© Усачёв Ю.Ю., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Первая среда спустя неделю.

Вести внутренний монолог не осталось сил, поэтому мысли молчали. Правильнее сказать – были остановлены. Охлаждены или остужены. Да и как можно было размышлять, глядя на свежую могилу, я не знал. Всё, что могло выдать сейчас моё тело, это присутствие. Нахождение здесь, около него.

Холодный гранит его вечной постели не источал никакого запаха. А чего я ждал? Смерть пахнет разложением, иногда солью. Цветы не перекрывают ароматом смердящие вопли исчезающего тела. Ирисы, имея невероятно тонкий и при этом яркий запах, не способны заполонить воздух воодушевлением. Но только не сегодня. Сегодня не существует ни мерзких, ни прекрасных ароматов. Мир заполонили пустота без запаха и снег.

Традиционно такую картину должны дополнять вороны с огромными крыльями, мрачные плиты и серое плачущее небо. Должен огорчить. Никакой готики. Зрелище более чем странное.

Конец ноября. Белым безмолвием укрыто старое кладбище. Местные работники не удосужились прочистить тропинки между мёртвыми спальнями – совсем не рассчитывали, что какой-то идиот примчится посреди недели в обетованный Танатос. Солнце палило изо всех сил, но зимний сезон забетонировал своё право держать пару-тройку месяцев эти края в холодильнике – снег не поддавался. Лучи слишком красиво освещали бриллиантовые частицы, а чёрные силуэты деревьев контрастно, словно каракули, располосовали васильковое небо.

Многие задаются вопросом: кто придумал сажать на кладбище деревья? На самом деле никто, просто старые деревянные кресты умудрялись прорасти и превратиться в вётлы и клёны. Большинство из них порубили и вырвали, но некоторые дожили до глубокой старости и умудрились отвоевать своё кладбищенское пребывание. Их было слишком неудобно уничтожать.

Прошла всего неделя, но снег всё спрятал. Сложный садистский механизм запустил колесо из ножей в моей груди при виде тихого зимнего солнца и запорошённой могилы. Медленная капля крови потекла из носа и упала на белые кристаллики у ног. Мне было всё равно.

Спустя 13 дней.

Потолок выглядел как трагичное поле битвы, потому что в нём отражался зомби. Хлопающие веки создавали сквозняк для микроорганизмов и сносили минималистические миры. Из остекленелых глаз сочилась меланхолия. Город спал. Но не я. Антенны души сосредоточились на спиритическом сеансе. Всё бесполезно. Никакого сигнала.

По ту сторону неизвестности парят в невесомости ушедшие от нас души. Им не холодно и не жарко, всякие температурные контрасты абсолютно бесполезны для умерших – ТАМ подвластно всё. Любой ушедший может нафантазировать себе самый красивый атласный костюм, платье из китайского шёлка, шерстяные трусы, да хоть кардиган из чешуек селёдки, ведь нет никаких ограничений материальной реальности. Другой вопрос: тактильного удовольствия не подарит даже самая приятная одежда, потому что она – лишь призрачная фантазия. Всё, что могло воздействовать на нервную систему, больше не имеет значения. Есть только сознание и мысли.

Будто эхо голоса живых иногда доносятся до мёртвых, только слух у призраков тоже не работает. Абсурд? Нет, просто ТАМ всё воспринимается через сознание, будто в голове проносится некое кино в объёмном формате, и умерший просто знает, что сейчас кто-то кричит. Процесс слишком тонкий и сложный, видимо, из-за этого голоса живых с трудом преодолевают проблемы мертвенной связи.

Я верил в это пространство изо всех сил. Лежал на кровати и верил до семнадцатого пота. Казалось, мир мёртвых существует, пока я держу мысли о нём в крепких тисках намерения быть с ним на связи. Стоит мне отпустить это ощущение, и произойдёт катастрофа – потустороннее пространство исчезнет в один миг. Главное – держаться и посылать сигналы. Он там и в конце концов должен меня услышать.

Где-то спустя месяц.

Кружащиеся вихри носились по моим глазам и ударялись о дно сетчатки. Откуда они? Из ряби от остатков соли. Я не умывался несколько дней, а слёзы текли непроизвольно. Внутренние краны сорвало, и потоки стали неконтролируемы. Вызывать сантехника бесполезно. Вода периодически заканчивалась, и глаза высыхали. Дневной свет отражался от солёной крошки и создавал несуществующие очертания.

В дверь постучали. Ответа не последовало. Женский голос проговорил глухо что-то про еду. Грудная клетка сократилась, и меня вырвало прозрачной жидкостью прямо на кровать.

Я перевернулся на грудь и попытался стереть солёный слой с лица. Некоторые кристаллики падали на ковёр, а самые вредные попадали в глаза. Режущая боль! Ноющий стон непроизвольно вырвался из горла и ударился о нёбо, пока слёзы пытались смыть солёные раздражители.

За окном всё время утро. Хотя это может быть моим заблуждением, ведь закат мало чем отличается от рассвета, когда отключено ощущение времени.

Почему в моём случае минуты продолжают растягиваться, как резина?

Через 89 суток.

Вопросы атаковали. Именно они заставили меня подниматься с кровати и пытаться есть. Я уже превратился в сухой разум – нужны были ответы.

С кем бы я ни заговорил, все смотрели с диким сожалением. Доказать, что моё состояние в норме, не получалось. В зеркале отражался странный дистрофик, чьи глаза были навыкате, как у пекинеса, и от лёгкого подзатыльника они вылезут из орбит. Синие круги обрамляли веки и делали взгляд ещё более сумасшедшим. Никто не обращал внимания, что я транслирую трезвость. Горе прожито. Мне нужны ответы!

Круг вопрошаемых был очень маленьким. Пара коллег и случайные люди, свидетели происшествия. Про его жену я вовсе забыл. Ей не до меня, вероятнее всего.

Дома я сел у входной двери и припал щекой к холодному полу. Голову нужно было остужать, чтобы опять попытаться выйти на связь с призрачным пространством. Мизинцем правой руки я стал отбивать чёткий метр. Потом пошёл счёт вслух: «Один, два, три, четыре…»

Зрение расфокусировалось, изображение поплыло.

«Тринадцать, четырнадцать…» Вибрация пошла от пяток поверхности ног, добралась до поясницы и опоясала меня. От этого живот втянулся, дыхание застыло на несколько секунд.

Позвоночник заходил ходуном, и я провалился на дно огромной чёрной тарелки. Мой голос продолжал считать, но звучал далеко: «Сорок семь, сорок восемь, пятьдесят три, пятьдесят два…» Осознанный контроль счёта ушёл, и началась путаница.

В этой медитации я хотел отправиться во временной мёртвый поток. У меня получалось заниматься тета-хилингом в разных вариациях, но с энергией ушедших я ещё не вступал в контакт.

«Сто пять, сто десять…» Ноги легко оттолкнулись от дна тарелки, всё тело быстро поднялось над розовой полосой, тянувшейся из ниоткуда. «Я найду тебя, друг…»

Меня понесло вверх и впихнуло в желеподобный слой энергии. Раздирая руками мутный концентрированный воздушный слой, я продолжал двигаться. Медленные и тяжёлые движения вывели меня в новое пространство перламутрового цвета. Здесь никого не было. Вдалеке я заметил бутылку шампанского. Она зависла в воздухе без движения. Подойдя, смог прочитать надпись на этикетке: «Выпей за моё здоровье и не вздумай сюда больше приходить!»

Пробка резко вылетела и ударила меня по лбу. Мизинец остановился, и счёт стих. Я снова различил очертания комнаты и часто заморгал. Он не пускает меня к себе…

После 10 месяцев.

Религия обязана была дать мне ответы. Я читал о мире умерших в христианстве, буддизме, синтоизме, вишнуизме и много где ещё. Меня ничего не устраивало. Множество поколений копило сакральные знания о душе, и всё без толку. В контакт войти невозможно. Заглушённая боль стала пробираться по сосудам вместе с лимфоцитами. Они атаковали агрессивные сезонные вирусы, а боль меня.