Боевики по сторонам от Павла сняли свои маски, но они могли бы этого не делать – их лица были настолько непроницаемы и неприметны, что вспомнить их через минуту было практически невозможно. И вообще они казались безмолвными и неподвижными изваяниями, вылепленными по одному незамысловатому образцу. Павел чувствовал только исходящую от них силу, чувствовал сквозь одежду горячую сталь их напряженных мышц.

Разумеется, они не ответили бы ни на какие вопросы, да, впрочем, Павел был не так наивен, чтобы эти вопросы задавать.

Только тот человек, который сидел рядом с водителем, очевидно, старший группы, отличался от своих подчиненных – он был старше, в коротко стриженных волосах просвечивала седина, на лице были отпечатаны годы труда и лишений.

Машина ехала по тихим улицам лондонских пригородов.

Павел не знал Лондона, да, впрочем, вряд ли найдется человек, который достоверно знает все углы и закоулки этого человеческого муравейника, который не одно столетие был самым большим городом мира, – разве что его центр, историческую часть, примыкающую к мрачной громаде Тауэра, к суматошному деловому району Сити, но не бесконечные, раскинувшиеся на десятки километров спальные районы. Единственное, что он мог с какой-то долей уверенности сказать, – они, по-видимому, находились в северной части Большого Лондона. Об этом говорили приличные, дорогие дома с нарядными палисадниками, широкие, обсаженные деревьями улицы и ровный рельеф, без заметных спусков и подъемов. Менее престижная южная часть Большого Лондона расположена на холмах, по которым петляют кривые улицы, да и дома там поскромнее.

«Мерседес» едва ли не час кружил по тихим респектабельным пригородам – видимо, водитель не только двигался в нужном направлении, но еще и запутывал следы, убеждался в отсутствии преследования.

«Не совсем был прав тот старик в Сент-Джеймс-парке, – думал Павел, – кроме тех версий, что он изложил, тут еще какие-то чеченцы образовались. Правда, они вроде бы не при делах, поскольку сами хотят узнать, кто Литовченко отравил, боятся, как бы на них не подумали. Ну, с ними уже разобрались эти, что меня сейчас везут. Знать бы еще, кто они такие… Скоро узнаю…»

Наконец уютные двухэтажные домики с обмелевшими по холодному времени года палисадниками сменились домами повыше – в четыре-пять этажей, в которых помещались небольшие магазинчики и дешевые закусочные. На улицах стало более людно, то и дело приходилось останавливаться на светофорах.

Старший группы повернулся и коротко бросил:

– Подъезжаем!

В ту же секунду один из охранников быстрым движением натянул на голову Павла матерчатый мешок.

Павел закашлялся, завертел головой, но резкий болезненный удар под ребра заставил его затихнуть. «Мерседес» еще раз свернул, затормозил. Раздалось гудение поднимающихся гаражных ворот, и они въехали внутрь какого-то здания.

Павла вытащили из машины и, как прежде, поволокли вперед.

Он спотыкался на каждом шагу и едва не упал, поднимаясь по крутым ступеням.

Тогда сопровождающий, что-то вполголоса пробормотав, грубым рывком стащил мешок с его головы и втолкнул Павла в просторную полутемную комнату.

Окна в этой комнате были задернуты плотными бежевыми шторами, в углу стоял антикварный письменный стол, посреди комнаты – глубокое тяжелое кресло, возле него – стойка с несколькими лампами, как в операционной.

В первый момент Павлу показалось, что в комнате никого нет, и только когда глаза привыкли к полутьме, он разглядел за столом удивительно маленького человека лет шестидесяти, с выпуклым лбом, глубокими залысинами и густыми кустистыми седыми бровями, под которыми прятались маленькие пронзительные глаза.

– Здравствуйте, батенька! – проговорил этот человек и выкатился из-за стола, потирая маленькие ручки.

Стоя он оказался еще меньше, самый настоящий карлик. Мелкими шагами пересек кабинет, подкатился к Павлу и снизу вверх уставился на него с неприязненным любопытством.

– Вот вы какой! – протянул он и повернулся к безмолвным спутникам Павла: – Что же вы, ребятки, усадите нашего гостя, он, должно быть, устал с дороги!

Две пары сильных рук подхватили Павла, подтащили к креслу, швырнули в него и затянули ремни на руках и ногах.

Все вернулось на исходную точку.

Карлик подкатился к Павлу, заинтересованно взглянул на него и промурлыкал, как сытый кот:

– Ну что, батенька, поговорим о жизни, о радостях ее и печалях?

Павел промолчал.

Карлик снова потер ручки и вдруг цепко ухватил пальцами левое веко Павла. Павел мотнул головой, попытался увернуться, но карлик с неожиданной ловкостью кусочком клейкой ленты закрепил веко, соединив его с бровью, так что глаз больше не закрывался. Через секунду он сделал то же самое с правым глазом.

Глаза слезились и невыносимо болели. Павлу мучительно хотелось закрыть их или хотя бы моргнуть, но клейкая лента лишила его такой возможности.

– Ну как, батенька, вам удобно? – участливо поинтересовался карлик, снова потирая свои ручки.

– Идите вы к черту… – выдохнул Павел.

– Ну зачем же так! Мы с вами немножко побеседуем, а уж там решим, кто из нас куда пойдет… причем что-то мне подсказывает, батенька, что к черту из нас двоих пойду не я…

Он приблизился к самому лицу Павла и негромко, доверительно проговорил:

– Ну так что – может быть, вы сразу расскажете мне, кто вы такой, на кого работаете, кто послал вас в Лондон?

– Опять двадцать пять… – протянул Павел. – Мне эта песня еще у чеченов надоела…

– Это вы зря, батенька! – В голосе карлика прозвучала легкая обида. – Не нужно нас сравнивать! Это даже как-то обидно! Ваши чеченские знакомые, друзья Ахмата Закаева – дикие люди! У них примитивные интересы и примитивные методы! Видел я этого их специалиста по развязыванию языков… тупое животное с двумя извилинами в голове! Конечно, иногда его методы дают результат, но согласитесь – в двадцать первом веке это выглядит как-то несовременно!

Он внимательно оглядел Павла и удовлетворенно произнес:

– Могу только порадоваться, что мои мальчики успели вовремя, до того как Шамиль с вами поработал. После него люди превращаются в никуда не годный отработанный материал, а с вами пока можно продуктивно работать…

Карлик снова потер ручки и жизнерадостно воскликнул:

– Ну-с, батенька, приступим!

Он щелкнул выключателем, и лампы на стойке вспыхнули.

В беззащитные глаза Павла хлынул безжалостный и ошеломляющий белый свет. Этот свет проник прямо в мозг, казалось, он сжигает все на своем пути – разум, волю, память. Павел начал терять сознание, ему снова казалось, что он бежит по лестнице, открывает дверь и оказывается в залитом кровью коридоре…

Свет погас, но Павел еще долго ничего не видел. Перед его глазами кружились словно два черных солнца – негативы ослепительных ламп, которые едва не выжгли его мозг…

– Ну что же, батенька, вы готовы к продуктивному обмену мнениями? – прозвучал где-то совсем близко негромкий заботливый голос. – Для начала мне хотелось бы знать, на кого вы работаете… на Патрушева? На англичан? На американцев?

– На хорватскую фирму «Задруж», – выдавил из себя Павел, с трудом шевеля распухшим, жестким, как наждак, языком. – Маломерные суда… катера и яхты.

– Ну зачем же вы так? – почти доброжелательно произнес карлик. – Вы отлично знаете, что говорить все равно придется. Ведь мы, батенька, профессионалы…

Зрение Павла постепенно восстанавливалось, из цветного тумана перед его измученными глазами проступил силуэт маленького человека с густыми бровями. Пока это был только неясный контур, словно вырезанный маникюрными ножницами из черной бумаги.

– Как… как вас зовут? – едва слышным голосом спросил Павел.

– А зачем вам это, батенька? – Кустистые брови недоуменно поползли вверх. – Не все ли вам равно? Впрочем, если вам хочется, можете называть меня Порфирием Петровичем! – И он тихонько засмеялся. – Люблю литературные ассоциации!

Он потер маленькие ручки и предложил: