Выполнив такое благое дело , начальный человек Трубчев двинулся обратно, к каменным покоям воеводы. Ну а взволнованный десятник, сняв шапку, перекрестился троекратно на собор в цитадели.

– Отцу Варсонофию твоя благостность, зело понравится. Особенно, когда его служка будет обходит прихожан с кружкой, призывая к щедрости, – заметил склонный на шутку стрелец Ильин.

– А у тебя, была бы возможность, милостыню подавал бы не только за свою семью, но и за домочадцев Гоглева.

Тут уж засмеялись все, а Ильин лишь расправлял усы, иногда поглядывал на старого друга, Демьяна.

– Над чем смеётесь, стрельцы? – спросил боярский сын Филимон Гуков сын Еремеев, – неужто надо мной?

– Как можно, Филимон Еремеевич, – начал говорить Дулёв, – ты воин известный, и с тобой мы в походы ходили.

– Точно, под Смоленск! – согласился дворянин, – славный был поход!

Гуков оглядел молодых воинов, не слыхавших о крепости Смоленск, приосанился, сдвинул шапку на затылок и повёл рассказ:

– Настал 7140 год. Повёл большую рать Михаил Борисович Шеин. Подступили мы с большой ратью под славный Смоленск – город. Пришли полки со всей земли – с Новгорода, с Волги. Московские дворяне тоже были в походе . Пушек больших, осадных, взяли с собой больше двадцати. Вокруг все города повоевали, и Новгород – Северский, и Серпейск и крепость Белую. Стали лагерем, поставили палисад и стали рыть апроши. Приближались мы к стенам, а по нам польские воинские люди стреляли из мушкетов, пушек. Которые из наших и погибли. Но разве нас пулями да ядрами испугаешь? Но, заговорили и наши осадные пушки Змей да Ворон, как стены да башни от ядер громадных затряслись. Почти взяли город, да поспел король польский на помощь и долго мы бились в лагере, я даже и саблю добыл в бою. Так что зимой 7141 года ушли мы с почётом из под стен Смоленских. Но вернёмся, сил соберет царь – батюшка, и опять на войну пойдём. Ну ладно, пойдём мы, поедим в трапезной. Ждут только меня.

– Бог в помощь, – сказал, успокоившись, Афанасий Петрович.

Так что день был насыщенным и беспокойным. Епископ уехал лишь к вечеру, когда солнце стало прятаться за стенами крепости, делая ещё краснее кирпичные стены тульской твердыни. Хорош был их Кремль, говорят, не хуже московского. И битв здесь было немало.

– Наконец- то день заканчивается. Сейчас станем ворота затворять, – прошептал десятник.

Стрельцы сняли замки, и впятером принялись толкать тяжеленные, окованные железом, створки ворот. Вот, ворота с грохотом захлопнулись, а решётка была опущена. У входа остались двое караульщиков, а двое пошли отдыхать в помещение рядом. Утром их сменили. Иван в нетерпении ждал вечера.

Заветное свидание

В церкви святого Николая прозвонили к вечерне, и юноша принялся одеваться к ночной прогулке. Одежду подобрал не заметную, но хорошую, мягкие сапоги. В заплечный мешок положил и подарок для Елены Фёдоровны. Он присел за стол, в задумчивости смотрел на свечу, маленький огонёк чуть освещал горницу. Надо было идти, и юноша осторожно ступая по половицам не разбудил никого в доме. Собака, дремавшая у будки, только подняла голову, и вильнула хвостом, узнавая хозяина. Иван не удержался, погладил по голове верного друга, и выскользнул на ночную улицу.

Темно, просто очень темно и чернота будто подступала с двух сторон. Ночной путешественник видел только казавшимися сейчас угольными заборы, словно прячущиеся в чёрной ночной тишине. Иван, наконец, с трудом увидел поворот улицы к усадьбе купца Канюшкина. Он подошёл поближе, и точно, разглядел терем с окном, освещенным свечами. Оконце точно было девичье, с разноцветными стёклами. Тянуть было нельзя, и Иван, решившись наконец, подпрыгнул, уцепился ладонями в край досок забора, подтянулся и перебросил свое тело через ограду. Приземлился почти на руки и ноги одновременно, хорошо что не попал в крапиву, растущую рядом.

– Прыгаешь хорошо, точно, ведь ты на царёвой службе, – услышал он столь желанный голос.

В темноте перел ним стояла Елена Фёдоровна, сияя набелённым лицом, и кутаясь в опашень и большой, и видно тёплый, платок. В левой руке она держала масляный фонарь.

– Пойдём, – сказала она, порывисто схватив гостя за руку, – Емеля и Анфим спят, не проснуться.

– А, Иван Семёнович припозднился, – вдруг услышал юноша знакомый голос, – да я это, Лукерья. Идите, но смотрите мне, не балуйте, а то я палкой вас так отхожу, до свадьбы присесть не сможете!

Елена хохотнула, поспешно взглянула на юношу, но тот лишь улыбнулся в ответ.

– И тебе, бабушка, спасибо за всё.

– Ладно, идите быстрее, голубки. Я тут на лавке посторожу, – сразу остыла Лукерья.

Девушка посветила на лестницу, и они быстро поднялись по ступеням, и хозяйка открыла дверь в девичьи покои.

– Заходи.

В горнице светили те самые путеводные две свечи у окна, которые он и увидел, когда шёл по улице. В красном углу перед иконами горели три лампады в красном стекле абажуров. Очень уютно смотрелось у девушки в комнате – на полу хивинский ковёр, три венецианских стула, кресло, книжный шкафчик, пара резных богатых сундуков, кровать, застелённая богатым покрывалом, с несколькими подушками в изголовье.

– Вот, так я и живу. Садись Иван. Вот мёд, и пиво.

– Это тебе, – немного смущаясь, пробормотал гость и поставил на стол деревянную фигурку.

На столе танцевали два забавных медвежонка, обнимая друг друга мохнатыми лапками. Девушка присела рядом со столами, поворачивала так и эдак, было видно, что фигурка понравилась.

– Что сказать, очень красиво. Здесь и поставлю. Спасибо за подарок, – и она поставила гостинец на свой письменный стол, – вот, поешь, сама пекла.

Елена придвинула блюдо с пирогами, и сняла льняную салфетку с угощения. Налила в бокалы и ягодный взвар. Поставила тарелки для гостя и себя.

– Попробуй, вот эти с рыбой, рядом- с зайчатиной, а это с капустой луком и яйцами.

Пахло от яств просто потрясающе, и гость не мог отказаться. Он должен был попробовать. Съев каждый из пирожков, решить который из них лучший он не смог, и был вынужден повторить. Хозяйка была рада, что он не отказывается, хотя сама съела лишь один, с рыбой.

– Какой из них больше понравился?

– Все один другого лучше. Нельзя выбрать.

Она в задумчивости выпила ягодный напиток, затем встала, открыла поставец и достала из него рубашку из тонкого полотна.

– Это подарок, тебе. На память, – и она положила на лавку, – отец и слушать пока не хочет о нашей свадьбе, – добавила она уже другим тоном, – не знаю, что и придумать.

– Попробую договориться с отцом Варсонофием, – пытался найти решение Иван, – нас тайно обвенчают. Там, глядишь, твой отец нас и простит.

– Сложно сказать… Но батюшка поедет за товаром теперь только зимой, как дорога откроется. А так, сможем в церкви по воскресеньям видеться. Только ты знай: ни от кого, кроме тебя, сватов не приму.

– И я никого, кроме тебя, в жёны не позову.

Елена подошла близко, совсем близко, так что Иван слышал шуршание шёлка её наряда. Это казалось ему таким громким, так отзывалось в его голове, и сердце стучало очень сильно, и юноше казалось, что девушка это слышит. Её ослепительно белое от мела лицо приблизилось и карминовые губы красавицы коснулись его губ, а руки легли на плечи. Ивану грезилось, что время словно остановилось, юноша не дышал, словно провалился в бездну. Наконец, Елена оторвалась от него, очи красавицы неотрывно смотрели на своего избранника.

– Пойдём, – с трудом говорила она, – пора уже. Я тебя провожу.

Девушка взяла его за руку, в другой был масляный фонарь, юноша положил за пазуху её подарок, и они осторожно спускались по лестнице. Елена тревожилась, прислушиваясь к каждому шороху в доме. Но вот, она оттянула засов, открыла дверь из подклети, поцеловала в шеку Ивана, и прошептала:

– Иди. Уж спать тебе пора…

Он кивнул, с трудом отвернулся от любимой, подбежал к забору, и быстро перелез его, оказавшись на улице. Юноша здесь же проверил, не забыл ли чего, и пошёл домой, прячась в ночной темноте. Тяжело было возвращаться, он оборачивался не раз, хотел лишний раз увидеть оконце её горницы. Перед ним всё так и стояло белое лицо красавицы с ослепительно голубыми глазами.