— Прекрасно сыграли, — признал ведущий.

— Наши поклонники хорошо знакомы с Тарасом, чья бас-гитара творит чудеса, — представил басиста Эдем.

— Конечно, конечно. Приветствую вас, Тарас!

Тот вежливо кивнул, должно быть, ожидая какого-то подвоха.

— У нас с Тарасом есть секрет, и он связан именно с той песней, которую мы только что сыграли. Тарас вам его не раскроет, потому что он человек с большим сердцем. А значит, должен рассказать я.

Ведущий тасовал карточки, отыскивая подходящий вопрос, но после такой прелюдии картонно сложил брови крышей и с подозрением уставился на Эдема. Сценарий летел в бездну, и это его пугало.

— «Фиалку» написал не я. Ее настоящий автор — Тарас. Хит, который так пришелся вам по душе, написан его руками и сердцем. А на альбоме не указано его имя только потому, что мы поссорились, Тарас уходил из группы, и я просто отнял у него эту вещь. Так отнимают игрушки. Но эта песня — не игрушка, — выпалил Эдем, словно боясь, что кто-то его перебьет, объявит рекламную паузу, выведет из студии и не даст договорить того, чем Крепкий истязал себя годами.

Но ничего такого не произошло. Тарас, ведущий, музыканты и зрители затаили дыхание. Эдем же, напротив, выдохнул и расправил плечи. Тайна выпорхнула на свободу. Крепкому понадобилось усилие двух душ, чтобы признать одну из величайших ошибок своей жизни. И теперь открытый погреб наполнился светом.

— Это было непорядочно. Прости меня, Тарас. Ты создал великую вещь.

Эдем пожал басисту руку и встал.

— Думаю, вам есть о чем расспросить Тараса.

Он снял с себя микрофон и под аккомпанемент растерянного молчания скрылся за кулисами.

2.13

Сон — вот о чем думала продавщица знаменитой киевской лепешки, сидя на табурете и массируя гудели от усталости ноги. Когда тебе через пятьдесят, каждая рабочая смена за прилавком становится подвигом.

Мысли о сне начинались у нее после трех часов дня, когда шел на убыль поток покупателей. Она думала, что сегодня принесет ей Морфей.

Будет ли это путешествие на райский пляж с мелким песком и прозрачной водой, а может, это окажется воспоминание о юности с людьми, которых уже давно нет рядом, или приснится сын, строящий карьеру за океаном и не звонивший ей уже месяц. Иногда продавщица замирала на мгновение у лотка с лепешкой в сладком предвкушении сна, и покупатели могли подумать, что она просто устала и позволила себе секунду покоя. Они и не подозревали о мире, которым владеет эта женщина в фартуке. Мир, в котором нет места незваным гостям. Мир, которого никто не в состоянии у нее отнять.

Продавщица сменила тапочки на туфли, сложила аккуратно фартук, смахнула крошку с вытертого стола и уже дотянулась до выключателя, как в окошко постучали.

На витрине стояла табличка «Закрыто», но стук не стихал. Такое мог позволить себе только кто-то знакомый. Поэтому продавщица открыла окошко.

— Одну лепешку, пожалуйста. У вас же остались, — человек в капюшоне почти умолял. На пару секунд он попал под полосу фонаря, и показался ей действительно знакомым. Наверное, постоянный клиент, подумала женщина.

— Я не буду греть ее, — отказать просителю она не могла, но и ждать у микроволновки тоже.

Муж кивнул и полез за кошелек.

— Не надо денег, — продавщица угостила его сосиской в тесте, а заодно и установкой: — Не ешьте такого на ночь.

Закрыла окошко, повернула табличку на место. Продолжится путь в полупустом метро, долгое ожидание автобуса, который подъедет уже без свободных мест, куриная тушенка на ужин. И только ночью, после облепихового чая и теплого душа, укрывшись к подбородку теплым одеялом и уже погрузившись в дрему, продавщица вспомнит это лицо и поймет, кого сегодня угостила, и сон, которого она так ожидала, уйдет от нее.

А Эдем держал в руках салфетку с заветной лепешкой и чувствовал, как оживают воспоминания.

Капюшон должен был спасти его от лишнего внимания, но не спас.

— Я знала одного парня, для которого эта сосиска в тесте была талисманом, — услышал он голос слева. — Когда этот парень узнал, что поступил в университет на юридический, то смог отпраздновать разве что лепкой — на другое не хватало денег.

Рядом стояла Инара, и в желтом свете фонарей, витрин и автомобильных фар казалась героиней киберпанка.

— И наверняка потом долго приходил сюда в важные моменты своей жизни, — Эдем ничуть не удивился ее внезапному появлению — это вполне улегалось в общую картину дня.

— Вы представляете, сколько людей пытаются сейчас дозвониться?

Эдем отломил ей половинку лепешки.

— Холодная, — предупредил он. — И салфетка у меня тоже одна на двоих.

— Это было смело — показать людям, что Крепкий совсем не тот, каким привык сдаваться. Что он тоже живой человек.

— Не знал, что вы смотрите телевизор.

— Вы ничего обо мне не знаете.

Они двинулись вверх по улице, мимо витрины кафе, массивных дверей, театральных афиш, здания музея, проведшего их мелодией часов, мимо телефонного автомата, о котором с появлением мессенджеров забыли даже драгдилеры и шпионы, мимо сада камней, среди экспонатов которого можно было акулы и морду шимпанзе, мимо столба, с годами превратившегося в подпорку для дерева, остановились только напротив оперного театра с подсвеченным желтым и голубым фасадом.

— Архитектор не дожил всего несколько месяцев до открытия, — Инара начертила в воздухе пальцем силуэт лиры, которую держали в лапах грифоны.

— Но умирая, он знал, что точно после себя что-то оставит. Это уже многое стоит.

Зеленый огонек светофора выпустил пешеходов на проезжую часть улицы.

— Мало кто об этом знает, но в Киев я переехал через U2, — Эдем не сразу понял, что вспоминает чужую историю.

Они повернули направо. Над входом в оперный Тарас Шевченко сосредоточенно смотрел на город из-под густых бровей, а под ним какая-то влюбленная парочка снимала видео для теток.

— Как-то студентом я ехал проселком в автобусе, у которого совершенно не было амортизации. В плеере играл U2. И я подумал: а вдруг группа приедет в Украину с одним-единственным концертом? Я представил, как ближе к финалу они вытаскивают на сцену поклонника из фан-зоны, который получил шанс спеть пару строчек вместе с Боно, и понял, что этим фанатом буду точно не я. Потому что я не решусь приехать в Киев, не смогу собрать на билет, не успею пройти в концертный зал первым и не пробьюсь к сцене. В автобусе, где со всеми талантами эквилибристики все равно с десяток раз приложишься лбом к поручню, легко представить себя неудачником. Вот тогда я и решил, что должен перебраться в Киев.

— Чтобы однажды выйти на сцену с U2?

— Скорее, чтобы не волноваться вопросом: а что будет завтра, когда U2 приедет с концертом? где тогда я буду?

Они миновали расчерченную на кирпич стену, с которой тщетно старались стереть следы граффити, прошли под кубом метро с зеленой буквой М и снова остановились — у Золотых ворот.

— И что будет завтра? — спросила Инара.

— После того как я нанес сокрушительный удар своей репутации? К тому же сделал это в канун концерта?

Много ли значит скандал дня, если ты стоишь напротив памятника с тысячелетней историей? Эдем вдруг представил сокольничего в деревянной надстройке — он ждет птицу, которая скоро вернется и расскажет хозяину о новых чудесах. Эдем повеселел.

— Я не знаю, что будет завтра, но и сегодня еще не кончилось. Значит, еще можно кое-что успеть. Вам когда-нибудь приходилось воровать машины?

— Вы с ума сошли? — спросила Инара и, увидев блеск в его глазах, поняла, что уехал. — А у вас есть линейка?

Линейки не было, но на одной из машин торчала антенна, которая помогла им открыть серый микроавтобус, владелец которого сэкономил на сигнализации, и вскоре они мчались по Броварскому проспекту.

Инара опустила окна, соединила стереосистему с телефоном, и теперь из динамиков рвалось Vertigo. Светофоры подсвечивали их путь зеленым.