От осени ло весны

Служба Ивана в крепости продолжалась, как и тайная переписка между влюблёнными. Наступала зима, и день стал совсем скоротечен, после четырёх по полудни юный стрелец и его отец после службы возвращались домой, и что-то мастерили при свете лучин. Конечно, не что -то сложное, а так, грубые вещи, что- бы руки занять. Дома царил тоже полумрак. Услышав молитву к вечерне, тоже творили молитву, садились ужинать, доедать приготовленное хозяйкой к обеду. После этого отправлялись ко сну. Повеселее было в те дни, когда отец и старший сын оставались дома. Работа кипела, и новые толковые вещи выходили из рук Мошкиных. Недели за три сделали из бронзы оклад Псалтыри для церкви из бронзы, потом приехал Гаврила, златокузнец, забрал их работу, что позолотить да камни вставить. А так, чаще всего делали замки для купца Канюшкина.

В один из дней декабря, Семён и Иван занимались, скорее мучились с починкой хитрого пистолета, отданного им стрелецким головой.

– Так Иван, нагревай горн, да держи ось осторожно… Надо, что бы вошла… Вот так, теперь молоточком забей тихонько. Скуси клещами и напильником теперь…

Сын четко делал работу по словам отца, вышло просто отлично. Пистолет остыл, Семён ключом взвёл пружину. спустил курок : целый сноп искр бил на замок.

– Ну всё, дело сделано. Потом стрельнем разок для порядка, и отнесу пистоль в Кремль, Тихону Ильичу.

Мимо прогуливался Устьян, напевая, и иногда подмигивал старшему брату.

– Чего, глаза болят? Скажи матери, пусть промоет, – обеспокоился отец, – а нам с тобой, Иван, надо шины железные на колеса нашей телеги поставить, соскочили. Колесо быстро обобьётся, совсем беда будет.

Старший сын кивнул, и пошёл к сараю. За ним увязался и Устьян, и быстро сунул грамотку в его руку. Затем, как ни в чём ни бывало, мальчишка присоединился к Василию, таскавшему дрова в дом. Работа казалась детям весёлой, похрустывал снег под валенками, иногда то один, то другой кидались друг в друга снежками. Так, не очень сильно, лишь бы снег за пазуху завалился.

Ну а Иван сунул соскочившую шину в горн, погрел до красного цвета, клещами ухватил, а принялся осаживать, ударяя киянкой обод, на деревянное колесо, чтобы меньше снашивалось. Уже опять начинало темнеть, и надо было убирать клещи да молоты и погасить горн. Потом степенно, подражая отцу, юноша пошёл домой.

Он ел словно и не замечал вкус еды, лишь подносил как и другие, ложки с кашей к рту. Так и проглотил ужин, словно ворона на дереве. И не заметил, что ел. Но вот, всё закончилось, и юноша поспешил к себе. Прикрыв дверь, он вынул заветную записку:

Добрый день, Иванушка, здоровья тебе на много лет!

Батюшка уедет в конце марта, сбыть товар в Москву и там прикупить всякой всячины. Хочет просватать меня за Гаврилу Хлебникова, купца из Москвы, да я того не желаю. Говорили мне, что отец Варсонофий может нас обвенчать тайно. Я на всё готова.

Любящая тебя Елена.

Иван вскочил с лавки, и заходил по горнице, как пойманный лесной кот в клетке. Ничего, обвенчает их поп. Сколько денег захочет за требу? У него и два рубля найдётся, ничего. Он сел за стол, придвинул горящую свечу, и карандашом принялся выводить буквицы.

Добрая моя Елена!

Обвенчаемся тайно, я договорюсь с попом. Ни за что от тебя не откажусь.

Преданный тебе Иван

Перечитал ещё раз- вроде бы вышло хорошо и не глупо. Не получалось у него так цветасто выражаться, как выходило у его суженой. И умница, и красавица… А он? Ну сил хватает, стреляет тоже хорошо, да и умельство у отца почти перенял.

– Ладно, хватит себя изводить, – сказал он сам себе, и принялся истово молиться на иконы в красном углу, поминая и Богородицу, и святого Николая, и святого Георгия.

Только так смог успокоится, разделся до исподнего, и залёз под теплое одеяло. Печь была натоплена, топили дома снизу, из подклети.

Тайное венчание

Иван шёл к церкви, торопился. Да и дело было нелегкое, и кошель тяжёлый – целых два рубля денег. Он шёл мимо тающих сугробов, стараясь обойти коровьи лепёшки на дороге. И то- какое хозяйство без коровы, а то и двух? Молоко до сметана- сложно без них русскому человеку прожить. Вот и показалась ограда, рядом с которой сидел Мишка, юродивый. Хороший, добрый подвижник. Никому зла не желал, не проклинал, говорил только хорошее.

Иван, не думая положил в кружку святого человека две копейки, и сняв шапку, перекрестился на купола, и попросил:

– Заступись за меня перед Богом, добрый человек.

– Не сомневайся, – и юродивый улыбнулся хорошей, светлой улыбкой, – всё по доброму будет. Любит тебя Пресвятая Богородица, заступится.

Стало чуть полегче на душе Ивану, и он зашел в храм, и опять перекрестился, и пытался усмотреть иерея. Наконец, увидел священника, о чём- то говорившем с вдовой. Наконец, та низко ему поклонилась, и отошла. Отец Варсонофий был худой, с такой же худенькой бородой, в обычном подряснике. и , с крестом на груди.

– Отче, – обратился к нему Иван, – поговорить бы о важном деле. Женится я решил…

– То дело хорошее, – священник сложил руки на груди и хитро улыбнулся.

– Да дело непростое…Нам бы не здесь поговорить, а то слегка смущаюсь при чужих-то глазах!

– И чего ж ты, вьюнош, удумал, ежели не хочешь рядом чужих ушей?

– Женится, отче. Так и невеста согласна, ты не думай. Отец её косо на меня смотрит.

– Отчего же? Ты на царёвой службе, а не дрова людям возишь.

– Так на Елене Фёдоровне Канюшкиной жениться желаю, – совсем тихо сказал юноша.

– Вона как…Остерегусь честной отрок я вас венчать…Как бы не вышло чего.

– Так не увозом жениться хочу. Придём вдвоём, и обвенчаешь, всё честь по чести Неужто тебе наших душ не жаль?

– А свою мне жаль особенно, Иван.

– Да я и деньги принёс, – совсем тихо добавил проситель.

Иерей повернулся, и поманил жестом к себе Ивана. Оба быстро зашли в церковную сторожку. Варсонофий поставил скамеечку для стрельца, на другую присел сам.

– Сразу бы сказал… Дело непростое, и в церковной книге надо запись сделать, и вам грамотку выправить. Бумага, да чернила, они ведь того, денег стоят. Это уж алтын, дитятко. Вечером свечи зажигать – так это четыре алтына. Поиздержался я . на облачение церковное пожертвуешь полтину? – и поп сделал благостное лицо, воззрившись на Ивана, – полтину вперёд дашь. Остальное- после венчания.

– Об чём речь, отец Варсонофий!

Юноша быстро выкладывал серебряные маленькие монеты перед священником, тот вытер прослезившиеся от умиления глаза, внимательно пересчитал и сгрёб серебро к себе.

– За три дня дитятко, – говорил поп уже просто елейным голосом, – предупреди, и буду ждать вас после вечерни. Не волнуйтесь, Господь вас не оставит, и я порадею.

Иван поклонился попу, поцеловал его руку, тот в ответ перекристил юношу. Стрелец пошёл, просто побежал домой. С сердца словно камень упал. Не помнил как вернулся, вбежал к себе, и принялся выводить буквы на малом листе бумаги:

С священником всё оговорёно, надо только предупредить за три дня. Возможно дело только после вечерней молитвы.

Чернила высохли, и старший брат пустился на поиски младших. Долго искать не пришлось, юноша услышал сопение да шлепки. Братья мутузили друг друга, стараясь окунуть в снежный сугроб соперника.

– Ужо матушка то всё узнает! – пригрозил он мальчишкам.

– Да с чего? Ты же не скажешь! – ответил сметливый Устьян, – надо сбегать по делу?

– Точно так.

– Сейчас, – ответил старший.

И Устьян принялся отряхивать Василия от снега, затем сбросил снежные хлопья со своих валенок и шапки, и быстро пошёл вслед старшему брату.

– Давай записку, и жди меня у калитки, – выдал он покровительственно.

Юный посланец прошмыгнул за забор, и был таков, а Иван закутался потеплее, и принялся ожидать гонца.

***

Устьян бегом выкатился на улицу, да припустил по снегу к усадьбе Канюшкиных. Хотел юркнуть к известному месту у забора, но услышал звон бубенцов, и вовремя спрятался. Залаяла собака, почуяв чужих. К воротам подъехали две тройки, приказчики Анфим и Емеля поспешно открыли ворота.