В Ашане всегда холодно, особенно в отделе молочных продуктов, где я стою между витрин с йогуртами.

Старика, которого я приметил, заинтересовали греческие. Он потирает стекла очков и отчаянно вглядывается в маленькие буковки на этикетках. Не подозревая о том, что больше никогда не сможет вернуться домой. Он ничем не отличается от всех своих ровесников, которых я лишил жизни за свои обращенные двести лет.

Жалость внутри меня спорит с голодом и голод как всегда сильнее. Я живой упырь, прямо как из детских страшилок – и у меня нет выбора. Я хищник, точнее людоед и фарш из свинины и говядины, который также продается в Ашане, где я работаю – мне не подходит. Жизнь или смерть троих таких же упырей как я, зависит от того замочу я этого старика – сегодня или нет.

Старик наконец положил самый маленький йогурт в свою почти пустую корзинку и направился к кассам самообслуживания, доканывать админов чтобы ему помогли пробить покупки.

Все, что от меня требуется – это пройти за ним и лишить жизни так, чтобы и следа мокрого не осталось.

В отличие от нашего главного – Люция, я могу это сделать максимально незаметно, на сколько это возможно. В последний раз, пару месяцев назад, когда я никак не смог завалить подроста в одном из парков, а мы критично долго голодали, первый – Люций сделал это за меня с молодой женщиной. Ее останки – волосы, зубы, что-то из костей, части кишок и телефон с включенной геолокацией, но с разбитым экраном нашли в Валуевском лесу в полиэтиленовом пакете.

Ламия – малышка Мия, уже засобиралась куда-нибудь подальше – например на Кубу, но первый ее остановил. Он рассчитал, что информация о нашем ужине, не появится в новостной ленте. То, что он сделал было слишком жестоким.

Старик уже расплатился и упаковался в бесплатный пакет с ручками, который взял в овощном отделе. Клыки у меня во рту стали расти от нетерпения, голод шептал, что он старый и слабый и уже очень близок к тому, чтобы пойти домой и закончить свой жизненный путь.

Ужасной смертью.

Давно меня не посещал голос совести и сейчас, когда мои глаза чернеют, а я постепенно обращаюсь в чудовище, мне меньше всего хочется его слышать.

Она здесь.

Я каменею, и подошва ботинок прилипает к полу. Да, теперь мое осознание понимает, что это так. Она здесь.

Я с силой зажмуриваюсь и внюхиваюсь в старика сильнее чем следует. Черт, у него грязные трусы. Черт, я открываю глаза и ищу ими девушку, против своей воли. Старик все равно далеко не уйдет, ему лет восемьдесят, успокаиваю я себя чтобы выкрасть время и посмотреть на нее, хотя бы одним глазком.

Пока старик проходит между рамок металлоискателя, я быстрым шагом иду через весь магазин к центральному входу, надеясь, что меня никто не окликнет.

Как-никак я на работе, а работу свою сейчас не исполняю. Мысли о том, что мы вообще могли бы и не работать я прогоняю прочь. Последствия после того, что я сделал в пятый год своего обращения, заставило нас не выделяться от остальных людей. А это значит еби-да-еби по жизни и работай в сфере обслуживания где-нибудь в Ашане.

Девушка-моей-мечты-к-которой-я-никогда-не-подойду стоит около живых цветов не далеко от входа. Она уже взяла ручную красную корзинку и поставила ее на тележку, почему-то заставив меня умиляться. Сегодня на ней тоже короткое пальто цвета хаки и обтягивающие длинные ноги – черные джинсы. Светлые волосы мягкими локонами рассыпаны по плечам. Пронзительные зеленые глаза с желтой радужкой ярко сверкают, а фарфоровая кожа на ангельском лице отдает холодным фарфором. Красотка кусает пухлую нижнюю губу, и та от возмущения становится красной, как и ее румянец на щеках.

Когда она подошла к орхидеям и взяла одну из них в руки и зарылась в цветки лицом, мое сердце – которое не бьется уже двести лет, снова чувствует тепло.

Я не хочу уходить за стариком несмотря на голод, а хочу стоять и смотреть на нее вечно. Я ждал ее с самого утра, хотя прекрасно знаю, что она приходит только под конец моего рабочего дня.

Но мое обоняние гонит меня подсказывая, что старик уже убежал очень далеко и у меня капец как мало времени.

Я подбираюсь к ней ближе, но боюсь встретиться взглядом. Я оказывается очень скромный, когда влюблен.

Игриво вильнув пышной волной волос, красотка двинулась к полке с лентами. Взяла в руки ту, что белая и стоит крутит ее в руках. Мне кажется, что ей больше подошла бы красная, как Люций окликает меня отборным русским матом по внутренней связи.

И мне приходится оставить ее в этом магазине до завтра и кинуться сломя голову за нашим ужином.

Я бегу через весь магазин к противоположному выходу из-за охранника, стоящего у главных ворот, чтобы выйти через кассы самообслуживания. На месте я уже плохо ощущаю запах не стираных трусишек и мне становится как-то не по себе. Голод рвет меня изнутри, а клыки прорезаются в нижнюю губу. Ну почему в восемьдесят лет он так быстро бегает?

Я проношусь мимо людей и магазинов с яркими вывесками к главному выходу из торгового центра. Пробегаю как в тумане мимо автоматов, еще большего скопления людей, мимо женщины продающей кексы, которые мне нельзя и вдыхаю ночной влажный воздух полной грудью. Мой взгляд становится резче – я как орел, выискивающий жертву. Вот переулок к остановке, право или лево. Куда он пошел? Его даже не видно. И тут я понимаю, что он все еще в торговом комплексе. И понимаю почему он так быстро бежал – пахнет говном.

Я возвращаюсь к женщине, продающей кексы, которая в этот момент убирает рекламный флаер о скидке после двадцати одного часа. Но мне нужно идти еще дальше, дальше к туалетам.

Я сворачиваю в длинный темный коридор под двумя светящимися человечками – одного мужского пола, а второго женского. Прохожу мимо больших оранжевых букв – ГОРОД и я очень голоден.

Мне на руку, что здесь темно, ведь мои глаза уже стали черными и в лице можно разглядеть монстра. В этот момент я могу сбиться с пути и забрать жизнь другого. Того у кого может отлично сработать на телефоне геолокация.

Мне хочется пнуть дверь мужского туалета с силой от души. Но вместо этого я мягко отодвигаю ее ладонью с выросшими когтями.

Хороший парень моет руки в раковине, не забывая о мыле. Я только мысленно прошу его не жадничать – мыло нам еще понадобится, чтобы стереть с рук кровь и ошметки плоти.

Мне не нужно принюхиваться чтобы понять в какой кабинке старик, я уже знаю где он. Остается только выждать, когда уйдет свидетель и я снова насыщусь и позову парней.

Но он блин все еще моет свои гребаные руки.

– Дыши, дыши…

Успокаиваю я себя чтобы не сожрать сразу обоих как дверь бьет меня в нос.

– Ой-ой… Простите…простите меня, я старый уже… не увидел вас…

Два добрых глаза смотрят на меня сквозь линзы очков и в них нет ничего кроме сожаления.

– Я могу вам помочь?

Его тонкая рука с синими венами берет меня за локоть, а другая проводит по спине, успокаивая.

– Ну прости, прости, у тебя кровь идет… на…на…

Старик зачем-то сунул руку и карман и вытащил из нее смятую денежную купюру.

Монстр внутри меня в шоке.

– Это тебе, за нос, прости мало, но у меня больше нету… пенсия такая маленькая… я часто вижу тебя в магазине… эй куда ты?

Я только что хотел разорвать его, порвать на части, вырвать сердце, а после позвать доедать остальных, но…

Я не знаю куда мне бежать, по лицу текут кровавые слезы – почему, почему, почему…

Плохое место я вижу наш Ашан, а дальше будет вереница из магазинов, мне бы вернуться в коридор, где туалеты. Но там еще он… я не могу взять его деньги… я схожу с ума.

– Бальтазар.

Я закрываю глаза – все хорошо, помощь пришла.

– Садись.

Ламия усаживает меня на скамейку около желтого банкомата и берет мою руку в свою. Я чувствую, что девушка-в-которую-я-влюблен уже около кассы. И не хочу, чтобы она увидела меня таким, не хочу напугать ее.