Петер развёл руками.
– Поспрашивать? В разных университетах, наверное. У нас в городе, например, есть такой Институт Гевиннера. Сейчас почти никто наукой не занимается, времена трудные. Но раньше там устраивали симпозиумы, выступали перед публикой. Кестнер хотел нам устроить экскурсию…
Он осёкся и замолчал, колупая пальцем столешницу.
Кат выволок из-под печки полено и достал нож, чтобы нащепать лучины. Клинок по-прежнему покрывали засохшие разводы звериной крови. Поморщившись, Кат шагнул к стоявшему у окна рукомойнику и принялся отмывать нож в ледяной воде.
– Институт Гевиннера, – фыркнул он. – Ну и название.
– Название как название, – вяло откликнулся Петер. – Фамилия первого ректора.
– Да ясное дело, – Кат поднёс нож к свету, проверяя, не оставила ли кровь ржавых пятен. – Но всё равно срамно звучит как-то.
Петер потянулся и зевнул.
– Гевиннер значит «победитель», – сказал он. – А что, ты прямо сейчас хочешь отправляться?
Кат застыл на месте. Аккуратно, с отчётливым щелчком сложил нож.
– Победитель?
– Победитель, – покивал Петер. – На самом деле, этот Гевиннер никого не побеждал, конечно. Разве что каких-нибудь своих коллег в диспутах. Просто фамилия такая.
Кат, роняя капли, потёр лоб мокрой рукой.
– Так, – сказал он. – Так. Ну, это уже что-то… Осталось найти ключ. Который юноша. Который, стало быть, юноша…
– Что? – удивлённо переспросил Петер.
Кат несколько секунд смотрел на разрисованные морозом оконные стёкла, пытаясь оценить, насколько опасна идея, которая только что пришла ему в голову.
– Бери сумку, – сказал он. – Идём в Разрыв.
– Как скажешь, – осторожно произнёс Петер, вылезая из-за стола. – А куда потом?
Кат задвинул полено носком ботинка обратно под печку. Вышел в прихожую, снял с крючка плащ. Обнаружилось, что в чистке тот особо не нуждается: ошмётки батимской грязи осыпались с подола, не оставив следов. По-видимому, ткань, мало того что самостоятельно грелась и охлаждалась, так ещё и самоочищалась к тому же.
Кат просунул руки в рукава, проверил, цела ли мелочь в карманах, застегнул пуговицы. На ум пришла Ада. Как она шила плащ, как радовалась, готовя сюрприз, как хотела выждать до Солнцеворота. Как поняла, что Солнцеворота может вовсе не дождаться… Он достал футляр, надел очки и запретил себе думать о всех этих вещах. Дело предстояло серьёзное, отвлекаться не стоило.
Но, вернувшись в гостиную и увидев Петера, который ждал его с сумкой на плече, Кат немедленно вспомнил, что сумка – тоже дело рук Ады.
– Цепляйся, поехали, – отрывисто сказал он, подхватывая с пола рюкзак. – Один, два, три, четыре…
В Разрыве был вечер.
Над горизонтом сгущалось марево. Дюны подставляли ребристые спины последним лучам солнца – уже нестрашным, почти ласковым, золотым. Ветер унялся. В тишине порой раздавался еле слышный звон, будто кто-то щёлкал пальцем по опрокинутой чаше неба, и небо отзывалось стеклянным чистым звуком.
Кат забрался на дюнный гребень, дождался, пока в теле пробудится пневма, и зашагал туда, куда она звала.
Петер следовал за ним в молчании.
«Если всё так просто, – думал Кат, – то почему никто никогда этого не делал? Хотя, наверное, не было нужды. В самом деле: когда приходишь с другого света, то всяко что-нибудь с собой приносишь. Еду, одежду, пыль на сапогах. И можешь вернуться. Только этот дурачок в одной пижаме явился, да и ту продал… Ну, мироходец, держись. Сейчас что-то будет. А что будет? Что может случиться?»
– Куда мы? – не выдержал Петер. В тот же момент Кат остановился, потому что пневма успокоилась, показав своим спокойствием: здесь. Пришли. Можно выбираться в тот мир, от которого у тебя есть якорь. Если он есть.
Кат вынул булавку и кольнул палец.
– Дай-ка руку, – сказал он. Петер протянул ладонь, и Кат крепко сжал её своей здоровенной правой лапой, словно хотел скрепить какой-нибудь договор по китежскому обычаю.
Петер хлопнул ресницами и робко улыбнулся. Слегка стиснул пальцы, отвечая на пожатие, хоть и не понимая, отчего это потребовалось именно сейчас.
Тогда Кат вытянул левую руку и мазнул окровавленным пальцем по лбу мальчика.
Петер вздрогнул, удивлённо нахмурился.
А в следующий миг вокруг стало темно.
Темно и тихо.
Кат отпустил ладонь Петера.
– Где мы? – спросил тот, невольно понизив голос до шёпота.
– Сам мне скажи, – отозвался Кат, снимая очки.
– Что ты имеешь в виду? – произнёс Петер напряжённо. – Стоп, минутку…
Кат понимал, что они находятся в доме. В доме, куда давно никто не заглядывал. Это чувствовалось по стоячему воздуху, лишённому запахов еды, одежды и людского дыхания. Это угадывалось по царящему кругом сырому холоду. Об этом молчаливо свидетельствовала тишина.
Петер негромко ахнул.
– Я знаю, где мы, – сказал он.
Послышались его шаги – уверенные, быстрые – а потом щёлкнул выключатель, и зажёгся свет.
Из темноты вокруг них возник зал – судя по убранству, что-то среднее между гостиной, классной комнатой и домашним театром. Вдоль дальней стены тянулось возвышение, вроде сцены. На сцене, опрокинутая, лежала небольшая трибуна. Повсюду были разбросаны обломки мебели: стулья, парты. Валялось несколько портретов в крайне плачевном состоянии. Под ногами блестели осколки стекла – разбитые абажуры от световых кристаллов.
– Это конференц-зал, – хрипло выговорил Петер. – Здесь мы учились. И выступали. И праздновали дни рождения. Я… Я дома.
Он сделал несколько шагов и остановился посреди зала, стиснув руки в замок.
– Похоже, сюда воры наведались, – заметил Кат. – И не раз. Странно, что свет ещё работает.
Петер покачал головой, не сводя глаз с поверженной трибуны.
– Кестнер всегда платил за месяц вперёд, – сказал он и вдруг скривил губы. – Демьян, извини, мне надо убедиться…
Не договорив, он уронил сумку на пол и быстро зашагал к высоким двустворчатым дверям рядом со сценой. Налёг плечом, открывая – створки были разбиты, висели косо. За дверями виднелась полутёмная лестница. Петер заскрипел ступенями и скрылся из виду.
Кат убрал очки в футляр, не торопясь прошёлся по залу. «Ошибся я насчёт воров, – подумал он. – Воры просто вынесли бы всё ценное. А тут кто-то душу отводил, куражился… Как мальчишка говорил – рейдеры?» Под трибуной виднелось пятно засохшей крови, дорожка из ржавых потёков вела через весь зал к входной двери: тащили раненого или убитого. Кат вспомнил утренний сон и зябко повёл плечами.
Ему вдруг пришло в голову, что Петер, должно быть, очень привязан к приюту, раз его вынесло из Разрыва именно сюда, а не, скажем, в родильную палату, где мальчик появился на свет. Кат прикинул, куда бы попал сам, если бы кто-то додумался приспособить его живое тело вместо якоря. В свой дом о трёх окнах? В особняк Ады? На развалины отцовского хутора близ Радовеля? В обитель Маркела?
Вновь скрипнули ступени. Петер вернулся в зал.
– Никого, – сказал он. – Всех забрали. Ирма… Её тоже нет.
«Конечно, нет», – подумал Кат.
Петер запустил пальцы в волосы и с силой подёргал.
– Надо искать, – проговорил он невнятно. – Демьян, надо скорее их искать! Ирма наверняка ещё где-то рядом. Я чувствую. Не могу ошибаться. И остальные ребята, Клаус, Гуннар, все… И Кестнера тоже можно найти! Демьян!
Он смотрел на Ката блестящими глазами: губы обветрены, искусаны, на лбу – мазок запекшейся крови.
Кат молчал.
– Надо искать! – выкрикнул Петер во всё горло, сжимая ладонями виски. В полупустом зале прозвенело короткое эхо.
Кат покачал головой.
– Сперва нужно доделать дело, – сказал он.
Петер закрыл лицо рукавом и постоял так с минуту, чуть раскачиваясь.
– Да, – голос его был сиплым. – Да, ты прав.
Он отвернулся, шагнул к валявшейся на полу сумке, подобрал за ремень.
Кат глянул на духомер. Прибор под обшлагом плаща светился ярко и безмятежно. С кормлением можно было подождать.
