Вот только Кирой можно было любоваться лишь на экране, а девушкой, что стояла напротив меня, воочию.

И никакого киношного грима на ее лице я не заметил.

Очень естественное лицо. Одна особенность – слишком красивое. Кукольное просто. Как у… ну, об этом я уже упоминал.

Рассудок подсказывал мне – здраво- и трезвомыслящему Денису Коневу, что следует побыстрее ретироваться домой и, от всего сердца поблагодарив судьбу (Бога, счастливый случай) за удачное избавление, забыть об этой странной красавице и ее жуткой черной псине как можно скорее.

Но, вероятно, то, что было сильнее рассудка, заставило меня оставаться на месте и даже помямлить нечто вроде благодарности за спасение.

– Не за что, – она слегка усмехнулась. Внезапно я осознал, что девчонка не просто на меня смотрит (так, без особого любопытства, как на меня обычно смотрит подавляющее большинство девушек). Нет, она меня изучает. Как редкий экземпляр жука, к примеру. Или, в лучшем случае, мотылька.

Вопрос, что же такого интересного она во мне нашла?

В следующую секунду мои сомнения разрешились.

– Так за что тебя собирались убить? – в ее серо-синих глазах промелькнули озорные, хулиганистые какие-то искорки. Она что, хотела убедиться, что поступила правильно?

Или наоборот, совершила ошибку?

* * *

Настя

Он густо покраснел. Прямо-таки мучительно. На миг она даже пожалела о своем бестактном вопросе.

Проще всего было предположить, что били его за девчонку… но увы. Вряд ли данный "гадкий утенок", полноватый, застенчивый очкарик, одетый хоть и добротно, но отнюдь не стильно, мог вызывать у девушек повышенный интерес.

Поэтому его неохотный ответ:

– За контрольную. По физике, – ее ничуть не удивил.

– Списать не дал, так?

Тот кивнул. Снова покраснел. Поправил очки (одно стеклышко все-таки треснуло).

– Ну и правильно, – сказала Настя (только лишь оттого, что молчание являлось неловким), – Нельзя заставлять помыкать собой, иначе окончательно на шею сядут.

Подумала – сто'ит ли подать ему руку на прощание? Решила, не сто'ит.

– Ну, пока? – заставила себя улыбнуться. Сейчас собственный достойный поступок казался ей донельзя глупым и пафосным. Противно. Вот и все, что она испытывала. Что за идиотская привычка лезть в чужие дела?

– Постой… как хоть тебя зовут?

Она обернулась. Ей померещилось, или он действительно смотрел на нее едва ли не с мольбой? Как щенок, которого она взяла на руки, приласкала, дала кусочек сахару…

И бросила на дороге одного, недоумевать, отчего люди так непоследовательны в своих поступках?

– Анка. Из сточетырнадцатой гимназии. Десятый "А".

Парень неуверенно улыбнулся.

– А я Денис. Из девяносто пятой. Тоже десятый "А".

– Очень приятно, Денис из девяносто пятой. Желаю тебе впредь в неприяности не попадать.

Лорд глухо тявкнул, тем самым выражая полное согласие со словами хозяйки.

"Он тебя разыщет, – шепнул Насте внутренний голос, когда она уже входила во двор дома, где жила вдвоем с отцом – профессором физико-математических наук Воронцовым, – Ибо хоть настоящего имени не знает, ты ему назвала номер гимназии. И что ты тогда будешь делать?"

"Придется его отшить, – хладнокровно ответила Настя себе самой, – Тут уж ничего не поделаешь."

* * *

Отступление второе (не слишком жесткое потрошение)

… Бил Стрельцов. "Вульф" сказал, что не желает марать руки об эту мразь. В действительности некий внутренний барьер в его сознании попросту не позволял переступить грань, за которой цивилизованный человек превращается у неуправляемого подонка, для которого все равно, кого "потрошить" – зрелого мужчину, подростка, старика… или молодую привлекательную женщину.

Впрочем, слухи о привлекательности Люсьены Б., в чем "Вульф" воочию убедился, были сильно преувеличены.

…В квартиру они ворвались в масках. Банальных "лыжных" черных масках с прорезями для глаз и рта, отчего-то неизменно вызывающих ужас у обывателей.

Малолетнего брата Люсьены Б. пришлось-таки связать, вдобавок воткнуть в рот мягкий кляп, чтоб тот не визжал.

Сама Люся получила удар в челюсть и еще один, без замаха, в солнечное сплетение (от не столь щепетильного, как "Вульф", Стрельцова) и была тоже связана по рукам и ногам.

После чего "Вульф", снова преодолевая некий внутренний барьер, извлек из специального футляра пару шприцев (уже наполненных препаратами) и очень удачно, с первого раза, ввел препараты (с интервалом в десять минут) в вену близко к локтевому сгибу тощей руки девицы.

Стрельцов включил диктофон. "Сыворотка правды" (амитал натрия) – по сути наркотик. И человек, чья центральная нервная система искусственно расторможена, фактически лишается силы воли и лгать уже неспособен (ибо любая ложь – это напряжение воли и интеллекта).

…Полученная информация вряд ли ужаснула "непробиваемого" "Стрельца", но для "Вульфа" она явилась жестоким ударом. Из того, что они узнали, следовало одно – трибунал. Трибунал для Игоря Горелого, регулярно (и совершенно бездумно) сливавшего сверхсекретные сведения своей любовнице, которая, в свою очередь, за относительно небольшую плату (и относительно недорогие подарки) переправляла их некоему "мачо", к которому питала, определенно, более теплые чувства, нежели к тому, кто отчаянно не желал верить в ее измену…

…Уходя из квартиры Люсьены Б. (девица под действием введенного ей снотворного уснула, малолетнему пацану они тоже вкололи транквилизатор), "Вульф" внезапно ощутил тошноту. Любопытно, каково было бы ему самому, если б его Ли…

* * *

Его Ли

…Хрупкая, нежная, экзотически привлекательная Ли… В ее внешности смешались черты азиаты и европейки, посему раскосые, приподнятые к вискам, длинные глаза имели зеленовато-голубой оттенок, а припухшие губы можно было в равной мере счесть и азиатскими, и семитскими.

Впрочем, "Вульф" знал, что у Ли не было семитских корней.

Она являлась особенной. Таких именуют "яркая индивидуальность". Даже называть ее Ли было его идеей. В действительности она была (по паспорту) Анжеликой. Что тут же наводило на ассоциации с вульгарной крашеной блондинкой с наклеенными ресницами и силиновой грудью – героине пошлых французских романов и еще более пошлых фильмов.

Ли не была блондинкой. Она являлась темной шатенкой. И вульгарности в ней было столько же, сколько вульгарности в полевом васильке, апрельском дожде, первом снеге… или лесной белочке.

Внешне Ли напоминала актрису Самойлову в ее знаковой роли в фильме "Летят журавли". Правда, по мнению "Вульфа", Ли все-таки была на порядок красивее.

Ли часто бывала задумчива. Поэтична. Она прекрасно рисовала – но только простым карандашом. И только городские пейзажи.

"Вульфа" она называла Сержем, иногда Сергеем и никогда – Сережей.

"Ты не тот. Ты жесткий. Я не могу представить тебе ребенком. Есть женщины – и их много, – который просто обожают мужчин-мальчиков. Но ты не мальчик. Сомневаюсь, что ты вообще когда-то был мальчиком…

Ты "альфа", Серж. Ты просто создан для того, чтобы быть вожаком стаи, у тебя даже фамилия знаковая… не обижайся."

Он и не обижался. Хотя сложно было понять, серьезно она говорит или пытается над ним подшутить.

На свой утонченный, своеобразный, в чем-то азиатский манер.

Она жила с "Вульфом" (при этом не позволяя называть себя ни "гражданской женой", ни "сожительницей") уже год, но он так и не был до конца уверен, что знает ее хотя бы… на две трети.

Как выяснилось, он и наполовину ее не знал.

* * *

Денис

Если кто-то подумал, что не закончившие расправу надо мной Гарик и компания решили завершить ее на следующий день, то он глубоко ошибся. На следующий день Гарик лично ко мне подвалил со словами: