Среди многих других признаков 1945 год был отмечен невиданной за всю европейскую историю миграцией населения. По всему континенту сотни тысяч людей возвращались из заточения в Советском Союзе, с принудительных работ в Германии, из концентрационных лагерей и лагерей для военнопленных, всевозможных убежищ и потайных мест. Автодороги, пешеходные тропы, грузовики и поезда были переполнены потрепанными, голодными, немытыми людьми.

Особенно ужасающе выглядели железнодорожные станции. Истощенные матери, больные дети, а иногда и целые семейства на многие дни устраивались на грязном цементном полу, дожидаясь следующего поезда. Им грозили неминуемые голод и болезни. Но в Лодзи, в центральной Польше, группа женщин решила не допустить расширения трагедии. Сплотившись вокруг бывших членов Польской лиги женщин, благотворительной и патриотической организации, основанной в 1913 году, они взялись за работу. На железнодорожном вокзале Лодзи активистки открыли приют для матерей с детьми, обеспечивая их горячей пищей, лекарствами и одеялами, а также помощью волонтеров и медсестер.

Весной 1945 года побудительные мотивы этих женщин-активисток оставались такими же, какими они могли бы быть в 1925-м или 1935-м. Им пришлось стать очевидцами социального бедствия. Они решили объединить усилия, чтобы помочь страждущим. Никто не просил их об этом, им не приказывали и не предлагали деньги. Янина Суска, которой в момент нашей встречи было почти девяносто лет, рассказывала, что, по ее воспоминаниям, происходившее тогда в Лодзи абсолютно не касалось политики: «За эту благотворительную работу ничего не платили… Просто те, кто находил свободную минуту, сами шли к нам на помощь»[1]. Лига женщин в Лодзи, поддерживая попавших в беду странников войны, не ставила перед собой политических задач.

Прошло пять лет. К 1950 году Польская лига женщин превратилась в совершенно другую организацию. У нее появилась штаб-квартира в Варшаве. Ею управлял централизованный общенациональный орган, который имел (и применял) право распускать местные отделения, не подчиняющиеся указаниям сверху. Изольда Ковальска-Кирилюк, генеральный секретарь Лиги, видела первейшие задачи своей организации отнюдь не в благотворительности или воспитании патриотизма. Она трактовала их политически и идеологически: «Нам необходимо углублять организационную работу и мобилизовать широкие массы активных женщин, обучая и воспитывая их как сознательных активисток-общественниц. Ежедневно мы должны повышать уровень сознательности женщин, внося вклад в великое дело социального преобразования народной Польши в социалистическую Польшу».

Лига также проводила общенациональные съезды; на одном из них, состоявшемся в 1951 году, ее вице-президент София Васильковска прямолинейно изложила политическую программу организации: «Основной уставной формой деятельности Лиги выступает образовательная и просветительская работа… направленная на повышение сознательности женщин и мобилизацию их усилий ради всестороннего выполнения Шестилетнего плана»[2].

Иначе говоря, к 1950 году Польская лига женщин превратилась в женскую секцию коммунистической партии. В своем новом качестве она вдохновляла женщин следовать партийной линии во внутриполитических и международных вопросах. Она призывала своих сторонниц выходить на первомайские парады и обличать западный империализм. Она формировала команды агитаторов, которых на специальных курсах обучали тому, как нести послание партии в массы. Женщины, которым все это не нравилось, например те, кто отказывался выходить на демонстрации или отмечать день рождения Сталина, исключались из рядов Лиги или покидали ее сами. Среди оставшихся больше не было волонтеров; это были бюрократки, обслуживающие интересы государства и коммунистической партии.

Прошло всего пять лет, но за эти годы Польская лига женщин и множество других общественных организаций пережили полнейшее перерождение. Что же случилось? Чем были обусловлены эти изменения? И почему народ согласился с ними? Идея этой книги в том, чтобы ответить на эти вопросы.

Хотя термин «тоталитарный» чаще всего использовали для описания нацистской Германии или сталинского Советского Союза, впервые понятие totalitarismo вошло в интеллектуальный оборот в контексте итальянского фашизма. Бенито Муссолини с энтузиазмом воспринял слово, придуманное одним из критиков его режима, и в одной из своих речей предложил формулировку, до сих пор остающуюся наилучшим его определением: «Все внутри государства, ничего вне государства и ничего против государства»[3].

Строго говоря, тоталитарным называют режим, который упраздняет все институты за исключением тех, которые санкционированы официально. При тоталитарном режиме, таким образом, есть одна политическая партия, одна образовательная система, одно кредо в искусстве, одна централизованная плановая экономика, одно направление СМИ и один моральный кодекс. В тоталитарном государстве отсутствуют независимые школы, нет гражданского общества и критической мысли. Муссолини и его любимый философ Джованни Джентиле в свое время писали о государстве как о сущности, которая «объемлет собою все» и за пределами которой «ни человеческие, ни духовные ценности не могут существовать»[4].

Из итальянского слово «тоталитаризм» перекочевало в другие европейские и мировые языки. После смерти Муссолини у концепта, однако, не осталось открытых защитников, и уточнять его значение принялись критики, среди которых были величайшие мыслители XX столетия[5]. Философский отклик проблематика тоталитаризма нашла в работах «Дорога к рабству» Фридриха фон Хайека и «Открытое общество и его враги» Карла Поппера. А роман «1984» Джорджа Оруэлла рисует антиутопическую картину мира, в котором безраздельно властвуют тоталитарные режимы.