Пустошь обратилась в луг.
Всюду, куда ни глянь, колыхалось на ветру разнотравье. Яркая зелень с частыми проблесками цветков – красных, голубых, белоснежных. Невидимые в вышине, перекликались птицы. У самых ног деловито пробирался между травяных стеблей кто-то маленький и мохнатый. Гудела над ухом пчела.
Кат осматривался – веря и в то же время не веря, думая, что зря, пожалуй, понадеялся на помощь Джона, что надёжнее было бы идти на Вельт по старинке, в одиночку. Но потом заметил рощу. Она стояла такая же, как и прежде – обгорелая, посечённая осколками, прореженная ударными волнами. Словно памятник погибшим, только без имён и лозунгов.
А на западе, в том самом месте, куда пришёлся центр взрыва, возвышалось раскидистое дерево. До него было не больше версты.
Джон присвистнул:
– Это же песчаный виноград! Ничего себе вымахал. Интересно, почему…
«Действительно, похож, – подумал Кат. – Листья такие же. Только без щупальцев».
– Когда я отсюда уходил, – проговорил он, – оставалась только голая земля.
Джон сдвинул шляпу на затылок.
– Сейчас посмотрим, что здесь и как, – сказал он.
Взметнулись вверх сверкающие точки. Их было много, очень много: рой парцел разрастался на глазах, бурлил в небе грозовой тучей. Став непомерно громадной, туча лопнула – пугающе беззвучно, выстрелив во все стороны прямыми остроконечными лучами, составленными из летящих с бешеной скоростью частиц. Лучи разделили небо на равные доли: пустошь словно бы накрыло великанское стекло, расчерченное проходящими через центр прямыми. И в середине этой фигуры стоял Джон. Молчал. Прислушивался. Ждал.
Кат тоже ждал. Больше ничего не оставалось.
Полевые цветы пахли мёдом и сеном. Вдали на ветру серебрились листья песчаного винограда, ставшего огромным деревом. Было тепло, но не жарко; Кат снял очки и спрятал в футляр.
Спустя несколько минут тёмные лучи в небе пропали.
– Чувствую нечто странное, – произнёс Джон и указал в сторону дерева, где клубились туманной стайкой последние оставшиеся парцелы. – Там. Пойдём глянем.
Они зашагали по лугу. Кат набросил плащ, чтобы освободить руки – вдруг начнётся драка или ещё что. Но Джон шёл спокойно и, судя по всему, дурных сюрпризов не ждал.
Чем ближе становилось дерево, тем лучше его удавалось рассмотреть. Собранные в пышные пучки розетчатые листья. Сине-зелёные бутоны, готовые вот-вот распуститься. Извилистые ветки, похожие на замершие, обездвиженные конечности живого существа. Толстый, двух аршинов в поперечнике ствол, составленный из сотен перекрученных, сросшихся лоз.
«Если вздумает на нас поохотиться – костей не соберём, – думал Кат, искоса поглядывая на Джона. – Он-то, может, и выпутается, а вот мне крышка».
Но исполинский виноград не собирался охотиться. Он стоял, шумел, слегка покачивался под порывами ветра – то есть, вёл себя как обычное дерево, словно и не вырос в чистом поле за двое неполных суток.
Вдруг листва осветилась изнутри, будто там зажгли яркий фонарь. Крона наполнилась переплетением ажурных теней. «Путеводный огонь», – подумал Кат, сам не зная, отчего это пришло на ум.
– Нашли, – сказал Джон. Дерево было уже рядом. Парцелы взлетали до самой его верхушки, возвращались, пронизывали ветки, плясали у корней. Но больше всего их было наверху – там, где разливалось свечение.
– Нашли? – переспросил Кат. Джон кивнул:
– Да. Только не мы, а нас. Это удивительно. И красиво. И… Ладно, думаю, ты сейчас сам всё поймёшь.
Свечение медленно поплыло вниз. Из зелёной путаницы листьев показался мягко сияющий шар. Небольшой, вершков двадцати в поперечнике, лучистый, как звезда. Да, больше всего он походил на звезду: словно та упала с неба, но не сгорела, а спряталась в древесной листве.
Шар подлетел ближе и остановился на расстоянии вытянутой руки. Было что-то странно знакомое в том, как он двигался, в той высоте, на которой держался – точно напротив груди Ката, там, куда обычно доставал головой…
– …Петер? – выговорил Кат.
Сияние вспыхнуло ярче – так, что стало больно смотреть. Пришлось зажмуриться, а, когда Кат снова обрёл способность видеть, перед ним действительно стоял Петер. Белобрысый, немного взъерошенный, одетый по-дорожному – словом, в своём привычном облике.
Но что-то было неправильно.
– Демьян! – Петер хлопнул ресницами и расплылся в улыбке. – Ты пришёл! Как здорово! С тобой всё хорошо?
Кат кашлянул.
– Да что мне сделается, – сказал он. – Ты лучше про себя… Ты как? Ты… живой?
Вдруг стало ясно, что именно было неправильным: встрёпанные волосы Петера не шевелились на ветру. Кат протянул руку. Почувствовал тепло, но это было не тепло человеческого тела – скорее, жар тлеющего угля. Преодолев мгновенное колебание, Кат дотронулся до плеча Петера. Поначалу рука встретила только пустоту. «Вот и Джил, – невольно подумал он. – Тоже хотела коснуться, а нельзя». Но затем возникло упругое сопротивление: будто, катаясь на лодке, опустил ладонь в набегающую волну. Стало горячо. Кат отступил на шаг.
– Извини, – сказал Петер смущенно. – Это что-то вроде силовых полей… В общем, я не совсем живой. Верней, живой, но не как раньше. Мы с Ирмой умерли. Правда, это оказалось вовсе не плохо. Потому что мы теперь вместе. Вдвоём.
– Вдвоём?
– Да, ты сейчас говоришь с нами обоими. Мы хотели никогда не разлучаться, помнишь? Ну вот, это сбылось.
Кат сморгнул. На месте Петера стояла Ирма – улыбалась, глядя исподлобья. Золотистые локоны неподвижно покоились на плечах, серый костюм был застегнут до горла.
Джон покачал головой.
– Вот, значит, как, – сказал он. – Без обращения. Без машин.
Ирма обернулась.
– Здравствуйте, сударь Репейник! – сказала она. – Демьян вам помог?
– Помог, – ответил Джон, с интересом глядя на девочку. – И Джил помог, и мне. Да и Бену тоже. Хотя он сопротивлялся. Кстати, откуда… А, ну да, Петер, наверное рассказал.
Ирма кивнула.
– Послушай, ты… вы… – Джон неловко усмехнулся. – Прошу прощения, но я хотел бы прочитать всё, что у вас двоих есть. Память, эмоции, мысли. С самых первых дней. Можно? Больно не будет.
– Нам теперь не бывает больно, – Ирма тряхнула локонами. – Читайте, сколько угодно.
Закружились парцелы, девичья фигурка скрылась в чёрном вихре. Джон замер, уставившись в пространство невидящим взглядом и расставив ноги пошире для устойчивости.
Дерево шелестело, листья колыхались на ветру. Невдалеке маленькая жёлтая птица пыталась оседлать косо торчавшую травинку. Травинка гнулась, птица разворачивала крылья, подлетала вверх и снова мостилась на тонкий стебель – а тот опять сгибался, касаясь земли размочаленной верхушкой.
«Значит, умерли, – думал Кат. – Но затем ожили. Только уже не людьми. Могли бы улететь, стать звездой в небе. А они вернулись. Выходит…»
– Выходит, это и есть то, чего хотел Бен, – пробормотал он. – Стрессовая эволюция. Неужели у него получилось?
Парцелы исчезли, вернувшись в небытие. Ирма поправила волосы и заложила руки за спину.
Джон перевёл дыхание. Потряс головой, словно вынырнул из воды.
– Нет, – сказал он твёрдо. – Это не у него получилось. Это у них получилось. Долго объяснять, что я сейчас увидел. Скажу коротко: ребята просто лучше нас. Намного.
– Превзошли себя? – с трудом выговорил Кат. – Перед смертью…
Джон взмахнул рукой:
– Да нет. Они превзошли себя давным-давно. Собственно, превосходили каждый раз, когда был выбор: что-то сделать к собственной выгоде, или что-то сделать для других. Они выбирали – для других. Вот так просто.
– Если ты трус, очень даже непросто, – возразил Петер (это снова был он). – Но Демьян научил меня не бояться. И стало легче.
«Я научил? – подумал Кат. – Когда это? Ладно, неважно…»
– И что теперь? – спросил он Петера. – У вас есть, наверное, какая-нибудь невиданная способность? Или даже не одна?
Петер развёл руками – повеяло тёплым воздухом, как от протопленной печки.