Коготь тоже это понял и повернул длинную шею в сторону галереи и темного прохода, где лежал Тарран.

Едва чудовище рассмеялось, я выпустил стрелу, с тихим свистом послав ее через логово. Лунный свет сверкнул на стальном наконечнике. Убранный сокровищами череп, останки его возлюбленной по имени Пламя, разбился вдребезги, как кусок льда, брызнув осколками.

Коготь пронзительно закричал, и крик его походил на предсмертный, а я наклонился и поднял Таррана на руки. Гном издал только один-единственный звук — стон человека, пробудившегося от кошмаров. Или, может быть, это стонал я.

Никто не гнался за нами по пещерным туннелям, но тоскливый рев Когтя, которому отомстил гном Тарран, преследовал всю дорогу.

Мы вернулись в Равен в конце лета. Не так-то просто было выбраться из пещер, но, даже оказавшись снаружи, я не бросил Таррана в одиночестве. Я заботливо ухаживал за ним, как за родным, и однажды он сказал, что должен меня вознаградить, раз уж из драконьего клада мы не взяли и мельчайшей безделушки. Гном предложил, что было бы неплохо, если бы я подождал, пока мы не доберемся до Торбардина, поскольку среди горного народа он не считался бедняком. Но я отказался отправиться с ним туда, хотя признался, что интересно было бы поглядеть на такую диковинку: семь великих городов под горой. Я сказал, что буду заботиться о нем, пока не поставлю его на ноги.

— К тому же мне надо домой, — сказал я. — Назад в Равен.

Тарран улыбнулся своей тонкой улыбкой и сказал, что намеревается пойти вместе со мной, чтобы повидать свою старую приятельницу Цинару. В тот же день, только чуть позже, он поинтересовался, как я думаю, узнает ли меня при встрече дочка паромщика.

— Почему нет? — спросил я удивленно и рассмеялся.

— Ты не тот мальчик, каким ушел оттуда, Райл. Посмотри на себя при случае.

Я так и сделал, заглянув однажды утром, когда туман только еще поднимался, в тихий пруд, и не заметил никаких изменений. Может, чуть осунулось лицо, но в остальном я выглядел так же, как раньше.

Но все-таки Тарран был прав в том, что я уже не тот. Когда мы подошли к Белой Стремнине, лодкой управляла Реата. Серьезно поздоровавшись с Тарраном, она вся расцвела, увидев меня, и тихо спросила, все ли со мной хорошо. Так же тихо я ответил, что да. Она улыбнулась, ее волосы в свете заката отливали золотом. Она поняла правду, едва увидев ее, и поверила мне.

Вскоре мы сыграли свадьбу в розовой беседке. Тарран был моим шафером, а Цинара — подружкой невесты. Не было драгоценностей, которые бы сделали мою невесту еще прекраснее, только тонкая золотая ленточка на ее пальце. И не было видно того призрака, который мог бы встать между нами.

Лучи весеннего солнца проникали сквозь пелену облаков, наводя глянец на соляные пустоши. Копыта гнедого мерина, на котором ехал Мерканиин, с каждым шагом все глубже тонули в песке, а в колесах фургона, который он тянул, застревали чуть ли не все встречные сорняки. До этого взятая внаем легкая повозка трижды переворачивалась, но после того как рыцарь переложил доспехи и припасы на дно фургона как балласт, ехать стало проще. Однако Мерканиин продолжал сомневаться, следует ли тащить труп дракона — разумеется, после того, как тот будет убит, — в деревню, которую чудовище держало в страхе.

Ветер хлестал по открытой равнине, в неистовом танце раздувая рубаху и плащ Мерканиина, сорвал его капюшон, спутав густую гриву темных волос. Рыцарь прищурился, одной рукой прикрывая карие глаза от летящего песка, а другой придерживая в упоре копье. Ветер нещадно дул в уши, но боль только подстегивала решимость Мерканиина.

Многие жители деревни утверждали, что дракон ни разу не причинил вреда ни мужчине, ни женщине, только унес у пастухов несколько коров и овец. Один торговец обвинил его в смерти своего шурина, тело которого нашли в реке, хотя старый бондарь объяснял эту смерть тем, что тот просто утонул, напившись до потери сознания. Но вот что тварь закусила пропавшим ребенком швеи, сомневался мало кто, хотя сама женщина ни слова не могла произнести от горя. Одни говорили, что размером дракон с дюжину людей; другие утверждали, что его тень накрывает целую деревню и все окрестные поля. Одни видели, как он извергает огонь, а другие — как на согретых солнцем камнях после него остаются сосульки. И лишь в одном не было расхождений: все, кто видел чудовище, в один голос твердили, что оно белее молока. А Мерканиин знал, что все белые драконы — злые.

Зло. Мерканиину не надо было ничего больше слышать, чтобы сломя голову ринуться в битву. Год назад, когда его младший брат получил долгожданный титул Лорда-Рыцаря, честь и слава превратились для Мерканиина в навязчивую идею. Ни один героический поступок не казался ему достаточно великим, никакое количество добрых дел не могло утолить его жажду. Так или иначе, он дал обет стать самым знаменитым, самым отважным рыцарем в истории Соламнии и намеревался до конца и во всем быть верным своей клятве и посвятить свою жизнью служению своей чести. В эту деревню Мерканиина привел слух о драконе, так же как рассказы об убийцах, оборотнях и злых магах приводили его во многие другие деревни. Их было так много, что он забыл их названия и бесчисленные несчастья, которые ему удалось предотвратить или последствия которых получилось исправить.

Восточные предгорья, где, по словам свидетелей, находилось логово дракона, были видны из деревни, но в первый день пути Мерканиин, казалось, совсем не продвинулся вперед. На второй и третий день предгорья вроде бы приблизились; но ощущение было обманчиво. Только сейчас, когда четвертый день клонился к вечеру, его мерин наконец добралась до подножия первого, поросшего травой холма. Но едва гнедой опустил морду, чтобы пощипать травку, Мерканиин натянул поводья, и конь вскинул голову, насторожив уши и недовольно фыркая. Скоро у него будет время спокойно побродить и попастись. Сначала рыцарю надо обнаружить драконье логово, и лучше было сделать это до того, как чудовище обнаружит его.

Отцепив фургон, Мерканиин объехал вокруг подножия холма, который оказался меньше, чем он предполагал, — островок на безбрежной песчаной равнине, питаемый родником, который вился в сторону полосы океана, вечно темнеющей на горизонте.

Один из самых отважных деревенских жителей нашел по реву дракона его логово, которое располагалось в самой середине холмов, защищавших его со всех сторон от посторонних взглядов и от непогоды. Человек даже заглянул в непроницаемый мрак главного и запасного хода, хотя на этом его мужество иссякло. Мерканиин принял во внимание проведенную разведку. Шпионить, как обычные разбойники, было ниже его достоинства. На долю таких рыцарей, как он, выпадали дела, требовавшие больше отваги; они преодолевали опасности, перед которыми простолюдины отступали.

Вдалеке на дереве какая-то птичка выводила песню, которая эхом отражалась в холмах. Счастливая трель не сулила никакой опасности, вызывая у Мерканиина мысль, что дракона либо нет, либо он спит в глубине своей пещеры. Птичья песня вызвала и Другие воспоминания, которые рыцарь некогда решительно задвинул в дальний уголок своей памяти и попытался подавить, совершая опасные подвиги во имя добродетели, милосердия и доброты. Лицо его жены, Дамирнии, предстало перед мысленным взором Мерканиина: ее всегда взъерошенные рыжеватые волосы, слишком худое тело, большие карие глаза, полные любви ко всем слабым и беспомощным существам. Хотя она была далека от совершенства, зная преданность Дамирнии больным или раненым животным, он предполагал, что она сможет понять его собственную неколебимую преданность рыцарскому Ордену и обету: «Моя честь — моя жизнь». Но, как оказалось, он заблуждался.

Мерканиин скривился, намеренно перекрывая образ Дамирнии лицами всех женщин, когда-либо виденных или встреченных им. Он опять загнал воспоминание в дальний угол, но ее последние слова до сих пор преследовали его. Нежный голос Дамирнии звучал как живой: «Если твоя честь — это действительно твоя жизнь, Мерканиин, то это все, что когда-либо у тебя будет».