Вдруг откуда-то сверху, от люка подпола послышалось: «Иван! Светка! Вы где? Иван! Я же видела ты к ней пошёл!»
Маринка…
Без тени смущения Светлана выпорхнула их подпола.
– Что ты раскричалась. Вон твоё непьющее богатство, получай, живой, здоровый. Вот он.
Ваня медленно, всё ещё тяжело дыша, поднимался по лесенке.
– Что случилось, ты что кричишь?
– Ну-ка домой! Домой, я сказала! А ты что скалишься? Своих мужиков нет, бочки двигать, да банки таскать? Вы что на Ванечке воду возить собрались? Утром сноха твоя, вечером ты! Совсем совесть потеряли.
Под Светкино хихиканье семейка Затевахипых двинулась домой.
В десять вечера Иван лег в постель. Через полчаса под бочок к нему приткнулась и Маринка. Легла, вздохнула и закрыла глаза. Всё. Спать, спать…
Но не тут-то было. Светкино баловство в подвале настолько взбудоражило Ивана, что, почуяв запах волос жены, её тело, он зверем набросился па супругу…
Заснуть в ту ночь им не удалось. Ваня был ненасытен, он вновь и вновь обнимал и ласкал жену. И Маринка, давно уж не получая ласки и мужниного внимания, как в их первую брачную ночь была любвеобильна и ласкова.
Семейную идиллию опять нарушил стук в окно. Было пять утра. Всё та же тётка Поля, будь она неладна, а с ней ещё две старушенции, с кошёлками и сумками попросили, чтобы Ваня срочно отвёз их на рынок, дескать, он, то есть Иван, единственная их надёжа и опора, все остальные мужики в посёлке с вечера пьяны тем и счастливы.
Маринка, недолго думая, им и отвечает.
– Мой Ваня с вечера тоже пьян, только под утро пить перестал. Это всё ты тётка Полина виновата. Как только тебя привёз, так и запил. Уж, чем ты там ему нагадала и что такое наговорила, не знаю. Так что такси вызывай.
После ночи любовных утех, Иван с женой спали до полудня. Встав с постели, Маринка быстренько накрыла стол, по-праздничному его убрала. На стол поставила бутылку шампанского и цветы.
Ваня был несказанно удивлён.
– Мать, что за праздник?
А Маринка зардевшись и говорит:
– Ванечка, спасибо тебе за любовь и верность, ты так меня сегодня порадовал, ты такой у меня добрый, сильный, хороший…
Ваня был просто сражён словами супруги. Он уж лет пяток такого не слышал от неё. Правда и сам столько же времени по-доброму не разговаривал с Маринкой. Затевахины чокнулись и выпили по фужеру шипучего напитка. Закусили. И тут Ваня с удивлением почувствовал легкий пьянящий туман в голове от «шампусика»: «Ты смотри, пара глотков всего и на тебе… Красота!»
В понедельник утром на работе, мастер цеха Пал Сергеевич отвёл Ивана в сторонку.
– Вань, ты что, нас презираешь? И за что? Почему, а?
– Сергеич, я не понял, это ты о чём?
– Как это о чём? С нами не пьёт, видите ли, он в завязке, а дома напивается до посинения, аж к людям поутру выйти не может. Это как понимать?
– Да я…
– Ты вот что, дорогой, не нравится наш коллектив – не держим, скатертью дорога. Я всё сказал.
Затевахин насупился и весь день молчал. Его коллеги тоже молчали, только косились порой на Ваньку. Тимоха не выдержал, шепнул другу на ухо: «Вань, если опохмелиться, или рассолу, гак ты скажи, это я мигом устрою, а?»
В ответ Иван только ухмыльнулся.
Пришёл привет и от соседей.
По наущению тётки Полины поселковые старушки неделю укоризненно глядя на Ивана, качали головами и причитали: «Ай-я-яй, такой хлопец был, и надо же опять запил». От Светки Иван некоторое время прятался, а если видел её, всё взгляд в сторону отводил, а потом понял: «А что такого я совершил? Ну, притиснул бабу в темном углу, так не сам же, Светка так захотела, а я мужественно сопротивлялся».
Прошел месяц. За суетой и заботами сплетни и разговоры о Затевахине забылись. Иван по-прежнему трудится в автомастерской. От компаний не отказывается, но судьбу не испытывает, больше рюмки ни-ни: выпьет, крякнет, извинится перед коллегами, и домой, к жене: «Маринка заждалась, ей переживать нельзя, матерью скоро будет».
ОДИННАДЦАТЬ КРАСАВЦЕВ…
/рассказ/
Иван не понимал, радоваться или плакать.
То, чего, казалось, никогда не могло произойти, случилось – их абсолютно беспородная псина по кличке Маня, забрюхатела. Аппетит пропал, шерстка полезла с брюшка, соски порозовели, пузико округлилось. Манюня стала спокойной как удав, даже соседи удивились: «Что с Маней, никак заболела?» И всё случилось внезапно, будто бы «вдруг». Ещё вчера их собака носилась по двору, непрерывно гавкала и по поводу, а чаще без повода, дескать, вот я, а нынче сидит в будке и глазками крутит, вроде виноватой себя чувствует. Ваня внимательно обследовал собаку: всё в норме, нос холодный, язык влажный, и под хвост залез – здорова собака. Но вот по брюшку и соскам понял – забрюхатела.
И кто же тот герой, что на сучку Маню позарился? Собака неказиста: морда таксы, телом в овчарку, шерсть баранья, видно не одно собачье поколение двортерьеров трудилось над породой. Взял её Затевахин щенком: псина нужна, чтобы двор защищать. Щенок был симпатичным, а вымахал в большую непонятной породы собаку. Но трудилась Маня исправно, соседи знали, если что, могла хулигану и штаны порвать. К обличью сучки домашние привыкли, подумаешь, дворняга, зато исправно лает и своих любит.
И вот их Манюня затяжелела.
С некой надеждой на ошибку Ваня привёл в дом соседа, тот в молодости ветеринаром работал. Как водиться накрыл поляну: сало, лук, картошка и самогон. Корней Степанович, увидев стол, категорически замахал руками, дескать, как можно, собака за версту чует алкоголь. Одел некогда бывший белым халат и, поправив очки, направился к собаке. Маня по халату определила что перед ней доктор, она таких каждый год к осень видела, кололи в холку что-то неприятное. Для порядка попыталась порычать, однако опытным рукам Степаныча поверила и дала себя пощупать. Через пять минут Корней Степанович с рюмкой в руках рассказывал Ивану.
– Визуализировать симптомы развития и мониторить положение плодов я не могу, но примерно понятно, что между вязкой и овуляцией… это при жизнеспособности спермы партнёра… Одним словом путём пальпации ясно…
Иван занервничал.
– Степаныч, ты русским языком скажи, собака жить будет?
Корней Степанович махнул рюмку и рассмеялся.
– А кто тебе сказал, что она помирает. Она скоро ощениться, и щенков с десяток будет, не меньше. Ну, давай, за твоё и собакино здоровье.
Отправив соседа домой, Иван вышел во двор и, в ожидании супружницы присел рядышком с Маней. В шесть вечера пришла Маринка. Иван, поглаживая узкую мордочку псины, растерянно сообщил жене.
– Что, мать, скоро пополнение в доме будет. Манюня наша затяжелела.
Явно уставшая после работы жена не сразу и поняла, о чём Ваня рассказывает. Она присела рядышком. Маня уткнулась ей в колени.
– Ты о чём, Иван?
– О чём, о чём. Сучка наша скоро ощениться, а ты и не знаешь. Вот я и спрашиваю, плакать или радоваться?
Марина с удивлением посмотрела на Маню. Та преданно уставилась в глаза хозяйки.
– Так ты щенят скоро принесёшь?
Псина тихонько ткнулась мордой в ноги Маришки.
– Вань, а чей кобель нахулиганил, а главное когда это случилось? Забор, вон какой, как его перелезть?
Она, прищурившись, с подозрением посмотрела на Ивана.
– А может это ты решил породу подправить? Привел тихонько жениха и теперь оправдываешься, а?
– Уж ты скажешь! Да я…
– Ладно, Ваня, я пошутила. Родит, значит родит. Надо теперь думать, куда их пристроить. Небось штук пять принесёт.
Иван ухмыльнулся.
– Каких пять, Корней Степанович пощупал, не меньше десятка будет. Вот так!
…
Ощенилась Маня спустя десять дней. Рожала ночью, хозяева мирно почивали.
Утром, выйдя во двор и не увидев собаки, Иван понял – есть щенячье потомство. Он к будке, будка просторная, сам мастерил, утеплил, а к родам застелил старыми одеялами и ватной курткой. Щенят сразу и не увидел, но по мученически-тоскливым Маниным глазам, понял, там они, у мамкиного брюшка, присосались и чмокают.