В этот пасмурный июньский вечер прохожих на улице почти не было. Хмурые облака целый день грозили обрушиться на город затяжным дождём, но пока только сталкивались лбами с недовольным рычанием. Скучающий от безделья ветер гонял по улице смятые газеты и пустые пивные банки.

Воскресенье. Праздник Дня Города, с натужным весельем тянувшийся с субботнего утра, незаметно угас, так и не перейдя в привычные народные гулянья с песнями, плясками, хохотом, пьянкой и мордобоем. Город просто устал отдыхать.

По заплёванному тротуару не спеша прогуливался одинокий мужчина в длинном бежевом пиджаке, старомодной шляпе и с обязательной тростью. А как же! Именно трость, на его взгляд, и придавала ему ту самую профессорскую солидность, которая никак не вязалась с его живым подвижным лицом и горящими по-мальчишески глазами.

А ведь он действительно был профессором. И не только профессором – в свои сорок пять лет он был, к тому же, доктором наук, автором многих и многих трудов по физике, метафизике, психологии, социологии, этногенезу и ещё бог знает по скольким направлениям. За что бы он ни брался – всё удавалось ему с такой лёгкостью, что доводило завистливых коллег до изжоги и потери сна. И ему это нравилось. Ему всегда доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие – копнуть самую неразрешимую проблему, разбить её на части, разложить по полочкам своего, без ложной скромности, гениального мозга, и найти решение – простое, элегантное и настолько очевидное по своей сути, что остальным оставалось только с досадой хлопнуть себя по лбу: «Как же это мы сами не додумались!»

Вот и сейчас он улыбался хмурому городу, скучным серым домам, редким прохожим, смотревшим на него как на сумасшедшего. Они признали бы его ещё больше сумасшедшим, если бы он хоть полсловечком намекнул им – почему у него так хорошо на душе, почему ему хочется петь, плясать или совершать какие-нибудь несолидные глупости: засвистеть по-разбойничьи, пройтись колесом или же просто заорать во всю мощь лёгких, какой он замечательный и как у него всё здорово получается.

Всегда ходивший быстро и стремительно, сейчас мог он позволить себе несколько минут вальяжной прогулки. Он даже и не гулял по-настоящему, а – очень ему нравилось это красивое выражение – совершал променад!

Он шёл, с удовольствием всматриваясь в лица редких прохожих, в тщетной надежде встретить хоть кого-то знакомого, хоть одну родственную душу, с кем можно разделить радость открытия. Открытия эпохального, удивительного и настолько фантастического, что дух захватывает. Да, он как никто другой знал, что именно у него, в отличие от Архимеда, есть шанс перевернуть весь мир. У него, в отличие от учёного грека, есть точка опоры. Хотя, надо честно признать: обрести эту точку ему помог неизвестный друг, полгода назад приславший конверт с решением теоремы обратной полярности – так называемой «апории Вестенхауза», – но воплотил-то её в жизнь он сам! Своим умом, своими руками, терпеливо и вдумчиво анализируя природу генетической экстраполярности.

И когда его обогнал сутулый мужичок в потасканном пиджачке неопределённого цвета, он на секунду задержал взгляд на его небритом лице, окликнул радостно-недоверчиво:

– Женька!?

Мужичок остановился в нерешительности, зачем-то спрятал ладони под мышками. Потом шмыгнул носом, хмуро оглядел его с ног до головы и спросил с вызовом:

– Я Вас знаю?

Профессор заторопился, боясь обознаться:

– Ну как же! Женька! Володин! Школа номер двенадцать, восьмой «А» класс! Ну же, вспоминай! Выпускной вечер, портвейн «три топора», Наташка Сазонова…

Мужичок наморщил лоб, силясь вспомнить, внезапно просиял:

– Лёха Бутусов! «Бутуз»?

– Точно, он самый! – довольно захохотал профессор.

– Хорошо выглядишь, дружище! – осторожно похвалил Женька. И тут же спохватился. – Или Вас, наверное, надо называть Алексей Ильич? Я слышал, Вы теперь большой человек в науке.

– Да брось ты эти «выканья». Мы ж друзья! Лёха-Жека, как раньше! Ну давай, рассказывай, как ты?

Женька облизал пересохшие губы, тяжело вздохнул:

– Так это…как видишь… я как все… Да не-е, в общем-то нормально…

– Да ладно тебе – нормально! – хлопнул его по плечу бывший одноклассник. – Оставь ты эту рассейскую привычку говорить «Всё нормально!» даже когда тебе совсем хреново!

– Ну значит мне совсем хреново! – внезапно обозлился мужичок. – И чо?

– Да будет тебе, – осёкся профессор, – я не хотел тебя обидеть, честно. Пойдём-ка лучше взбрызнем где-нибудь по капельке. За встречу!

Женька неловко переступил с ноги на ногу, посмотрел вдаль и опять вздохнул.

– Я совсем на мели, старик, – с тоской в голосе промолвил он, отчего у Лёхи защемило сердце.

– Да брось ты, я угощаю! – благодушно заявил он, обнял бывшего товарища за плечи и поволок к ближайшему заведению с яркой неоновой вывеской «Кафе-гриль. Работаем круглосуточно».

Выпили за встречу, закусили маринованными корнишонами, грибочками.

Привычные охи-ахи, всхлипы «…а помнишь?» – неизбежная иллюстрация несбывшихся надежд и горечь разочарований за стаканчиком «Смирновской №57». Да, суровая взрослая жизнь сломала не одну детскую мечту, не одну судьбу исковеркала.

Когда шустрая официанточка принесла парующую курицу-гриль с бесстыдно точащими к потолку ногами, в бутылке уже плескалось почти на самом дне.

– Милая, – властной рукой остановил официантку Алексей, – ты нам бутылочку замени сразу же. Что б мы тебя больше не беспокоили. И принеси ещё графинчик сока помидорного.

– Помидорного? – хихикнула она. – Может томатного?

– Именно! – воздел указательный палец профессор. Осоловелый от выпитого, со сдвинутой на затылок шляпой и съехавшим на бок галстуком, он выглядел разухабисто и комично. Хотелось шутить и по-взлослому дурачиться.

– Одну минуточку, – томно пообещала она, игриво подмигнула и ушла, соблазнительно виляя бёдрами.

Профессор бараньим взглядом смотрел ей вслед. В груди приятно потеплело. И неприятно потеплело в развилке. Сколько же он всего упустил в жизни! За что так истязал себя все эти годы, с упоением отдаваясь работе и обделяя себя же в таких милых и простых удовольствиях? Ни семьи, ни ребят, ни котят… Работа! Только ей он жил всё время, только ей отдавал всю свою жизненную энергию… Двадцать пять долгих лет! Самые лучшие годы жизни потеряны, прожиты словно кем-то другим! Ради чего?

Он помотал головой, сгоняя пьяную хмарь.

А вот ради того, что именно сейчас он может всё изменить! Именно теперь у него в кармане ключи от Вселенной! Да, именно теперь он сможет насладиться жизнью в полной мере, вкусить все её прелести, сорвать все лавровые венки! И рассказать, наконец, о своих чувствах той Единственной Женщине на выпускном вечере в школе, которую он свято и безответно любил всю жизнь…

Но сначала нужен эксперимент. Желательно не на себе. Рисковать своей гениальной головой попросту нецелесообразно. Вот Женька – идеальный экземпляр, посланный ему самим Провидением! Этот-то наверняка согласится. А что ему терять!? Как бы цинично это ни звучало.

Он заставил себя прислушаться к пьяной болтовне бывшего товарища. А последний то со всхлипами жаловался на судьбу, то в приступе бессильной ярости гонял вилкой по тарелке маринованный маслёнок и клялся «…я им ещё покажу!» Никого конкретно не называл, но обещал непременно всем этим таинственным ИМ утереть когда-нибудь нос…

Профессор смотрел на него с восхищением и почти с любовью – да, это именно то, что ему нужно. И ни капли жалости при этом не испытывал.

Женька допил остатки водки, оторвал ногу у несчастной курицы и впился в неё зубами.

– …моя биография – это биография всей страны, – продолжал он с набитым ртом. – С небольшими вариациями, конечно, но в целом – всё то же самое: строительный техникум, пьяные дебоши в общаге, армия, дедовщина, служба на Кавказе, анаша, нацвай, спирт, дембель, месяц загула после него. Работа на стройке века… на какой?… да плевать – все они тогда были Стройками Века. Мастер, прораб, начальник участка, замдиректора… Сдача объектов, комиссии, ещё комиссии, обмывание, брудешафт, лживые клятвы в вечной дружбе, пьянки, бабы, бани, опять эта зараза…. – он щёлкнул пальцем по пустой бутылке. – Потом развал предприятия, оказывается строители стали не нужны – всем подавай юристов, менеджеров! – и меня выбросили на улицу. Теперь вот подвизаюсь мастеришкой у дорожников. И снова пьянки, бабы, бани…А в перерывах между этим – семья: сопливые дети, зарёванная, разочаровавшаяся жена, и снова пьянки, но теперь уже не для души, а только чтобы убежать от беспросветной действительности…