Потом день сменился ночью. У ног зашелестел прибой, над морем взошёл Малый месяц. Ада поднялась из воды – ещё совсем юная, ещё почти здоровая. Облитая зеленоватым свечением, подошла к Кату и протянула в горсти выловленную огонь-рыбку. Вдали теплились дачные окна, из густой травы доносилось пение сверчков. Кат и Ада тогда были счастливей любых людей на любой планете. И, хотя никто не обещал, что так будет вечно, они почему-то в это верили.

А потом всё исчезло. Вновь появилась гостиная – темноватая, сырая комната с холодным, давно не топленным камином. Такая, как есть. Потому что теперь её воссоздал тот, кто жил в доме с самого дня постройки.

– Видел? – спросил Кат.

– Видел, – равнодушно сказал Бен. – Но суть демонстрации от меня ускользнула. Хотел показать, что тоже способен менять иллюзорный мир по своему усмотрению? Ну, поздравляю. У тебя есть фантазия, кто бы мог подумать.

– Я хотел показать тебе жизнь, – сказал Кат. – Вот это всё была жизнь. А ты предлагаешь смерть. Только длинную и скучную.

Бен переплёл пальцы и сжал руки так, что затрещала кожа перчаток.

– К тому же, – выпивка, пусть и воображаемая, сделала Ката словоохотливым, – к тому же, представь: мы, нематериальные, выживем, а все остальные останутся умирать. Знаешь, я столько людей загубил ради Ады. Всегда думал, что это как-то не очень правильно. Но тут уж совсем перебор.

Он дотянулся до бутылки и налил себе ещё. На сей раз почти удалось почувствовать запах водки.

Бен поджал губы, выбил пальцами дробь по столешнице.

– У тебя есть другие варианты? – спросил он. – Назови свою цену.

– В сущности, – сказал Кат, выдохнув, – у меня остались только два варианта. Первый – сидеть здесь, с тобой, и тянуть время. Тогда у ребят, возможно, получится взорвать бомбу. После этого я отправлюсь домой, вернусь к прежним занятиям. Буду работать на Килу, водить к Аде чернь, прятать в Разрыве трупы… Другой вариант – остановить Петера с Ирмой. Не стрелять в них, а просто остановить. Правда, сперва надо отсюда выбраться.

– Не стрелять? – Бен поднял бровь.

– Думаю, что смог бы уговорить Петера бросить это дело, – объяснил Кат. – Незачем ему умирать. И у девочки появится шанс. Она-то себя уже похоронила, но вдруг выкарабкается? Затем, если повезёт, я раздобуду новые кристаллы: например, ограблю банк в Кармеле. Отыщу способ починить бомбу. И успею взорвать её прежде, чем пустыня подберётся к дому Ады. Может быть.

– Взорвать? – бесстрастно произнёс Бен.

– Пара дней в запасе ещё есть, – кивнул Кат. – Придётся поторапливаться, но я всё же мироходец. Ну, а потом – как и в первом варианте, вернусь к заказам Килы и к трупам в подвале. Что, признаться, не очень-то мне приятно. Но с неприязнью я смогу справиться. А вот справиться с тем, что ради такого помрут двое детей – вряд ли.

Бен встал, резко отодвинув стул. Кат хотел налить ещё, но, обнаружив, что бутылка пуста, тоже поднялся на ноги. Незачем сидеть за столом, когда всё выпито.

– В любом случае, – сказал он, – меньше всего мне хочется плясать под твою дудку. Выбирать из того, что ты предложил. Пользоваться дарами твоей свободы. Ну, знаешь: пухнуть от голода либо торговать на улице пневмой. Стать рабом либо сделаться работорговцем. Похоронить жену либо охотиться на людей. Застрелить детишек либо сыграть в ящик самому.

Бен смотрел на него, не мигая. Казалось, он с каждой секундой становился выше ростом и шире в плечах – а за его спиной так же росла тень на стене гостиной. Впрочем, это могло быть игрой воображения. Как и всё остальное здесь.

– Короче, на сей раз я сам решу, из чего выбрать, – заключил Кат. – Или найду способ отсюда выкарабкаться – и отговорю ребят от самоубийства. Или сдохну с тобой вдвоём. Понял?

– Слова, – процедил Бен. – Болтовня сплошная.

– Ты ведь хотел поговорить, – Кат развёл руками. – Доволен?

– Нет, – сказал Бен. – Абсолютно не доволен.

Гостиная исчезла. Земля ушла у Ката из-под ног. Он заскользил, переворачиваясь кувырком, с огромной ледяной горы – вниз, вниз, в пропасть. Лёд сдирал кожу, примерзал к рукам, хлестал в лицо бритвенной сечкой. Позади, на склоне оставались извилистые кровавые следы. Потом скалы разошлись огненным ущельем, и Кат полетел прямиком в лаву. Падая, он краем зрения увидел в небе гигантскую чёрную фигуру.

Лава плеснула, затянула на дно, сомкнулась над головой. Кожу испепелило мгновенно, затем начали гореть мышцы. Глаза лопнули, как утиные яйца, брошенные в крутой кипяток. Живот прожгло насквозь, внутренности вывалились прямо в огненную жижу.

Вдруг лава расступилась, и его бросило с огромной высоты на землю. Кости выскочили из суставов, череп треснул по швам, зубы разлетелись угольками. Он каким-то образом ещё сохранял способность видеть, хотя мог поклясться, что минуту назад лишился глаз; и то, что он видел, повергало в ужас. В небе прямо над ним собирался гигантский вихрь. Закручивались чудовищной воронкой тучи, в них ветвились мгновенные молнии. Навстречу поднимался винтовой столб песка и мелких камней. Это был пращур всех вихрей, который готовился разорвать Ката в клочья, превратить в кровавую пыль.

Хрипя сгоревшим горлом, Кат перекатился на живот и пополз прочь. Он понимал, что всё происходит не по-настоящему, что Бен просто разыгрывает кошмарное представление для единственного зрителя. Но легче от таких мыслей не становилось. Как долго это продлится? Сколько времени он лежит на пустоши? Секунду, две? У Бена в запасе немало времени: вымотавшийся за последние сутки Петер наверняка идёт к оазису очень медленно. Значит, пытка не кончится ещё долго. Будет тянуться неделями. Месяцами.

Ветер выл всё яростнее. Несмотря на усилия, Кат чувствовал, как его затягивает в вихрь – понемногу, но неумолимо. «В Разрыв, что ли, уйти», – подумал он с отчаянием. Само собой, это было бессмысленно, однако больше ничего не оставалось. Он из последних сил представил себе яркое солнце и хотел начать счёт до ста.

Но ничего не вышло.

Он просто не мог считать. Будто разучился. Не способен был даже вообразить ни одну цифру. Словно…

Словно во сне.

Он никогда не мог считать во сне.

Тут же вернулось самообладание. Всего лишь сон. Ну, или вроде того: морок, иллюзия, что творится в его собственной голове. Конечно.

Значит, он имеет на эту иллюзию не меньше прав, чем Бен.

– Говна пожуй, мудень, – сказал Кат громко и поднялся на ноги. На нём не было ни царапины. Он не стирал до мяса ладони об лёд, не горел заживо в лаве, не расшибался о беспощадную твердь. Он был только зол – как никогда в жизни. Злость наполнила его до краёв и стала расти. Он рос вместе со злостью: небо двинулось навстречу, облака изошли моросью и расстелились под ногами ватным одеялом, солнце блеснуло и скрылось за левым плечом.

Затем Кат обернулся и увидел Бена.

Тот тоже стал гигантом. Чёрная фигура заслоняла полнеба, голова терялась в туманной высоте. Глаза светились, как два пылающих озера с нефтью.

«Чучело пеженое», – подумал Кат и бросился вперёд. Земля проваливалась под его ступнями, облака вскипали бурунами вокруг колен. Бен был готов: отвёл первый удар, нырнул, уходя от второго. Обхватил за плечи. Сжал – с такой мощью, что хрустнуло внутри.

Кат зарычал, дёрнулся. Тщетно. Пробил неловкую, без замахов серию по бокам противника. Только кулаки отшиб.

Бен сдавил сильнее. Воздух рванулся из груди вон.

– Думаешь, если всё происходит в твоей голове, справишься с чем угодно? – голос клокотал над самым ухом. – Отчего же не справился со своей любовью? Она тоже – только в голове.

Руки, сжимавшие Ката, напряглись ещё больше. Затрещал позвоночник.

– Отчего пошёл помогать мальчишке?

Кат лягнул Бена в пах. Бен непостижимым образом увернулся и тут же ответил: ударил коленом в бедро, в жильный узел.

– Отчего тащил из ямы девку? А? Считаешь, ты хозяин своего разума? Я здесь хозяин! Я твой бог!

Борцовский захват с каждой секундой становился мощней и мучительней. Видимо, Бен забыл о том, что собирался делать предложения и заключать сделки. Им овладела ярость. Кат понимал: его хотят раздавить, сломать. Чтобы уполз, едва живой, с поля битвы, забился в темнейший уголок рассудка и больше никогда не показывался наружу.