему покоя, они смеялись и кричали.

– Вам надо еще подучиться, Берт Брехт! Содержание влаги 16,4, вы только послушайте…

– Почему они называют его Берт Брехт? – спросила Реха.

– Это название бригады, – объяснил Курт. – Скорее всего, работают на брикетной фабрике.

Они слушали подшучивания, забыв о Николаусе и своей ссоре, и когда они вышли на углу своей улицы, Курт сжал руку Рехи и сказал:

– Твое красивое платье совсем помялось.

– Ничего страшного. – Они вместе шли по дневной оживленной улице; из открытых окон по радио доносилась музыка, мужчины в майках облокотились о подоконник и некоторые свистели проходящим девушкам.

– Сегодня мне даже кажется, что я возвращаюсь домой, – призналась Реха.

Но когда она вошла в прихожую, эту прохладную, сумрачную прихожую с множеством почтовых ящиков справа и слева от двери, она вдруг испугалась этой пустой комнаты, металлических кроватей и шкафов; запах новостройки казался ей странным, и она нерешительно остановилась у подножия лестницы.

Курт смотрел сквозь стеклянную дверь; он заметил, как девушка повернула голову. Ее черная коса упала на грудь. «Она повернулась ко мне», – подумал он. Секунду они смотрели друг на друга через стекло, а потом Курт толкнул дверь, он крикнул:

– Реха!

Он обнял ее за плечи, прямо перед собой он видел ее глаза, сверкающие то ли от испуга, то ли от гнева. Когда он отпустил ее, его левая щека горела. Она ударила его по щеке.

Реха побежала вверх по лестнице и остановилась на следующей площадке. Перегнувшись через перила, она посмотрела вниз на Курта, который стоял, пристыженный – левая половина его лица была красной.

Она начала смеяться и, просунув лицо между прутьями перил, села на верхнюю ступеньку лестницы.

– Теперь ты перестанешь сиять, – сказала она. – Таким ты мне нравишься больше.

«Она точно сумасшедшая», – подумал Курт. Он медленно поднялся по лестнице и сел рядом с Рехой.

– Кошка… – сказал он. – Такое со мной впервые.

– Давно стоило это сделать.

– Самое глупое, что ты мне правда нравишься, – через некоторое время признался он.

– Ты знаешь меня всего один день.

Он посмотрел на нее.

– А это неважно. День или час. – Он обернул ее косу вокруг своей руки. – Ты со своими египетскими глазами…

Внизу хлопнула дверь, и по лестнице поднялась Лиза, еще более широкая, еще более коренастая в своем синем рабочем комбинезоне. Когда она проходила мимо них двоих, она сказала своим глубоким голосом:

– Мужчина, на выход!

Курт встал.

– Знаешь что? Пойдем поедим? Я к тебе больше не притронусь, честное слово!

– Ладно, пошли, – согласилась Реха.

Автобус пронесся по шоссе Ф-97; было еще темно, между стволами сосен плыли облака тумана. Иногда Курт шептался с Рехой, а один раз Николаус увидел, как Курт взял ее за руку. Парень смотрел в пол. Он с удивлением почувствовал короткую острую боль в груди и подумал: «Не стоило мне вчера опаздывать на автобус».

Тонкая серая пелена под небом прорезалась, и когда все трое, не обращая внимания на шум толпы рабочих, направились к цеху, первые лучи солнца ярко вспыхнули на крышах электровозных и вагоноремонтных мастерских. Ворота распахнулись. Реха замерла.

– Немного страшно? – спросил Курт.

Реха покачала головой. Ее сердце колотилось, она искала лицо Николауса, его надежное спокойствие и мимолетно подумала о «замке» и парке. Николаус невозмутимо шел вперед: стекло и сталь, жара, накренившийся электровоз, кабели, похожие на тонких черных змей на бетонном полу, вторые ворота, второй цех, грохот бил по барабанным перепонкам. Николаус схватил Реху за руку: