— Эм... да.

— Как это жестоко! — возмутилась Илман. — Лишать детей выбор.

— Это только у нас имя имеет значение в судьбе, — пояснила настоятельница Культа. — В Сата к этому относятся проще. Фред, расскажи нам чуть больше про Сата.

— О, это превосходный мир! — чуть не подпрыгнула на стуле Лазер, будто обратились к ней. — Там очень много удивительных цивилизаций и технологий. Есть трубы, долетающие до небес, и даже до Луны! А ещё есть ящики, которые показывают то, что находится на другой стороне планеты. А ещё есть…

— Потоки света, режущие металл, — улыбнулась Варавит, зная, к чему девочка обязательно сведёт разговор.

— Да! — оглушительно пискнула она. — Я очень хочу там побывать.

— Лазер интересуется технологиями Сата.

— Это я уже понял.

— Вождь, а что вы знаете о з-запретной истории Сата? Кайрил что-нибудь рассказал вам?

— А правда, что Сата весь завалять мусор? — поинтересовалась Илман. — И что там люди поедать друг друг?

Фред прожевал крупный кусок кабачка, прежде чем ответить.

— Насчёт мусора — правда. Что до остального — я мало что понял. Только то, что миром правят ублюдки. Но об этом я знал и до Марка. Ещё он сказал, вы владеете магией. Это так?

— Не совсем, — покачала головой Варавит. — Либо вы не так поняли Кайрила. Мы не называем тонкие техники магией. Это варварское слово.

— Но вы умеете читать мысли. Это правда?

— Умеем, — кивнула Варавит.

Фред едва не подавился.

— Серьёзно? Так он не пошутил? Какое число от одного до ста я загадал?

— Ну, допустим, тридцать девять, но…

— Б…ть! — тяжело дыша, Фред отодвинулся от стола и оглядел собравшихся будто видел их в первый раз. Только теперь он почувствовал себя голым перед публикой, несмотря на то, что был одет. Этого чувства не было даже когда он шёл по коридору после душа. Стало невыносимо стыдно за пошлые фантазии с участием Илман, а то, что эти фантазии вернулись теперь, когда их не звали, подлило масла в огонь. — Извините, я должен уйти. Немедленно.

— Вам нечего бояться, — остановила его хозяйка, когда Фред уже поднялся из-за стола. — Это работает не так, как вы предполагаете. Читать мысли непросто, тем более, когда вы мыслите быстрым потоком. К тому же, вторгаться в чужую голову без крайней нужды у нас не принято.

— Допустим, я поверю, — он осторожно сел. — Хотя, какое к дьяволу «допустим»? Почему я должен вам верить?

— Вы научитесь так же.

[1] Walley World — вымышленный тематический парк развлечений из комедии «Каникулы» («National Lampoon's Vacation», 1983).

Глава 4. Аммерт

1

Вечерний город красовался множеством огоньков, которые местные зажигали в честь предстоящего праздника. И всё же главным светилом этого вечера оставалась прибывающая луна. В небе, вокруг неё, почти не было других светил — несколько туч укрыли собой звёзды, словно одеялом. Тучи пригнал северный ветер, слегка разбавивший зной. Когда на улицах стало прохладнее, с неба посыпались редкие снежинки, на радость детям. Правда, чудо природы продлилось недолго: немного покружив, все они растаяли, не успев коснуться мостовой.

Ещё днём центр города казался грязным и убогим. Теперь, когда народ зажигал ароматические свечи в каждом доме, выставлял на окна лампы и выходил на улицы в нарядных туниках, район преобразился, наполнился красками, оттенками и звуками.

В небе, один за другим, пронеслось несколько самолётов-птиц, и никогда не устающие дети, с криками «Имме́рти, иммерти!», погнались за ними.

Один ребёнок подпрыгнул и на секунду завис над крыльцом. Мама тут же ловко поймала его за руку, спустила на землю и отругала. Фред подумал, что спит, или что его обманывает зрение, но через минуту девочка лет четырнадцати покружилась вокруг своей оси и, к изумлению Фреда, плавно, как невесомая, взлетела на высоту человеческого роста. Она была чем-то похожа того на мальчика, что завис над крыльцом. Наверное, старшая сестра. Своим прыжком она, как бы, дразнила младшего брата, ведь ему не позволяли делать то, что она уже могла. Девочка приземлилась на носочки, и развела руки. Мать подбежала к ней и заботливо потрогала её щёки.

В воздухе появился светящийся огонёк, похожий на негаснущий сполох от костра. Он завис на высоте пары метров над мостовой и медленно поплыл, наполняя улицы золотистым светом. За ним вспыхнул и пустился в плавание другой. Молодая пара запускала огоньки из полосатой трубки, напоминавшей хлопушку. Не только пара занималась подобным — множество людей выстреливали из трубочек летающие огоньки, и те зависали в воздухе, взлетая высоко над крышами, или оседая у самой земли. Каждый получался своего цвета, веса и яркости, и вот уже вся улица была усыпана блеском маленьких звёздочек. Особенно они нравились детям, и те смело брали их в руки, не обжигаясь. Правда, огоньки тут же гасли, превращаясь в маленькие угольки, пачкающие пальцы.

Когда Фред, как всегда, сопровождаемый служителями, проходил по улицам, толпа расступалась. Не было понятно, то ли они боятся, то ли делают это из почтения. Вскоре, Фред немного привык и, подобно служителям, перестал обращать внимание на толпу, просто радуясь празднику.

— Напоминает Рождество, — заметил Фред, оглядывая цветные огоньки.

— Что, простите?

— Рождество. В том мире у меня было не так уж много счастливых дней. Только один день в году я радовался по-настоящему. Двадцать пятого декабря. Мачеха Стоун тогда становилась доброй и мы даже с ней не ссорились. Она красиво одевалась, была такой ласковой, милой. Она угощала меня конфетами. Особенно я любил такие леденцы, в виде трости. Знаешь? Ну, ты, наверное, их не видел никогда. Люблю Рождество! Ненавижу свой день рождения, и все остальные праздники, но вот его... да.

Однако Фред ещё больше загрустил при воспоминаниях о Рождестве. Ему казалось нелепым, неправильным и абсурдным отмечать этот праздник с мачехой Стоун, когда все остальные дети проводили вечера со своими родителями. Он не хотел признаваться, но именно Рождество было для него самым грустным, самым тяжёлым из всех праздников.

Пальцы Фреда замёрзли, несмотря на то, что вечер был тёплым. Прохлада северного ветра прошла, и последняя снежинка растаяла в небе. Снова напомнил о себе субтропический климат.

— А что это за праздник?

— День окончания Великой Межмировой войны, — пояснил Мэй. — Самой страшной в истории человечества. Она длилась двадцать пять лет и погубила больше миллиарда жизней.

В груди у Фреда похолодело.

— Миллиарда?!

Совсем по-другому воспринимались теперь случайные прохожие, что останавливались посреди улицы, чтобы обняться. Даже захотелось прижать кого-нибудь к своей груди, пожелать счастья и мира. Но, несмотря на праздник, люди сторонились Фреда: слухи, что этот иномирец — кандидат на признание реинкарнацией Инкрима — не обошли ни одного жителя.

— Расскажи мне об этой войне.

— Я вам не расскажу. Я вам покажу!

На площади в западно районе это время вот-вот должна была начаться пантомима. Фред и Мэй поспешили, чтобы успеть к её началу. Как объяснил по дороге Мэй, действие пантомимы разворачивалось во Вторую Эпоху Эйров, три тысячи лет назад.

— А мы живём в какую эпоху?

— Третья Эпоха Эйров, пятьсот двадцать шестой год.

Добрались до площади. К этому времени как раз показывали смерть царя Вепря, которая многими считалась отправной точкой на пути к Межмировой войне. Актёры, облачённые в наряды, напоминающие античные, скорбели над мёртвым телом, накрытым голубым саваном.

— Голубой у нас считается траурным цветом, — дал комментарий Мэй.

Тело царя плавно опустили под сцену. После этого свет на сцене погас на несколько секунд, а затем начался новый акт. Всё окрасилось алым, и на сцене появились восемь мужчин в масках животных, облачённые в панцири и вооружённые короткими мечами. Среди масок Фред тут же распознал ежа и зайца, потом ворона по длинному клюву, напоминающему маску чумного доктора, а после — медведя, лиса и орла. Ещё один зверь остался загадкой. Также была одна птица с коротким клювом, но поскольку в птицах Фред разбирался слабо, пришлось обратиться к ходячему либретто.