– Тейт, я хочу спросить одну вещь про «Оаквуд».

Родители разом повернули ко мне головы, но мне было плевать, я подалась вперед – с ключицы на колени потекла струйка воды. Я не глядя ее смахнула.

– А когда в ваш клуб впервые приняли ЛИЦК?

Я не смотрела на маму, но почувствовала, что душа у нее вылетела из тела.

Тейт моргнул.

– А. Гм. ЛИЦК…

– Это значит «лицо с иным цветом кожи».

Он снова моргнул.

– А, ну да, это я знаю. Ну, так вот сразу не скажу…

Его запинки прервал мамин голос:

– Тейт, какие вы предлагаете летние программы для подростков? – И она не слишком деликатно, но твердо положила руку мне на колено.

Напряжение заметно разрядилось, когда Тейт, выпрямив спину, начал:

– У нас их несколько, на выбор. Лагеря по гольфу, теннису и плаванию, отдельный по художественному творчеству. Саманту что-то из этого интересует?

Я любезно улыбнулась:

– Я в этом году заканчиваю школу, Тейт. Так что меня вы, скорее всего, больше никогда не увидите.

Мама коротко, музыкально рассмеялась:

– Саманта – наш семейный юморист. Мы очень гордимся ее успехами в учебе.

Тейт еще раз посмотрел в свои записи.

– Она, как и ее брат Джулиан, будет поступать… ну, это… в Йель? – Он улыбнулся, без слов сообщая родителям: «Как же вам повезло». Они улыбались от уха до уха, но я-то видела, что довольно вымученно.

Медведь в лесу помрет, прежде чем я поступлю в Йель. Или в Калифорнийский университет. Или в какой-нибудь веселенький местный колледж, где гарантированы движуха и венерическое заболевание на первом же курсе.

Никуда я не поступлю – в отличие от братца Джулиана, который с детства был гением и вот теперь изучает что-то там страшно умное и такое специфическое, что про него даже писали в «Нью-Йорк таймс». Я же твердая хорошистка, и мне каждый год приходится торчать в летней школе, чтобы подправить средний балл.

Они еще некоторое время обсуждали крутость Джулиана, а я таращилась в окно – пришлось щуриться, потому что зелень травы просто слепила.

– Саманта.

Мамин голос оборвал мою травяную фугу.

– Тейт спрашивает, чем ты занимаешься в школе. – В голосе была молящая нотка типа: «Только, пожалуйста, без фокусов».

Чем занимаюсь. Мама же в курсе, что я не хожу ни в какие кружки и секции. Я бросила на нее многозначительный взгляд.

– Ну, сижу на уроках. Разговариваю с друзьями. Обедаю. Потом снова сижу на уроках.

Нервные смешки со всех сторон. Тейт что-то записал на своей бумажке, кивнул:

– Ха-ха. Очень смешно. То есть у вас нет никаких там особых хобби?

Я на все это согласилась лишь потому, что для мамы, похоже, оно важно, так не скандалить же теперь. Но они явно решили меня довести. А окончательно меня добило то, что, если бы мне не подсунули в собеседники тупого неудачника из фильма Джона Хьюза, я могла бы поговорить о том, что мне нравится. По-настоящему нравится. О кино, книгах, подкастах. Пересказать абсурдно длинную статью из «Нью-Йоркера», посвященную истории бананов.

Но Тейт не это хотел услышать. И предки тоже. Они все узколобые – видят только то, что им понятно.

Я совсем ослепла от травяной зелени.

– Да, интересы у меня есть. Например, климат.

Улыбку Тейт так и не отклеил, но качнулся назад с предвкушением.

– Замечательно.

– Ага, и отсюда следующий вопрос. В «Оаквуде» используют сточные воды для ирригации?

На физиономии у бедного Тейта мелькнуло отчаяние. Пробормотать очередной запинающийся ответ он не успел – мама глянула на меня с обманчиво безмятежным выражением лица.

– Саманта, я знаю, что ты у нас будущая активистка. – Чего? – Но вопросы здесь задают нам, не наоборот, так что давай посдержаннее, ладно? – Эти слова она произнесла непринужденно, с этакой доброжелательностью. Но я знала: потом мама меня просто убьет, если я сейчас не исправлю положение.

Поэтому я тоже улыбнулась, зная, как разрядить обстановку.

– Ха-ха. Разумеется. Просто об этом стоит подумать: я случайно узнала, что во всей Калифорнии ввели ограничение на полив полей для гольфа, а ваше выглядит просто изумительно зеленым. – Все задержали дыхание. – А если серьезно, я в последнее время увлекаюсь бодибордингом.

Все так дружно выдохнули от облегчения, что здание клуба едва не взмыло к самой луне.

В тот же вечер в гостиной у нас орал телевизор, а родители готовили ужин. До меня, пока я шла от душа до кухни, долетали обрывки местных новостей.

«Самый сильный дождь в Лос-Анджелесе за несколько десятилетий… В последний раз подобная гроза бушевала в Лос-Анджелесе в 1995 году, тогда несколько человек погибли в результате затоплений и оползней».

Мама стояла ко мне спиной, жарила лосося на плите – тот громко удовлетворенно шкворчал. Папа резал фенхель на угловом столике, он поднял на меня глаза, глянул хмуро. Видимо, чтобы я сразу поняла, в каком мама настроении.

Я добралась до шкафа, взяла кружку, наполнила водой из-под крана, сунула в микроволновку.

– А чайник тебе на что? – Мама прижала филе лосося лопаточкой.

Я прислонилась к холодной мраморной столешнице – она врезалась мне в спину.

– Мам. Ну сколько раз говорить, что от микроволновок рака не бывает? Меньше слушай эту фигню из телевизора.

Она слегка улыбнулась, махнула лопаточкой в мою сторону.

– Гвинет она нравится.

– Если Гвинет скажет тебе засунуть нефритовое яйцо в…

– Сэм! – заорал папа.

Мы с мамой расхохотались, я осталась довольна. В последнее время заставить маму смеяться – дело нелегкое. Короткая пауза, а потом я решила вывести ее на чистую воду:

– Ну давай, говори уже.

– О чем говорить? – Мама убавила огонь под глубокой чугунной сковородкой, включила вытяжку – мне пришлось едва ли не орать.

– Я же знаю, что ты злишься из-за этого собеседования.

Она наконец взглянула на меня, вытерла руки о полосатый передник.

– Да нет, не злюсь. Просто…

– Давай угадаю! Ты мною недовольна.

– Слушай, ты дашь мне слово сказать? – Голос звучал запальчиво.

– Ладно, говори.

– Ну, ты уже слышала. Нет, я не злюсь. Просто хотелось бы, чтобы ты не так откровенно демонстрировала свое пренебрежение к тому, что для меня однозначно важно.

Микроволновка дзынькнула, но я не стала отвлекаться.

– Мне трудно понять, что для кого-то важно вступить в клуб. Ты сама понимаешь, что в современную эпоху это выглядит бредово.

– На самом деле, не понимаю. – Мама включила духовку. – Не все столь же нетерпимы, как ты, Саманта.

Я чуть не задохнулась. И она еще смеет такое говорить!

Мама продолжила:

– А еще мне было очень жалко этого паренька Тейта, когда ты задавала ему все эти неподобающие вопросы.

Я резко развернулась, вытащила из микроволновки кружку, все еще горячую.

– Неподобающе они звучат только в таких расфуфыренных учреждениях, как клубы. А еще у них поле для гольфа! Ты хоть знаешь, сколько воды тратится на содержание этих полей в Южной Калифорнии?

Мама бросила лопаточку в раковину.

– Хотя я очень ценю твою заботу об окружающей среде…

– Ну еще бы! Я же живу здесь, не где-то, у меня просто нет выбора! – оборвала ее я.

– Но не могу не задать вопрос: если у тебя столько энергии, почему не вступить в экологический клуб? Это тебе зачтется при поступлении в колледж.

– Чтобы ты знала: не все в этой жизни нужно делать ради красивой строчки в заявлении в колледж. – Я дотянулась до пакетика с ромашковым чаем, положила его в чашку. – А можно я заведу себе какое-нибудь хобби, которое не будут использовать, чтобы делать из меня добросовестного гражданина-потребителя?

Папа тихонько свистнул:

– А вот это уже грубость, Сэм.

Я покраснела:

– Прости, я не хотела…

– …оскорблять нас столь беспардонно? – закончила мама ровным голосом.

На кухне повисло неловкое молчание. Папа возился с чем-то в холодильнике.