Тем не менее американцы и западноевропейцы в то время предпочитали рассматривать страны коммунистической, но не советской Европы – Польшу, Венгрию, Чехословакию, Восточную Германию, Румынию, Болгарию, Албанию и Югославию – в качестве единого «блока», получившего название «Восточная Европа». Послевоенная «Восточная Европа» была не географическим, а политическим и историческим понятием. В него не включались те «восточные» страны, которые, подобно Греции, никогда не были коммунистическими. Также не входили сюда ни Балтийские государства, ни Молдова, которые хотя и принадлежали к Восточной Европе исторически и культурно, в то время пребывали в составе СССР. Разумеется, прибалтийский опыт в чем-то схож с польским опытом, но есть и важное различие: для жителей Балтии советизация означала потерю даже условного суверенитета.
В послесталинское время, и в особенности после 1989 года, восемь восточноевропейских наций пошли очень разными путями, и сегодня принято считать, что между ними не так уж много общего. Это абсолютно верно: до 1945 года они никоим образом не были объединены друг с другом, и сегодня между ними больше различий, чем сходств, – за исключением общей исторической памяти о коммунизме. И все же между 1945 и 1989 годом восемь стран Восточной Европы сближало довольно многое. Ради простоты и исторической точности на страницах этой книги именно они будут обозначаться термином «Восточная Европа»[18].
В краткий период 1945–1953 годов многим действительно показалось, что Советский Союз преуспеет в преобразовании восьми непохожих друг на друга наций Восточной Европы в идеологически и политически гомогенный регион. Все они, и былые союзницы, и былые противницы Гитлера, в указанное время сформировали группу идентичных политических систем[19]. В начале 1950-х годов мрачные и покалеченные войной столицы этих, как говорил Черчилль, «древних государств» патрулировались похожими друг на друга неулыбчивыми полицейскими, застраивались по проектам одних и тех же архитекторов социалистического реализма и заклеивались одинаковыми пропагандистскими плакатами. Культ Сталина, само имя которого почиталось в СССР как «символ грядущей победы коммунизма»[20], утвердился по всему региону наряду с очень похожими культами местных партийных лидеров. Миллионы людей принимали участие в организуемых коммунистической властью парадах и празднествах. В то время выражение «железный занавес» было не просто метафорой: стены, заборы, ряды колючей проволоки буквально отсекали Восточную Европу от Запада. К 1961 году, когда была возведена Берлинская стена, многим казалось, что эти преграды простоят вечно.
Темпы, которыми осуществлялись эти преобразования, не должны вызывать удивления. В самом Советском Союзе становление тоталитарного государства заняло два десятилетия, демонстрируя откаты и рывки вперед. У большевиков не было детального плана. В хаосе русской революции они двигались зигзагами, иногда становясь жестче, иногда либеральнее – по мере того как одна экономическая политика, не оправдав ожиданий, сменялась другой. За «военным коммунизмом» и «красным террором» времен Гражданской войны последовала более либеральная «новая экономическая политика», допускавшая ограниченное существование частного бизнеса и торговли. НЭП был свернут в 1928 году; на смену ему пришел Первый пятилетний план, а также набор политических мер, обобщаемых в понятии «сталинизм» и включавших форсированную индустриализацию, насильственную коллективизацию, внедрение централизованного планирования, драконовские ограничения свободы слова, печати, искусства, а также расширение лагерной системы принудительного труда. Слова «сталинизм» и «тоталитаризм» с полным основанием можно использовать как взаимозаменяемые.
Но к концу 1930-х годов сталинизм тоже оказался в кризисе. Уровень жизни рос не так быстро, как обещала партия. Хаотичные инвестиции не давали желаемой отдачи. Массовый голод на Украине и юге России в начале 1930-х годов, хотя и принес режиму некоторую политическую пользу, вызывал в массах отнюдь не приливы любви к советской власти. В 1937 году советские спецслужбы развернули широкую кампанию арестов и казней, первоначально нацеленную на саботажников, шпионов и «вредителей», мешавших поступательному развитию советского общества, но потом затронувшую и высшие сферы коммунистического руководства. Большой террор нельзя считать ни первой, ни самой масштабной волной арестов: жесточайшие преследования ранее уже обрушивались на крестьян и этнические меньшинства, особенно жившие в советском приграничье. Но теперь было затронуто высшее руководство партии, и это породило глубочайшую обеспокоенность, причем как в самом Советском Союзе, так и в мировом коммунистическом движении. При естественном течении событий Большой террор мог привести к полному разочарованию в большевистской системе. Но сталинизм и лично Сталин были чудесным образом спасены Второй мировой войной. Несмотря на хаос, ошибки, массовую гибель и опустошение, победа укрепила легитимность системы и ее лидера, «доказав» их состоятельность. В ореоле победы и без того почти религиозный культ Сталина достиг новых высот. Советская пропаганда описывала большевистского лидера как «воплощение нашего героизма, нашего патриотизма, нашей преданности социалистической родине»[21].
Одновременно мировая война предоставила Сталину беспрецедентные возможности для того, чтобы навязать свои представления о коммунистическом обществе соседним территориям. Первый такой шанс выдался в самом ее начале, в 1939 году, когда Советский Союз и Германия подписали пакт Риббентропа – Молотова. Они договорились разделить Польшу, Румынию, Финляндию и Прибалтийские страны на советскую и немецкую зоны влияния. 1 сентября того же года гитлеровские армии пересекли польскую границу с запада, а 17 сентября сталинские войска атаковали Польшу с востока. В течение нескольких месяцев Красная армия оккупировала всю Прибалтику, часть Румынии и восточную Финляндию. И хотя европейские территории, оккупированные нацистами, со временем были освобождены, Сталин так и не вернул земли, занятые Советским Союзом в первой фазе войны. Восточная Польша, Балтийские республики, Буковина и Бессарабия, ныне называемые Молдовой, были включены в состав СССР. Восточные польские территории и сегодня остаются частями Украины и Белоруссии.
Красная армия и НКВД незамедлительно приступили к насаждению советской системы на оккупированных землях. Для «советизации» местного населения, развернувшейся с 1939 года, использовались местные коллаборационисты, члены международного коммунистического движения, массовое насилие, депортации и отправка в ГУЛАГ. Этот опыт стал для Сталина полезным уроком и обеспечил ему ценных союзников: советское вторжение в Восточную Польшу и Прибалтику воспитало и закалило кадры НКВД, готовые к повторению подобных операций в будущем. Советские власти сразу же, еще до начала нацистского вторжения, начали готовить почву для аналогичной «переделки» всей Восточной Европы.
Впрочем, этот последний пункт может показаться довольно спорным. В современной историографии послевоенную историю региона принято делить на несколько стадий[22]. Согласно этой периодизации, в 1944–1945 годах здесь наблюдалась подлинная демократия; потом, используя формулу английского историка Хью Сетона-Уотсона, наступило время «фальшивой» демократии; наконец, в 1947–1948 годах происходит резкий поворот – начинается политический террор, на средства массовой информации надевают намордник, выборы подтасовываются. Всякие притязания восточноевропейских стран на национальную независимость уходят в прошлое.
Некоторые историки и политологи связывают этот сдвиг с началом конфронтации между Востоком и Западом. Иногда в наступлении сталинизма на Восточную Европу обвиняют даже западных поборников холодной войны, агрессивная риторика которых, как предполагается, «заставила» советское руководство усилить в регионе свою хватку. В 1959 году этот «ревизионистский» аргумент в классической форме сформулировал Вильям Эпплман Вильямс, по мнению которого холодная война была вызвана не коммунистической экспансией, а стремлением Америки открыть международные рынки. Совсем недавно видный немецкий ученый также заявил, что разделение Германии было обусловлено не тоталитарной политикой Советского Союза, проводимой в восточной зоне оккупации после 1945 года, а неспособностью западных держав поддержать мирные инициативы Сталина[23].
