– Идет, – легко соглашаюсь я.

Она кивает, после чего встает и упирается руками в свои округлые бедра.

Наши взгляды встречаются, и я протягиваю ей руку. После секундной заминки наши ладони встречаются в быстром рукопожатии.

Я широко улыбаюсь:

– Добро пожаловать в семью «ЛКУ», Скарлетт Картер.

Выехав с парковки «ЛКУ», я набираю Лео. Этот профессиональный хоккеист – мой самый близкий друг, и он много дней провел рядом с моим новым боссом. Если есть человек, который может сказать, приняла ли я верное решение, согласившись на работу, то это он.

Лео берет трубку после третьего гудка, тяжело дыша в микрофон.

– Летти?

– Расскажи мне про Адама Уайта.

– Вау, девочка. Во-первых, привет. Во-вторых, зачем? Ты задумала что-то, о чем мне следует знать?

Я закатываю глаза и сворачиваю с гравийной дороги на шоссе. Навигатор в маминой машине показывает, что до дома всего шесть минут.

– Привет, Лео, – вздыхаю я. – И нет, не совсем. Он сегодня предложил мне работу, и я согласилась. Я хочу услышать, глупая это была затея или нет.

В телефоне раздается грохот и приглушенное ругательство.

– Повтори?

Я рычу.

– Я знала, что это было глупо.

– Я этого не говорил. Просто удивился, – заявляет Лео, перекрикивая шум голосов. – И как это произошло? Сомневаюсь, что ты притащилась на его каток, умоляя о работе.

– Может, и притащилась, – смеюсь я.

Он фыркает, и я расслабляюсь впервые с тех пор, как покинула кабинет Адама. Мы с Лео знаем друг друга с двенадцати лет, когда оба занимались в хоккейной секции, и все еще поддерживаем связь. Это впечатляюще, учитывая, что уже одиннадцать лет мы созваниваемся и переписываемся каждый день, несмотря на то, что сейчас он играет за команду «Миннесота Вудмен».

После стольких лет я даже представить не могу, как можно не разговаривать с ним так часто. Это стало привычкой, от которой я не собираюсь избавляться в ближайшее время, а то и никогда.

– Попробуй еще раз, Летти. Это первый раз за много лет, когда ты заговорила о нем. Ты ни за что не пошла бы туда по собственной воле.

Я проезжаю указатель «Восточный Ванкувер» и останавливаюсь на светофоре.

– Ладно. Это мама. Она врезалась в него со своим новым растением на парковке «Цветочного магазина Шарлотты» и рассказала, что ее звездная хоккеистка-дочурка вернулась в город и теперь свободна и умирает от скуки.

В динамиках раздается хриплый смех Лео.

– Ага, похоже на нее.

– Это не смешно, – ворчу я. – Она полна решимости не позволить мне сидеть дома, чтобы ухаживать за ней. Именно в этом причина ее внезапной болтливости.

Загорается зеленый свет, и я жму на газ.

– Хочешь сказать, что тебе не было скучно?

– Иногда да. Но мне нравится заботиться о ней. Я и так уже упустила столько лет. Теперь я здесь и больше не хочу терять время. Ты лучше всех знаешь нашу ситуацию.

Мое признание похоже на брошенный в воду камень. Сначала слышен всплеск, когда он ударяется о поверхность, а затем тонет в полной тишине. Легкие сдавливает, и я крепче вцепляюсь в руль, словно стараясь удержаться в этой реальности.

Лео что-то бормочет, но я не могу разобрать слов – как будто он заслонил микрофон, – а потом крики вокруг него прекращаются.

– Знаю. – Теперь его голос звучит четче и ровнее. – И я знаю, что ты хочешь как лучше. Просто попробуй взглянуть на это с ее стороны, детка. Она уже чувствует себя виноватой из-за того, что ты вернулась ради нее, верно? Вдобавок ты даже не выходишь из дома, переживая за ее безопасность, поэтому на месте твоей матери я поступил бы так же. Несмотря на твои благие намерения.

– Ты не должен принимать ее сторону, – бурчу я.

– Я не принимаю. Я всегда буду на твоей стороне. Просто попробуй представить, что она чувствует, прежде чем спускать на нас Алую Ведьму[4].

Смеясь, я поворачиваю в свой район. От детского прозвища меня накрывает волной ностальгии. Лео и его отсылки к комиксам неразделимы.

– Сколько раз я просила не называть меня так? – спрашиваю я.

– Слишком много. Но ты знаешь, что я не перестану. Так что просто смирись.

Я еду вверх по пологому холму, который служит неофициальным въездом в наш жилой комплекс, и замечаю острую крышу своего дома – всех тысячи девятисот квадратных футов[5].

Кирпичи, выкрашенные бледно-желтой краской, выделяются на фоне темного камня и сайдинга недавно отремонтированных соседних домов, как нарыв на большом пальце. Но сейчас я ненавижу их не так сильно, как в детстве, когда меня называли «рыжей из желтого дома с холма».

Высокие кусты, подстриженные слегка неровно, окаймляют маленькую лужайку, а в самом центре установлен скворечник того же желтого цвета, который явно знавал лучшие времена. Добавьте к этому почтовый ящик, который больше не открывается из-за сломанной крышки, и я уверена, что мы являемся темой обсуждений на собраниях собственников в конце месяца.

Каждое утро я пробегаю мимо упомянутого ящика и удивляюсь, не обнаружив в нем письма от миссис Эвансбург, главы комитета, с приказом привести дом в порядок.

– Лео, – говорю я, готовясь перевести тему на кое-что слишком тяжелое для второй половины понедельника. – Ответь честно. Как думаешь, я справлюсь с этой работой? Тренировать людей, чтобы помочь им достичь мечты, которую сама имела и потеряла? Я даже не касалась льда с той игры.

Завернув на короткую подъездную дорожку, я паркую машину и упираюсь лбом в руль.

– Мне очень не нравится, когда ты так говоришь, Скарлетт. Ты ничего не потеряла. Травма – не твоя вина. Ты лишилась карьеры, потому что жизнь может быть высокомерной сволочью по отношению к лучшим людям. Но да, я считаю, что ты справишься. Если кто и сможет, то это ты. Адам действительно хороший человек. Я у него в долгу, он очень помог с коленом.

Я сдавленно выдыхаю и откидываюсь на сиденье. Именно этого я и боялась. Лео никогда не врал мне, и слова поддержки от него только добавляют реальности моему решению. Теперь нет пути назад. Я больше не могу прятаться.

Мой взгляд цепляется за порхающие крылья коричневой пташки, которая пикирует на купальню для птиц рядом с крыльцом. Чертово беззаботное создание поднимает крылышки и в клюве подносит воду к неоперенным участкам кожи. Раньше меня не занимали птицы. Всегда было очень много дел, очень много мест, так что я даже не обращала внимания на пернатых, поющих на моем подоконнике или чирикающих на ветвях дерева на заднем дворе.

Остановиться, чтобы, так сказать, наслаждаться розами, было мне чуждо.

Однако теперь я стала относиться к некоторым вещам иначе, чем до травмы. Более медленный ритм, который приобрела моя повседневная жизнь, – второй плюс моей разрушенной карьеры. Первый – возможность быть здесь и заботиться о больной маме, чтобы ей не пришлось бороться одной.

– Если бы ты был мне симпатичен, Леонард Орло, то я давно бы тебя захомутала. Тебе всегда удается порадовать мое эго, когда оно на нуле.

Он смеется:

– О, детка. Я бы завоевал тебя, когда мы впервые встретились, и ты сказала, что твоя прабабушка Бетси обогнала бы меня на льду с завязанными глазами и вперед спиной.

– Зато можно смело утверждать, что с тех пор ты стал кататься лучше.

Так и есть, и он это знает. Я некоторое время не смотрела его игры, но он быстрее, чем я в свои лучшие дни. Я проиграла слишком много пари за время нашей дружбы, чтобы утверждать иное.

– Чертовски верно. Но, может быть, эта работа – подарок судьбы? Я буду рад, если когда-нибудь ты вновь составишь мне компанию на льду. Желательно до того, как я выйду на пенсию.

– Не драматизируй.

– Эй! Ты не можешь меня винить, Летти. Ты избегаешь льда. Не притворяйся, что это не так. Если так будет продолжаться, я стану морщинистым стариком, прежде чем снова увижу тебя на площадке.